Врата - Фредерик Пол

   -  Я предпочел бы, чтобы вы не использовали психоаналитические термины, Боб.

   -  Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Я знал, что время проходит. Чем дольше  я  остаюсь  в  шахтах,  тем  труднее  мне оттуда выбраться. Но все остальное выглядело не лучше. И были компенсации. Моя девушка Сильвия. Моя мать,  пока  она  была жива. Было даже иногда забавно. Полеты на планерах. Над  холмами прекрасно, с высоты даже Вайоминг не выглядит так уж плохо, а запах нефти почти не чувствуется.

   - Вы упомянули свою подругу Сильвию. Вы с ней ладили?

   Я  колеблюсь,  потирая  живот.  У  меня  в  нем  почти  полметра  новых внутренностей.  Стоят  они  ужасно дорого,  такие  штуки,  и  иногда кажется, что прежний  владелец  требует их обратно. Интересно, кем он был. Или она. Как умер?  И  умер ли? Может, он до сих пор жив. Я слышал, что бедняки продают части самих себя. Хорошенькая девушка может продать грудь или ухо.

   - Вы легко сближаетесь с девушками, Боб?

   - Теперь да.

   - Не  теперь,  Боб.  Мне  кажется,  вы  говорили,  что  в детстве легко сходились.

   - Разве так бывает?

   -  Если я правильно понял ваш вопрос, Робби, вы спрашиваете, вспоминает ли  кто-нибудь  детство,  как  абсолютно  счастливое время. Конечно, ответ "нет".  Но  у  некоторых  людей  впечатления  детства  отражаются на жизни сильнее, чем у остальных.

   -  Да.  Оглядываясь назад, я думаю, что немного боялся своей возрастной группы  -  прости,  Зигфрид.  Я  хотел сказать, других детей. Все они были знакомы.  У них находилось все время, что сказать друг другу. Тайны. Общие дела. Интересы. Я был одиноким ребенком.

   - Вы были единственным ребенком, Робби?

   -  Ты  это  и  так  знаешь.  Да.  Может,  в этом все дело. Мои родители работали. И не хотели, чтобы я играл возле шахт. Опасно. Там действительно опасно  для  детей. Можно пораниться у машин. Иногда отходы обваливаются и могут   завалить.  Случаются  выбросы  газа.  Я  оставался  дома,  смотрел телевизор,  слушал кассеты. Ел. Я был толстым ребенком, Зигфрид. Любил все калорийное,  с  крахмалом,  с сахаром. Меня баловали, покупали больше еды, чем мне было нужно.

   |  507 - IRRAY ЗРЕЛОСТЬ GOTO      26,830

   |  *М88                           26,835

   |  508 - Может быть, именно       26,840

   |  Вы хотите,                     26,845

   |  А вам вместо этого             26,850

   |  Кто-то говорит,                26,855

   |  Чего вы хотите                 26,860

   |  511 - XTERNALS a IF a GOTO..   26,865

   |  512 - Может быть, Зигфрид,     26,870

   |  Старый жестяной божок,         26,875

   |  Но я чувствую, что             26,880

   |  Зрелость - это смерть          26,885

   Мне  и  сейчас  нравится быть избалованным. Теперь у меня диета высшего класса - не по питательности, но в тысячу раз дороже. Я ем настоящую икру. Часто.  Ее привозят из аквариума в Галвестоне. У меня настоящее шампанское и  масло...  "Я  помню,  как  лежу  в  кровати,  -  говорю я. - Кажется, я маленький,  может,  мне  три  года. У меня говорящий медведь. Я взял его с собой  в  постель,  и  он  рассказывал  мне  сказки,  а  я совал ему в уши карандаш. Я его любил, Зигфрид".

   Я замолкаю, и Зигфрид тут же берет приманку. "Почему вы плачете, Робби?"

   -  Не  знаю!  -  кричу я, слезы текут у меня по лицу, я смотрю на часы, вижу,  как  сквозь  слезы  дрожат  зеленые цифры. - Ox! - говорю я обычным тоном, сажусь, слезы по-прежнему текут по лицу, но фонтан уже иссяк. - Мне пора,   Зигфрид.  У  меня  свидание.  Ее  зовут  Таня.  Красивая  девушка. Хьюстонский  симфонический.  Она  любит  Мендельсона  и  розы,  и  я  хочу подобрать  несколько  этих  темно-синих  гибридов,  которые  подойдут к ее глазам.

   - Роб, у нас осталось почти десять минут.

   -  В  другой  раз  поговорим  подольше. - Я знаю, что он этого не может сделать, и торопливо добавляю:

   - Можно мне воспользоваться твоей ванной? Мне очень нужно.

   - Вы хотите избавиться от чувств испражнениями, Роб?

   -  О,  не  будь  так  умен.  Я знаю, что говорю. Я знаю, это напоминает типичный заместительный механизм...

   - Роб.

   -  ...  ну,  ладно, позже, я сбегаю. Мне честно нужно идти. В ванную, я хочу сказать. И в цветочный магазин. Таня - особенная девушка. Красивая. Я не о сексе говорю, хотя это тоже здорово. Она может с... она может...

   -  Роб,  что  вы  пытаетесь  сказать?  Я  перевожу  дыхание и умудряюсь сказать: "У нее прекрасно получается оральный секс".

   - Роб?

   Я  узнаю  этот  тон. У Зигфрида большой набор интонаций, но некоторые я уже узнаю. Он считает, что напал на какой-то след.

   - Что?

   -  Боб,  как вы это называете, когда женщина занимается с вами оральным сексом?

   - Боже, Зигфрид, что это за глупость?

   - Как вы называете, Боб?

   - Ты это сам знаешь.

   - Как называете, Боб?

   - Ну, говорят, например, "Она меня ест".

   - Другие выражения, Боб?

   -  Да множество! "Давать головку", например. Я думаю, что слышал тысячу названии.

   - А какие еще, Боб?

   Я  настраивал  себя  на  гнев и боль, и они неожиданно прорываются. "Не играй  со  мной  в  эти  проклятые  игры,  Зигфрид!  - Внутренности у меня переворачивает,  я  боюсь  испачкать  брюки.  Все  равно  что  снова  стал ребенком.  -  Боже,  Зигфрид!  Ребенком  я разговаривал со своим медведем. Теперь  мне сорок пять лет, и я по-прежнему разговариваю с глупой машиной, будто она живая!"

   - Но ведь есть и другие названия, правда, Боб?

   - Их тысячи! Какое тебе нужно?

   -  Я хочу, чтобы вы использовали выражение, которое хотели произнести и не  смогли.  Боб,  пожалуйста,  скажите  его.  Это выражение имеет для вас особый смысл, поэтому вы и не можете просто так произнести его.

   Я съеживаюсь на матраце и плачу на этот раз по-настоящему.

   - Пожалуйста, скажите, Боб. Что это за слово?

   -   Будь   ты   проклят,  Зигфрид!  Спуститься!  Вот  оно.  Спуститься, спуститься, спуститься!

Глава 8

   Доброе  утро,  -  произносит  кто-то  в самой середине сна, в котором я застрял в зыбучих песках в центре туманности Ориона. - Я принес вам чаю.

   Я  открываю  один  глаз. Смотрю через край гамака в пару угольно-черных глаз  на песочного цвета лице. Я одет, меня мучает похмелье. Что-то пахнет очень плохо; я начинаю сознавать, что это я сам.

   -  Меня  зовут  Шикетей  Бакин, - говорит человек, принесший мне чай. - Пожалуйста, выпейте этот чай. Это вам поможет.

   |      Кому принадлежат Врата?

   |

   |      Врата уникальны в истории человечества, и было

   |  сразу  осознано,  что их нельзя передавать никакой

   |  группе лиц и ни одному правительству. Поэтому была

   |  основана "Врата Энтерпрайзис, Инк".

   |

   |      Врата     Энтерпрайзис    (обычно    именуемая

   |  Корпорация)   -  это  наднациональная  корпорация,

   |  главными   членами  которой  являются  Соединенные

   |  Штаты  Америки, Советский Союз, Объединенные Штаты

   |  Бразилии,  Венерианская Конфедерация и Новый Народ

   |  Азии. Ограниченными партнерами Корпорации являются

   |  все  те,  кто,  подобно вам, подписал меморандум о

   |  соглашении.

   Я смотрю немного дальше и вижу, что он кончается у талии. Это тот самый безногий  с крыльями, которого я видел накануне. "Ух, - говорю я, стараюсь изо  всех  сил  и  умудряюсь  ответить:  - Доброе утро". Туманность Ориона быстро  тускнеет,  с  ней  исчезает ощущение, что меня протаскивают сквозь быстро  каменеющее  газовое  облако.  Но  плохой  запах  остается. Даже по стандартам  Врат  в  комнате  очень  плохо  пахнет,  и я понимаю, что меня вырвало на пол. И всего миллиметры отделяют меня от нового приступа рвоты. Бакин,  искусно  помахивая  крыльями,  умудряется  поднести  к  моему  рту закрытый сосуд. Потом поднимается вверх и садится на мои шкаф. И говорит:

   - У вас сегодня, кажется, медицинский осмотр в ноль восемь сто.

   -  Правда?  -  Я с трудом беру чашку и делаю глоток. Чай очень горячий, несладкий  и  почти безвкусный, но он, кажется, помогает мне справиться со своими внутренностями. Рвота отступает.

   -  Да.  Я  так  думаю.  Так  бывает  обычно. Вдобавок, ваш п-фон звонил несколько раз.

   Я снова произношу: "Ух".

   - Вероятно, ваш сопровождающий звонит, чтобы напомнить вам. Теперь семь пятнадцать, мистер...

   - Броудхед, - хрипло говорю я, потом более разборчиво; - Меня зовут Боб Броудхед.