Дахут, дочь короля - Пол Андерсон

Его пристальный взгляд вернулся к Ланарвилис. Он еще раз отметил: к ней время было менее благосклонно. Но она была и старше его на дюжину лет…

— Ты тоже хочешь уйти? — обронил он в тишину, которая показалась ему затянувшейся. — Я вызову охрану…

— Ты устал? — прозвучало в ответ.

— Нет. Все равно не высплюсь. Если у тебя есть еще желание поговорить, то я… я всегда ценил твой совет, Ланарвилис.

— Независимо от того, согласна я с тобой, или нет?

— Особенно когда не согласна. А то как же я буду учиться?

Она едва улыбнулась.

— Это говорит наш Грациллоний? Его не свернешь с выбранного пути. — Она потерла бровь. — Здесь внутри тепло. Может, выйдем, пройдемся недалеко?

Он понял. Она сильно потела, хотя и не обнаруживала других симптомов: перепадов настроения, судорог; движения становились неуверенными. Богиня вела ее к последним женским перекресткам.

— Конечно. К счастью, погода хорошая.

Они бок о бок пошли вперед. Сорену и впрямь не нужен был фонарь, светила полная луна. Если это совпадало с ее четвертью, король на законных основаниях уклонялся от ежемесячного пребывания в Лесу. На тропинки падал яркий серебристый свет, они петляли меж изгородей, подстриженных деревьев, клумб и беседок в обнесенном стеной саду. В это время года он был уже почти нагим; сучья и веточки отбрасывали путаницу теней. Воздух неподвижный, с морозцем. Под ногами мягко хрустели опавшие листья.

Как часто он бродил вот так то с одной, то с другой из своих женщин, начиная с той самой весенней поры, когда впервые проделал путь вместе с Дахилис.

— Тебе лучше? — спросил он немного погодя.

— Да, спасибо, — сказала она.

— А как поживает Юлия?

— Хорошо. Счастлива в послушничестве. — И выпалила с внезапной горечью: — А зачем ты спрашиваешь?

Опешив, он едва мог произнести:

— Зачем? хотел узнать. Она ведь моя дочь. И ты мне ее родила…

— Ты мог бы и встречаться с ней время от времени. Она была бы очень этому рада.

— Она милая девочка. Если б только у меня было время и для нее, и для всех моих девочек…

— Для Дахут оно у тебя находится.

Его словно ошпарило. Грациллоний остановился. Не удержи он королеву за руку, она бы шла дальше. Они глядели друг на друга в лунном свете.

— Ты ведь знаешь, Дахут пережила потерю, о которой даже не в состоянии говорить, — произнес он хриплым голосом. — Ей нужна помощь. Я придумываю жалкие развлечения и отдаю ей несколько часов, что могу украсть у людей, которые возмущаются мне вослед.

— У нее был почти год, чтобы оправиться, и почти все это время она была довольно жизнерадостна, — возразила Ланарвилис. Она посмотрела в темноту. — Ладно, не будем ссориться. Все-таки она — ребенок Дахилис, и сестры тоже ее любят.

Ее тон тронул Грациллония. Он взял женщину за руки. В его собственных ладонях они казались холодными.

— Ты хороший человек, Ланарвилис, — неловко произнес он.

— Все мы стараемся ими быть, — вздохнула она. — И ты старайся.

Потом внезапный порыв:

— Ты хочешь провести здесь ночь?

Как много времени прошло с тех пор, когда они в последний раз делили ложе? Год, а то и больше. А может, два? В порыве страсти он осознал, как мало обращал на нее внимания. Просто то и дело слышал от одной из Девяти, что Ланарвилис отказалась от своей очереди спать с ним. Время от времени это случалось с каждой из них, по одной из бесчисленных причин. Они как-то решали эту проблему между собой, а потом тихо ставили его в известность. Когда он наносил визит в дом Ланарвилис, они обедали, разговаривали, но она намекала на недомогание. Он без особого разочарования соглашался. В том, чтобы вернуться во дворец и ночевать одному, были и приятные стороны, если он не решал разбудить еще кого-нибудь. Гвилвилис всегда готова была ему угодить, его желала Малдунилис, явно не отказались бы и Форсквилис с Тамбилис.

Ее взгляд и голос были все такими же спокойными…

— Ты тоже хочешь меня?

— Ну, мы же хотели еще раз обговорить это дело, а ты… ведь ты прекрасна. — Смотря на нее в лунном свете, он отчасти сказал правду.

Она закрыла глаза, полные слез, и пробормотала:

— Да, давай попробуем еще раз.

Окно они оставили незакрытым и незанавешенным. Лунный свет крапинками освещал смятое постельное белье и неодетые тела.

— Прости, — произнес он, — я думал, что это доставит тебе удовольствие.

— Я тоже надеялась, — ответила она. — Это не твоя вина.

Все-таки некоторое время он пытался ее возбудить, до тех пор, пока Телец не сдержался и не удовлетворил своего желания. Из-за постоянного воздержания для нее акт оказался болезненным.

— У нас был беспокойный день, — сказал он. — Может, завтра утром?

— Нет, лучше будем отсыпаться. Встреча будет долгой.

— И все же…

— Будем искренними перед Богами и перед самими собой — я постарела.

«Бодилис моложе всего на год или два! — мелькнуло у него в голове. — А она была бы мне рада».

— С Сореном ты испытала бы другое? — голос был словно не его.

Ланарвилис открыла глаза и села.

— Что ты сказал?

— Ничего-ничего, — отозвался он, тут же пожалев об этом. — Ты права, нам действительно следует поспать.

Он уловил холодность в ее голосе:

— Ты осмелился вообразить… будто я и он… могли совершить святотатство?..

— Нет, ни за что на свете, конечно же, никогда. Грациллоний тоже сел, перевел дух, положил ей руку на плечо.

— Мне следовало молчать. Я молчал много лет. Но кажется, я вижу и слышу лучше, чем ты представляешь. Вы любите друг друга.

Она уставилась на него сквозь подсвеченную луной тьму.

Он криво улыбнулся.

— Почему это должно меня возмущать? Боги соединили ваши судьбы еще до того, как я достиг Иса. Ты была мне верна. Это все, о чем может просить центурион.

— Ты все еще не перестаешь меня удивлять, — задумчиво сказала она.

— В самом деле, я не стану обижаться, если ты и он…

Ее охватил ужас. Она закрыла ему рот ладонью.

— Тихо! Ты почти богохульствуешь!

Как раз это его и не волновало. Он осознавал, как устал.

— Хорошо, больше не будем об этом говорить.

— Лучше не стоит. — Она легла. — Лучше попытаться заснуть. Сорен и я, мы оставили эти чувства позади. Для нас уже слишком поздно.

— Нет, — произнесла Кебан. — Не делай этого.

— Что? — Будик уронил руки с ее талии и отступил. — Опять?

— Прости, — печально ответила она. — Мне нехорошо.

Солдат уставился на свою жену. После нескольких дней полевых работ он пришел домой весь горя, сразу как Админию дали отпуск.

— В чем дело? Лихорадка, боль в животе, что? Кебан склонила голову.