Морское кладбище - Аслак Нуре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Формально и юридически закон был на его стороне. Как основателю фонда САГА устав давал ему право оставаться у руля сколь угодно долго, без каких-либо ограничений. Ведь без него семья станет еще одной сворой наследников старых денег, вечно сидящих в долгах, с огромной недвижимостью и нулевыми активами.
– Это была попытка что-то сказать о человеке, который много для нас значил, – сказал Сверре. – А вовсе не новогодняя речь премьер-министра.
Улав обнял сына за плечи.
– Новогодние речи гроша ломаного не стоят, чувства в речах норвежских политиков не больше, чем в их публичных отчетах.
– Я в политики не собираюсь.
– Вот и хорошо, – сказал Улав. – Политики избираются на несколько лет и, отведав чуток афродизиака власти, уходят в забвение. Глянь на список тех, с кем вместе я заседал в правительстве. Все забыты, за редким исключением. А has been[19] политик – зрелище почти столь же печальное, как неудачливая телезнаменитость или спортсмен, ставший наркоманом. Ты, Сверре, из уцелевших, боксер с гранитной челюстью. Станешь руководителем, придется терпеть комментарии и похуже. Когда я был министром обороны, стервятники охотились за мной круглые сутки. Жизнь – это борьба, Сверре, ледяная купель, из которой ты либо выберешься на сушу, либо утонешь. Ладно, идем.
Они вышли из раздевалки в коридор. В одном его конце винтовая лестница вела наверх, в башню, где располагался кабинет Улава. В противоположном конце была двустворчатая дверь в библиотеку, где в полном составе соберется семья, чтобы всесторонне обсудить задачи, связанные с кончиной Веры.
Сири Греве стояла, прислонясь к шершавой каменной стене. Как всегда, на ней был костюм с юбкой в обтяжку, подчеркивающей длинные ноги, темно-синий цвет красиво контрастировал с волнистыми белокурыми волосами.
По ее взгляду Улав мгновенно понял, что есть важные новости.
– Сверре, ты иди, а я быстро поговорю с Греве, – сказал он, жестом отсылая сына.
Тот, не говоря ни слова, исчез, а Улав по гранитному полу направился к адвокату. Что-то явно не так, как надо.
– У тебя плохие новости?
– Боюсь, могут возникнуть сложности, – ответила Греве.
– Переход наследства легким не бывает, – сказал он, словно пытаясь отсрочить неприятности.
Греве отбросила волосы со лба и сказала как отрезала:
– Завещание пропало.
Улав замер, руки в карманах. Мерзкий вкус во рту, ощущение, что он потерял контроль.
Он был готов к тому, что завещание преподнесет неприятные сюрпризы, но никак не ожидал, что оно исчезло.
– Завещание так просто не пропадает, – сказал он. – Я полагал, у судьи оно в надежной сохранности?
– После семидесятого года Вера Линн действительно хранила свое завещание у судьи, – отвечала Греве.
– В таком случае нам надо только получить к нему доступ?
– Судья письменно подтверждает, что твоя мать под расписку забрала завещание. – Греве помахала бумагой. – Забрала в тот день, когда совершила самоубийство.
Улав потер пальцами кончик носа, потом рот, потом подбородок.
– Мама забирает завещание, чтобы затем прыгнуть с Обрыва?
– В голове укладывается с трудом, – сказала Греве, – но выходит так.
Он засунул руки в карманы, прошелся по лестничной площадке.
– Каков здесь worst case[20], Греве?
Таков был его всегдашний принцип, его деловой секрет: когда эксперты по атомному оружию или климатологи выступали в САГА с докладами, Улав непременно спрашивал, до чего все может дойти в худшем случае, и соответственно выстраивал стратегии.
– Возможно, Вера хотела избавиться от завещания. Но worst case: она составила новое, юридически неоспоримое завещание, учитывающее интересы других ветвей семьи.
– Ханса и этих чертовых бергенцев, – проворчал Улав.
Ословская ветвь в Редерхёугене, сперва под богемным присмотром Веры, а позднее под его собственным надзором, очень разбогатела благодаря доходам группы САГА. А одноименный фонд вдобавок обеспечил их кое-чем еще более ценным – влиянием. Но надолго ли?
– Такие вот дела. – Греве кивнула на библиотеку. – Пора. Идем.
Глава 5. Значительные ценности
Итак, вопрос в том, где похоронить усопшую, – сказал похоронщик, упитанный краснощекий мужчина средних лет в темном костюме.
На сей счет Саша составила себе вполне обоснованное мнение и послушно подняла руку.
Четыре дня минуло с тех пор, как она нашла бабушку, и все время, днем и ночью, перед глазами у нее стояла эта картина: тело под обрывом, лежащее ничком, промокший вязаный жилет с гербом, темно-зеленый от воды. Никогда раньше Саша не находила покойников, видела и то очень-очень редко.
С собственными травмами она как-нибудь справится. Куда хуже было навалившееся на нее чувство вины. Вера повела себя странно, уже когда Саша задала наивный, дурацкий вопрос, может ли бабушка рассказать о кораблекрушении. И тем же вечером Вера положила конец всему.
– В Мемориале на Кладбище Спасителя? – предложил Сверре.
– Он уже потерял былой блеск, – буркнул Улав. – Либо переполнен, либо просто вышел у покойников из моды.
– Папа, – резко сказала Саша. – Нельзя так говорить.
– Отец похоронен на Западном кладбище, – продолжал Улав. – Западное вполне подойдет. Родственное захоронение, никаких вопросов не возникнет.
– Я против, – сказала Саша.
Все взгляды обратились на нее. Совещание происходило в библиотечном атриуме, светлом, круглом помещении радиусом примерно пять метров. Солнце светило в узкое окно, кольцом опоясывающее помещение, и слепило Сашу. На круглом плафоне – сюжеты библейских Книг Царств. Под окном, до пола из светлого полированного гранита, тянулись стеллажи с книгами, посредине стоял стол и глубокие кресла для читателей, где теперь и расположилась семья.
– И с чем же ты не согласна? – спросил Улав.
– Я предлагаю устроить мемориал у Обрыва, – ответила Саша. – А ее прах развеять над фьордом.
Похоронщик неуверенно глянул по сторонам и записал.
– Над фьордом, ну что ж.
Улав не удостоил его взглядом, посмотрел на адвоката:
– Греве, что на сей счет говорит закон?
– Чисто формально это возможно, коль скоро развеивание праха происходит не над плотной застройкой и не над акваторией с интенсивным движением прогулочных судов.
Далее похоронщик заговорил о практической стороне церемонии – устроит ли их мореный гроб из вишневого дерева, какую фотографию Веры они предложат для программы прощания, какие музыканты будут играть в церкви и на поминках.
– Как насчет «Серебряных мальчиков»? – спросил Улав. – Я хочу, чтобы в церкви пели именно они.
Похоронщик замялся:
– На хор мальчиков всегда много запросов, и, мне кажется, заполучить их будет трудновато, срок слишком короткий.
– Ладно, – с досадой сказал Улав, глянув на «Ролекс-Дейтону» с ремешком цветов норвежского флага. – Я сам позвоню дирижеру. И если у нас возникнут еще вопросы, мой сын позвонит вам.
