Офицер флота - Александр Крон

К а т я. Это я, Юлия Антоновна.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Вот тебе-то и нельзя.

К а т я. Что такое?

Постучали. Голос: "Можно?"

Да, конечно. Здравствуй, Тамара.

Т а м а р а (она в штанах, на плечи накинута шинель). Катька, идем, быстро.

К а т я. Куда?

Т а м а р а. Сейчас ввалился ко мне Семка Селянин и с ним еще какой-то моряк. Интересный. Литр вина и много харча. Собирайся, живо!

К а т я. Ты с ума сошла, Тамара! Зачем я туда пойду? Я неделю дома не была. И потом я их совсем не знаю.

Т а м а р а. Подумаешь! Семка жаждет с тобой познакомиться.

К а т я. Почему именно со мной? Я этого человека в глаза не видела.

Т а м а р а. А он тебя видел. Даже говорил с тобой.

К а т я. Тамара, ну на что это похоже? Теперь я понимаю. По-твоему, я должна идти и пить с человеком, который приставал ко мне на улице?

Т а м а р а. Ну, как хочешь. Извини. Навязываться не собираюсь. Впрочем, я вижу, ты тут не скучаешь. (Вызывающе оглядывает Горбунова.)

К а т я (встала). Тамарка, уходи! Это невыносимо...

Т а м а р а. Уйду, не волнуйся. Только напрасно ты строишь из себя гордячку. Я не хуже тебя. Вот Николай тоже кричит, что я ему не жена, у меня - притон. Всем жильцам раззвонил, что мы разошлись. А сам лезет в компанию, жрет и пьет. Я хоть не вру. Прямо говорю - хочу жить. И наплевать мне... (Вышла, хлопнув дверью.)

К а т я. Тамара! (Опустилась на стул у рояля и положила голову на руки.)

Г о р б у н о в. Кто это?

К а т я. Подруга. (Встала.) Не понимаю, что там происходит. (Стучит в дверь.) Папа, я обижена.

Х у д о ж н и к (оттуда). Сейчас, Катюша.

К а т я. Я ухожу.

Х у д о ж н и к (вышел; он в смокинге). Катюша! Здравствуй, дружок. (Целует ее.)

К а т я. Спасибо. Какой ты нарядный, папа! И почему у тебя такой лукавый вид?

Х у д о ж н и к. Извини, Катюша. Виктор Иванович, вы готовы? Катюша, ты помнишь марш из "Синей птицы"? Трам-та-рам-там-там...

К а т я. Конечно. (Играет.)

Распахнулись двери. Появляется Юлия Антоновна с

"летучей мышью" в руках. За ней шествуют Соловцов и

Граница. Они вносят стол. Камин бросает блики на

грани хрусталя. Наконец вспыхивает яркий свет от

аккумулятора. Его встречают аплодисментами.

С т р о и т е л ь (вскочил). Полундра! (Озирается.) Витька, ты? Я сплю?

Смех.

К а т я. Я не могу больше играть. Объясните же мне наконец... Это похоже на "Синюю птицу". А Юлия Антоновна на фею Берилюну.

Ю л и я  А н т о н о в н а (Горбунову). Дайте я вас обниму, дружок. Мой покойный муж отдал морю всю свою жизнь и вырастил сотни таких, как вы, так что я вправе обращаться с вами, как с сыном. (Обнимает его. Ждановскому.) И вам тоже желаю счастья. За сегодняшний день я так привыкла к вам, точно знала обоих с детства, и горжусь вами так, как будто по крайней мере сама вас родила. Собиралась сказать что-то очень умное, но забыла. Все равно. Катюшка, иди сюда, я тебя тоже поцелую.

Г о р б у н о в. Спасибо. Спасибо. Кудиныч, вылезай... Знакомься. Где же штурман?

Туровцев, очень веселый, появляется в дверях. За

ним - мрачный фельдшер.

Т у р о в ц е в. Есть, штурман. (Хватается за голову.) Доктор, держи меня - я падаю в обморок. Прошу прощения, товарищ командир. Разрешите?

Г о р б у н о в. Проверьте ваш хронометр, штурман.

Т у р о в ц е в. А что, товарищ командир?

Г о р б у н о в. Опаздываете.

С т р о и т е л ь. Митрий, ты когда серьезным человеком станешь?

Т у р о в ц е в. Никогда. Ты что смеешься, Соловцов?

С о л о в ц о в. Ничего, товарищ лейтенант. Просто так. Хорошо.

Ж д а н о в с к и й. Что - "хорошо"?

С о л о в ц о в. Не знаю. Только чудно. Мотался, мотался... И вдруг дома. (Горбунову.) Так разрешите идти? (Уходит.)

Г о р б у н о в. Помощник, приглашайте к столу. Доктор! На минутку.

Пока все рассаживаются, "доктор" шепотом что-то

сообщил Горбунову. Оба взволнованы. Горбунов жестом

приказывает молчать. Затем они занимают свои места.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Мужчины, наливайте водку.

Т у р о в ц е в. Есть. (Художнику.) Разрешите?

Х у д о ж н и к. Нет-нет, благодарю. Я не пью водки.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Ему нельзя.

Т у р о в ц е в. А это мы сейчас узнаем. Доктор, можно?

Д о к т о р. Можно.

Т у р о в ц е в. Вот видите. (Кате.) А вам?

К а т я. Пожалуйста. Только я буду пьяная. Не боитесь? Напьюсь и начну куролесить.

Х у д о ж н и к. Катюша!

К а т я. Папа, не смотри на меня так строго, а то я не выдержу. (Хохочет.)

Ю л и я  А н т о н о в н а (смеясь). Ну что ты, дуреха?

К а т я. Юлия Антоновна, миленькая, не сердитесь. Я еще не пила ничего, а мне уже весело. Я вот сейчас, сию минуту, почувствовала: нам еще будет хорошо. Будет еще голодно, холодно, будут рваться бомбы и снаряды, но я знаю - фашисты не войдут. Никогда. Вот я это знаю, поверьте мне! И знаю, что мы победим, и вот тогда, как после грозы, мы вздохнем полной грудью и наступит необычайная, ослепительная жизнь. Может быть, она и не сразу наступит, но мы будем так жадно к ней тянуться, так ценить каждую маленькую радость... И мне уже сейчас хочется смеяться. (Ждановскому.) А вы разве никогда не улыбаетесь?

Ж д а н о в с к и й (медленно улыбнулся). Нет, почему? Бывает.

Д о к т о р. По большим праздникам.

Т у р о в ц е в. И о каждом случае заносится в вахтенный журнал.

К а т я. Ну и что же - сегодня праздник. Вот и извольте улыбаться, вам очень идет. (Горбунову.) А вы почему молчите?

Х у д о ж н и к. Ты не даешь никому слова сказать.

К а т я. Нет, серьезно. О чем вы думаете?

Г о р б у н о в. Так. Ни о чем. (Быстро встает.)

Т у р о в ц е в. Внимание! Командир говорит.

Г о р б у н о в. У всех налито? Выпьем. Давайте без парадных тостов. Выпьем просто - за боевую дружбу. Не за ту дружбу, что держится на лести и взаимных амнистиях. Грош ей цена. Настоящая дружба требовательна. Кто, как не друг, скажет тебе в глаза жестокую правду? Так вот я спрашиваю вас, командиры-подводники, спрашиваю самого себя, вот здесь, в присутствии людей, перед которыми мы в долгу, - как мы воевали? (Молчание.) Плохо. Неужто так силен в нас дух самодовольства, что мы этого не видим? За всю осень грохнули дрянную немецкую коробку, которая вся-то не стоит торпедного залпа. Плохо воевали. А мы должны воевать хорошо. Иначе нас побьют. А я не хочу, чтоб меня били. Это оскорбляет мою гордость русского моряка, советского офицера. Мы должны воевать превосходно. Мы можем так воевать. Можем и будем! (Стукнул кулаком по столу, посуда зазвенела.)

Ю л и я  А н т о н о в н а. Тише вы, сумасшедший...

Г о р б у н о в (спокойнее). Весной мы пойдем в море. Я не обольщаюсь, будет трудно, еще трудней, чем было осенью. Мы воюем с умным и сильным врагом. Не знаю, кому нужно изображать его придурковатым и жалким. Я в этом не нуждаюсь. Я твердо знаю, что враг сделает все, чтоб запереть нас в заливе. На нашем пути будут мины и сети, катера и самолеты. Но мы пройдем. Впереди зима. Будем готовиться. Будем учиться. Я обещаю вам нелегкую жизнь. Буду жать и требовать. И у вас будет образцовый порядок, штурман. Пусть все знают: я не помирюсь на малом. Мы должны стать гвардией, лучшими из лучших. И пока этого не будет, я всегда буду недоволен. Тот, кто помогает мне, друг. Мешает - враг. Вот так. Ясно? Выпьем.