Единственный выживший - Дин Кунц

Из другого ящика Фиттих достал ключи и вручил их клиенту.

– Где стоит этот ваш "Болид"? – уточнил Джо.

– "Субару", – с легкой обидой поправил Фиттих, указывая на упомянутый автомобиль через окно, и добавил: – Имейте в виду, примерно через полчаса мне придется позвонить в полицию и сказать, что у меня угнали одну из моих машин. Просто, чтобы подстраховаться.

– Я понимаю. Надеюсь, к этому времени я уже буду там, куда мне нужно попасть.

– Да не беспокойтесь вы, все равно ее даже искать никто не будет. Можете кататься на ней целую неделю, и ни один коп вас не остановит.

– Завтра я позвоню вам и укажу, где я ее оставил.

– Надеюсь… Мистер Карпентер! – окликнул его Фиттих, когда Джо был уже у дверей.

– Да? – Джо остановился на пороге.

– Вы верите в конец света?

– Простите, не понял…

Новый Джем Фиттих, сбросивший личину веселого и приветливого парня, был не просто жестче и суровее прежнего. В его глазах появилось какое-то странное выражение, и Джо показалось, что они исполнены не то чтобы гнева, а какой-то задумчивой печали, которая едва не испугала его.

– Я спросил, верите ли вы в то, что еще при нас миру придет конец и что мы своими собственными глазами увидим гибель того свинарника, в который мы превратили Землю? Верите ли вы, что в один прекрасный день весь наш мир исчезнет, как старый, траченный молью ковер, который кто-то свернул и убрал в кладовку?

– Я думаю, что когда-то это должно случиться, – осторожно отозвался Джо.

– Не когда-то – скоро. И гораздо скорее, чем нам хотелось бы. Разве вы не видите, что все вокруг встало с ног на голову, что хорошее и дурное поменялось местами, а мы… мы уже почти не понимаем, в чем разница между добром и злом?

– Пожалуй…

– Неужели вам не случайтесь неожиданно просыпаться среди ночи от ощущения близкой и грозной опасности, которая надвигается на нас, словно волна в сотню миль высотой; волна, которая темнее ночи и холоднее льда; волна, которая уже нависла над нами и вот-вот обрушится, чтобы смыть нас и наш мир?

– Да, – негромко, задумчиво сказал Джо. – Вы правы, именно ночью это чаще всего и бывает…

Черная волна, подобно цунами обрушивавшаяся на Джо по ночам, имела исключительно личную природу, но он не стал об этом распространяться. Достаточно было того, что стена горя и боли вставала над ним достаточно высоко, весомо, зримо, чтобы заслонить от него свет звезд и не дать разглядеть будущее, и порой Джо мечтал быть погребенным ею.

Он чувствовал, что Фитгих, охваченный какой-то своей печалью и глубокой меланхолией, тоже мечтает о конце света, означавшем для него и конец его личных страданий, но это открытие не только не успокоило, но, напротив, встревожило Джо. Ожидание грядущей всемирной катастрофы было не только внесоциальным, но и, строго говоря, не слишком нормальным явлением; это была болезнь, от которой Джо только-только начал оправляться, однако повсеместное ее распространение заставляло его бояться за пораженное ею общество.

– Непонятные времена, странные… – сказал Фиттих, пожимая плечами, сказал точно таким же тоном, каким некоторое время назад Джо говорил Барбаре о "беспокойных временах". – Сказать по правде, иногда они меня просто пугают.

С этими словами он вернулся к своему креслу и, закинув ноги на стол, вновь обратил свое внимание на экран телевизора.

– Ладно, вам, наверное, пора… – бросил он.

Джо молча спустился с невысокого крыльца и зашагал к желтенькому "Субару". Несмотря на жару, по его спине пробегал холодок.

Мужчина на остановке стоял уже у края проезжей части и нетерпеливо поглядывал то вправо, то влево, совсем как человек, с нетерпением ожидающий автобуса.

Двигатель "Субару" завелся сразу, что называется – с пол-оборота, но Джо был достаточно опытным водителем, чтобы уловить издаваемое им неприятное дребезжание. Руль тоже слегка вибрировал в руках, обивка сидений вытерлась и полиняла, а едкий запах скипидара и других чистящих средств не в силах был заглушить застарелую табачную вонь, въевшуюся за многие годы в пластик и застиранные половички.

Даже не взглянув на мужчину на автобусной остановке, Джо вырулил со двора и, свернув направо, проехал мимо своей замершей на обочине "Хонды".

Пикап с переоборудованным кузовом все еще стоял на площадке перед выставленным на продажу зданием.

Проехав до конца квартала, Джо оказался на перекрестке. Здесь он слегка притормозил и, убедившись, что ни слева, ни справа нет машин, с силой нажал на акселератор.

В зеркало заднего вида ему было хорошо видно, как человек с автобусной остановки со всех ног бежит к пикапу, который уже выбирался на улицу. Без передатчика, который остался в "Хонде", его враги вынуждены были держаться в пределах прямой видимости, чтобы снова не потерять его след, хотя при этом они и рисковали засветиться.

Джо фыркнул. За кого, в конце концов, они его принимают? За дурака, что ли?

Мили через четыре Джо удалось оторваться от погони, проехав через оживленный перекресток за мгновение до того, как желтый свет сменился красным. Преследовавший его водитель попробовал проделать то же самое, но ему помешали другие машины, устремившиеся на перекресток справа и слева, и даже сквозь надсадное завывание и стук дряхлого двигателя "Субару" Джо услышал пронзительный визг тормозов пикапа, едва не врезавшегося в вылетевший сбоку грузовик.

Спустя двадцать минут Джо бросил "Субару" на Хильгарде-стрит возле университетского городка – настолько далеко от места, назначенного Деми, насколько осмелился, – и пошел дальше пешком. Ему хотелось броситься бежать, но это означало привлечь к себе внимание, и Джо совладал с собой. Так он дошел до бульвара Уэствуд.

Еще совсем недавно район Уэствуд-Вилледж был островком спокойствия и тишины среди бурного городского моря, а его задумчивая красота способна была очаровать любого. Он служил также настоящей Меккой для театралов и любителей хорошо и модно одеться, а его малоэтажная архитектура способна была дать сто очков вперед любому деловому району Большого Лос-Анджелеса. По сторонам зеленых, засаженных деревьями улиц выстроились магазины модной одежды, популярные картинные галереи, процветающие театры, ставившие современные и острые драмы и комедии, и самые известные кинотеатры. Иными словами, это было идеальное место, где можно было получить удовольствие, показать себя и заодно поглазеть на других.

К несчастью, благополучие и процветание оказались недолговечны и слишком хрупки, чтобы успешно противостоять ветрам перемен. Настали смутные времена. Напуганные беспорядками власти страдали острым комплексом вины и были склонны рассматривать любые антиобщественные поступки и преступления как законную форму социального протеста и глас народный. В результате Уэствуд-Вилледж наводнили бродяги и прочие темные личности; несовершеннолетние хулиганы сбивались в банды; торговля наркотиками процветала, а проституция приобрела почти легальный статус. Разборки между бандитскими группировками и дележ "охотничьей территории" уже несколько раз заканчивались стрельбой, и большинство людей, которые когда-то любили проводить здесь свободное время, в конце концов решили, что район становится чересчур оживленным и что приехать сюда – значит подвергнуть себя нешуточной опасности.