Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

– Еще подумают, что ты сумасшедший…

– Ну, что здесь такого? Это же обыкновенная флейта! – возразил я. – У Моцарта есть концерты для флейты…

– Так то Моцарт! А когда играешь ты… Нет, нет, это неприлично! Что соседи скажут? Лучше поставь какую-нибудь пластинку…

Мои новые увлечения не нашли поддержки дома. Горы все больше становились для меня единственным прибежищем…

В середине апреля возвратились москвичи, которых я познакомил с моими родителями. Видя нашу дружбу, они предложили этой семейной паре поселиться во флигеле, пока их мебель перевозилась в контейнере по железной дороге. В Институте сейсмологии тем временем продолжались непонятные переговоры, и мы слышали уклончивые ответы, что нужно немного подождать.

Весна стремительно вступала в свои права, в городе уже становилось жарко, а горы манили своими сверкающими вершинами. Мы втроем решили отправиться в небольшое путешествие по Оби-Хингоу, там мне как раз хотелось посетить один полюбившийся мне кишлак. На попутном микроавтобусе нас довезли к развилке Памирского тракта, где мы несколько часов ожидали, нетерпеливо смотря на дорогу, попутную машину в нашу сторону. Не видя никакого движения по трассе, мы просто пошли пешком в сторону Памира. По сторонам весенние луга сияли обилием золотых крокусов и белых подснежников. На душе было до того хорошо, что мои друзья принялись петь какую-то созвучную нашему настроению песню на мелодию «Турецкого марша» Моцарта, признавшись, что слова написал сам журналист.

Край мой, ширь – простор.

Встал ряд синих гор.

Гей, гей, гей, по горам

Путь мой прям,

Путь мой прям.

Пусть сильней

Солнце жжет.

На душе

Хорошо…

Мы весело горланили нашу песню, отражавшую состояние наших душ, не заметив, что быстро стемнело. Жена журналиста еще затянула песню о бродяге с Байкала, но когда она назвала байкальский ветер «Багрузин», наше пение закончилось веселым смехом. Вдали тускло светились огоньки придорожного кишлака. До чего же добрые люди жили тогда: в полной темноте деревенские таджики проводили нас в мехмонхону, маленький домик для гостей, разожгли печь, приготовили чай и принесли угощение. Затем достали из ниши в стене гору ватных одеял и, оставив нам керосиновую лампу и пожелав доброй ночи, удалились. В темноте мы не разглядели даже лиц наших благодетелей.

В полутьме, при слабом мерцании лампы, мы разговорились о вере. Мои новые друзья давно стали верующими, а их сын учился в Киевской семинарии. Они читали утренние и вечерние молитвы, регулярно исповедовались у священника и причащались. Супруги долго увещевали меня отказаться от самостоятельных поисков Христа и преодолеть настороженность перед отчетностью священников в КГБ и их сотрудничеством с «органами». Как верующие люди, журналист и его жена дотошно объясняли, что мое Православие страдает, мягко говоря, некоторой неполнотой, потому что в Церкви всегда есть искренние, достойные священнослужители и мое отстранение от них не может привести ни к чему хорошему.

– Вне Церкви невозможно стать христианином, Федор! Кому Церковь – не мать, тому Бог – не Отец!

– К Церкви я отношусь с большим почтением, а вот к священнослужителям – с опаской… – попытался я объяснить свою позицию.

– Ты не прав, Федор! Если ты принимаешь Церковь, то принимаешь и священников. Поверь, среди них много достойных людей!

– А сотрудники КГБ? – я привел свой последний аргумент.

– Ну и что? КГБ ничего не смог сделать с Церковью и никогда не сможет подчинить ее. Ты молись, чтобы Бог привел тебя к настоящим искренним священникам, и все устроится, вот увидишь!

После беседы с моими доброжелателями я крепко задумался о своем дальнейшем жизненном пути и понемногу во мне стали происходить значительные изменения под воздействием серьезных жизненных испытаний, приведших меня полностью и безоговорочно к Церкви.

Вначале спасение далеко отстоит от грешников, как чистая и прозрачная река далека от застоявшегося болота. Когда ясность и чистота благодати проникают в сердце через покаяние, оно начинает быстро приближаться к спасению, подобно стремительной горной реке, впадающей в безбрежное море. Одно из тяжелейших испытаний – испытание отчаянием найти истину. Уход от лжи еще не есть нахождение самой истины, но как заря предвещает восход солнца, так освобождение от обмана мира предшествует появлению солнца Божественной правды.

ИСПЫТАНИЯ