Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

В ушах у Алоизия застучала кровь. Он еле услышал себя, задающего вопрос:

— Что случилось? — Алоизий поразился, как чуждо звучал его голос.

— О, герр доктор, — запричитала мать, — моя несчастная дочь сегодня днем, чтобы согреться, пересела из кареты на лошадь, а та поскользнулась, и она упала!

— Кто, лошадь? — сквозь шум водопада в своих ушах Алоизий еле расслышал свой собственный вопрос.

— Да нет, герр доктор, моя несчастная дочь! — воскликнула, ломая руки, дама. — Она повредила ногу, и теперь мы не можем продолжать путешествие, а нам это необходимо! О, сделайте что-нибудь!

— Ра-а-сстегните корсет… — поразил самого себя своей просьбой застенчивый Алоизий. — Мне надо осмотреть п-п-поврежденную ногу…

Конечно, в этой фразе не было никакой медицинской логики, но несчастная мать домыслила все за Алоизия. Матери, знаете ли, в минуты, когда их чадам что-то угрожает, становятся на удивление сообразительными. Даже не обратив на этот алогизм ни малейшего внимания, дама, расстегнув лиф, быстро задрала юбки дочери, обнажив ее прелестные ножки.

То, что происходило дальше, Алоизий помнил с трудом. Ибо в какой-то момент девушка пришла в себя и открыла глаза… На Алоизия в придачу к уже случившемуся потрясению уставились два бездонных «синих колодца».

«О мой Бог! Воистину велика Твоя власть над природой, если Тебе подвластно создание такого Совершенства!» — шептал потрясенный до глубины своей пылкой юношеской души вспотевший студент-медик.

Как вы уже поняли, свою первую медицинскую помощь Алоизию пришлось оказывать в состоянии серьезного нервного перевозбуждения. Ему еще никогда не приходилось касаться девичьих ног, особенно выше колена, да еще с внутренней стороны бедра. И каких ног! Фарфоровая белизна прохладной бархатной кожи навсегда запечатлелась в памяти Алоизия.

Слава Всевышнему, никакого серьезного повреждения не было. Обычный вывих колена. И тем не менее, как он помог тогда этому небесному созданию, Алоизий, повторюсь, помнил плохо. Но, по-видимому, как-то помог, и даже, наверное, успешно. Так как он обнаружил потом, что серебряные шиллинги в его кармане значительно приумножились. Он вправил колено и растер небольшую опухоль матушкиной мазью, которую он всегда брал с собой в дорогу. Было очевидно, что девушке становилось лучше. В связи с чем и его роль лекаря неудержимо приближалась к своему завершению.

«Я не перенесу этой разлуки!» — уже заранее всхлипывал про себя несчастный студент.

И вот он наступил, миг прощания…

Несмотря на потрясение, Алоизий тем не менее ощущал себя в те мгновения счастливейшим человеком на свете! Ведь именно ему было даровано право созерцания божественного совершенства. Правда, с другой стороны, он осознавал, что одновременно становился и самым несчастным существом на свете! Ибо никогда уже не забыть ему этих прекрасных глаз, разлука с которыми была предрешена уже в самый первый момент этой встречи! В его мозгу даже шевельнулась шальная мысль, по-видимому, занесенная поэтом Гёте: «Вот теперь, встретив свою Шарлотту, он может спокойно умирать!»

Но слава богу, молодость и врожденный оптимизм Алоизия вовремя спохватились.

«Нет! Зачем же умирать? Умирать, не обессмертив подвигами имени своей Дамы? Что может быть бездарнее! Нет-нет, я последую за тобой, любовь моя! Хоть на край света! Я прославлю твоё имя величайшими подвигами, которые совершу в твою честь, моя богиня… Имя! Я забыл узнать ее имя!» И Алоизий кинулся за вновь усаживающейся в карету красавицей.

— Я запомню ваше имя, герр Шеффер… А вы запомните мое — Луиза… Хотя, впрочем, совсем скоро мне предстоит стать… Елизаветой!

Вновь завернутая в меха и шубы, прекрасная, как мечта, девушка вынула из муфты свою точеную ручку и обронила в снег белый батистовый платочек. Несчастный студент, опасаясь каждую секунду, что сердце его разорвется от непереносимой тоски, кинулся его поднимать.

В углу платка вензелем была вышита монограмма: маленькие буквы «л», «м», «а», которые вмещала в себя гигантская буква «Б».

Утерев сопли и слезы и протерев запотевшие стекла очков, Алоизий навел резкость на монограмму. Некоторое время он молча взирал на нее, затем вдруг вскрикнул и побледнел. Даже слезы его высохли сами собой.

«Мой Бог, так это… так это… Луиза Мария Августа, принцесса Баденская! О, мой Бог!» — только и мог бессвязно бормотать несчастный молодой человек.

Он рванулся к окну кареты, но в этот момент капрал рявкнул приказ, гвардейцы повскакали на лошадей, и постоялый двор вновь огласился конским ржанием. Тяжелая карета в окружении конвоя нехотя стронулась с места и, величаво покачиваясь, выехала со двора «замка». Арьергард поспешил замкнуть цепь гвардейского окружения, и кавалькада под оглушительный цокот конских подков о брусчатку мостовой устремилась прочь.

Все было кончено…

Глава вторая

Луч света в сером царстве

1792 год. Санкт-Петербург

К концу 1792 года настроение Екатерины постепенно стало приходить в норму. Напоминание о Потемкине уже не кидало ее в неудержимый спазм рыданий, а лишь отдавалось гулким эхом пустоты в окоченевшей, казалось, навек душе. Напоминание это могло прийти откуда угодно. То шведы опять чего замыслят совсем рядом, можно сказать, под окнами дворца Северной Семирамиды, то Порта заволнуется на более дальних, южных рубежах империи — а она опять все про «своего Гришеньку». Только с его смертью поняла Екатерина, кем он был для нее и для государства. С его уходом Екатерине стало казаться, что она осталась одна.

В какой-то мере так оно и было. Князь Платон Александрович, конечно, был ее «бесценным утешением», но сравнивать его с Потемкиным не пыталась даже сама Екатерина. Светлейший действительно был ей как супруг, как единственный и преданный друг, как мужчина, на руку которого она могла опереться в любую минуту. С ним она делила все радости и горести, что сопутствовали той непосильной ноше, тому кресту, который, как она сама говорила, «был возложен на нее самой судьбой». Все эти бесконечные войны, как правило, на двух фронтах, на Черном море и на Балтике, расширение пределов империи, закрепление и обустройство ее границ, все то, чем так успешно занимался «ее Гриц», — все это, как теперь поняла Екатерина, было совсем не «бабским делом». В постели-то замена нашлась быстро — это просто, а вот в управлении державой про замену ему она в свое время не подумала. Да ее, честно говоря, не так легко было бы и сыскать. Подражать Потемкину пытались многие, но вот чтобы заменить его, такое вряд ли скоро возможно. Людей такого масштаба, такого размаха даже русская земля рождает не часто. К такому запоздалому мнению пришли многие после смерти Светлейшего.