Партизаны третьей мировой. Главный противник - Алексей Колентьев

… Резкий нашатырный запах заставил даже не открыть, а буквально выпучить глаза, так глубоко я вдохнул этой гадости из поднесённого к лицу пластикового флакона. Одновременно чьи–то сильные пальцы рванули рукав куртки послышался неохотный треск ткани. Потом прохлада и спиртовой запах, затем резкая, но уже ожидаемая боль от жала медицинской иглы. Ещё через пару мгновений в голове стало проясняться, от макушки до пят прошла сильная жаркая волна, тело вновь обрело подвижность и я открыл глаза. За время отключки меня втащили в штабную палатку и разметили на настоящей раскладушке. Знакомо блеснули за стёклами очков серые глаза, рядом сидел Веня. Повернув голову влево, я увидел, что у небольшого раскладного столика покрытого масштабной картой придавленной старым керосиновым фонарём сидят ещё двое — Лера и знакомый мне по прошлым встречам Володя, который так хорошо разбирается в иностранной военной технике. Вид у всех троих был потрёпанный, но отдохнувшими выглядели только Веня с товарищем, Лера же напротив, словно бы состарилась лет на десять и мы смотрелись совершенными ровесниками. Однако последнее замечание спорно, судя по тому, как таращились на меня мужики, выглядел я неважно, что учитывая и так вполне заурядную и невыразительную от рождения внешность, положения с харизмой не исправляло. Теперь девушку удалось рассмотреть более внимательно: овальное с тонкими правильными чертами лицо, прямой нос высокий, чуть выпуклый лоб с ранними поперечными морщинками и внимательные, с чуть приподнятыми вверх уголками серо–зелёные глаза. Свет лампы падал неровными бликами, резко очерчивая высокие скулы, тени играли на светло — русых волосах коротко обрезанных «под мальчишку» и глубокая тень укрывала ямку у основания длинной тонкой шеи. Однако, один взгляд в эти глаза разрушал первое впечатление беззащитности и хрупкой податливости. Лера смотрела прямо на меня холодно и оценивающе. Так может смотреть только тот, кто действительно часто бывал на настоящей войне. Полевые врачи, в особенности хирурги — народ редкой храбрости и мужества вне зависимости от пола. Их профессия подразумевает не столько сохранение собственной жизни, сколько спасение тех, кого они оперируют в таких условиях, что в пору говорить о чудотворном наложении рук но ни как не скальпеля. Под пулями, по колено в грязи, без нормального света и анестезии, иногда без воды. Женщины даже порой собраннее и хладнокровней своих коллег — мужчин, это я знал наверняка.

Пошевелив конечностями и сделав усилие, я сел, спустив босые ноги на пол. Оглядевшись вокруг, я заметил, что моя снаряга и оружие лежат на ещё одном раскладном стуле, в ногах раскладушки. Тут же стояли кроссовки с высоким берцем, моих ботинок и лично пошитого костюма не наблюдалось. Однако тут же лежал комплект собранный по–видимому с бору по сосенке: куртка, штаны и нижнее бельё. Оно и понятно — моя одежа, скорее всего пришла в полную негодность, а боты … чёрт, боты должны выдержать. Но это сейчас не так важно, про шмотки потом, главное, что мне судя по всему доверяют. Сразу же, как только я начал шевелиться все трое сидевших за столом пристально смотрели, провожая глазами каждое моё движение, словно я какое–то чудо природы. Наконец, заговорил Веня:

— Я сам видел, как американцы бомбили лес в той стороне куда ты пошёл….

— Повезло…. — Я не чинясь скинул относительно чистое полотенце, заменявшее мне трусы и начал одеваться — Где мои люди, что с Михаилом…. Ну с раненым которого я с тобой оставил?

Мы находились во втором отсеке, отделённым от второго помещения непрозрачной переборкой. Наружная стена тоже была затемнена — клапан с внешней стороны предусмотрительно наглухо задраен. Как средство светомаскировки вполне разумно, однако в палатке стоял относительно спёртый воздух. Запахи немытых тел, медикаментов и горелого керосина придавали воздуху некое подобие плотности. Снаружи слышался свист нарастающего ветра, погода медленно менялась, от чего становилось ещё темнее и рассеянный жёлтый свет лампы только усиливал полумрак, делая тени ещё глубже. Одежда представляла собой однотонные фрагменты охотничьего комплекта расцветки «осень» и была добротно пошита. На груди и спине слева я заметил свежие заплатки того же цвета, принюхавшись я ощутил запах антисептиков, крови и знакомый сладковато–гнилостный «аромат». Одежда раньше принадлежала покойнику, но особых комплексов по этому поводу я не испытывал, только мысленно поблагодарил незнакомца за добротную одежду. Почему они тянут с ответом, неужели Мишке конец?..

— Он потерял много крови, но выжил, поправляется. Так всё–таки кто ты такой?

Это вступила в разговор Лера, её, как я впрочем и предполагал, не смутила моя голая «корма», что по сути верно. В голосе её не было особого доверия, однако я понял, что это скорее привычка, нежели что–то имеющее отношение персонально ко мне. Облачившись в пришедшиеся на удивление впору шмотки, я принялся шнуровать кроссовки, реально оказавшиеся по ноге. Встав и притопнув о землю ногами, я преодолевая лёгкое головокружение принялся осматривать оружие и цеплять «разгрузку», попутно отвечая на вопрос девушки:

— Ничего особо таинственного: я и раненый — обычные охранники…. Семёныч с вами?

— Лысый старик с пулемётом? — В голосе Леры послышалась лёгкая ирония — Да, он пришёл с нами, нагнал по дороге сюда. Всё рвался идти в горы, говорил о тебе, как о провидце или что–то вроде того. Похоже, что он спятил.

— А кто сейчас в здравом уме? Я умников ещё не встречал… вымерли все наверное или свалили лет двадцать назад. Мы — обычные российские блаженные… ну, поскольку всё ещё здесь. А Семёныч… не трогайте его, человек всё о семье горюет, но я с ним и в разведку и ещё куда похуже. Горем его пришибло, в его возрасте труднее пережить смерть близких, особенно тех, кто моложе. Виталий Семёныч — водитель одной из грузовых фур, которые мы сопровождали. Сначала нас было больше, но осталось только трое. Выжили, стали партизанить, потом наткнулись на вас.

— Короткий рассказ….

Я сунул пистоль в кобуру, а автомат прислонил к краю раскладушки и опят осторожно присел на край. Ситуация требовала очередного дипломатического финта ушами, подняв ладонь правой руки вверх, призывая всех к молчанию. Девушка слегка опешила, но всё–таки пересилив протест выжидательно посмотрела, мол — говори.

— Про меня и прочее можно будет поговорить потом, если получится. Сейчас важно как можно быстрее сворачивать лагерь и уходить в горы. Теперь это уже не так далеко, за неделю дойдём. Американцы перекрыли все пути на север и северо–запад. Судя по голосам артиллерии, на востоке уже прифронтовая зона, там в сторону прорыва обязательно развернут резервные боевые части. Шишковичи блокированы, думаю распылят газ или рванут той штукой, которой они жгут города. Лес пока нас укрывает, но это ненадолго, плюс ваши дозорные себя сильно демаскируют.