Кучум - Вячеслав Софронов

— Сделаю, мой хан. Только не верю, что гонцы сумеют быстро отыскать его. Судя по всему, он далеко ушел и будет не раньше весны.

— Все равно, отправь гонцов… Дорог каждый день. С ним наши лучшие нукеры.

— Хорошо. А что скажет хан, если попробовать подкупить казаков? Мне кажется, они согласятся.

— И что ты хочешь предложить им? Весь ясак, собранный за прошлую зиму, давно потрачен. С нукерами, ушедшими с Алеем, надо было чем-то расплатиться, вооружить их. Об этом тебе известно не хуже моего.

— Но совсем не обязательно давать казакам выкуп сразу. Начнем переговоры, поторгуемся… На это потребуется время. А вчера уже пролетал первый снежок. На реке забереги. Через десять дней, может случиться, их лодки вмерзнут в лед — и мы возьмем их голыми руками.

— Тебя послушать, так все ровно и гладко выходит. Пробуй. Может, получится. Но главное, собери князей. Пусть каждый ведет с собой всех своих нукеров, включая охрану.

— Кто будет башлыком?

— Мой племянник. Он уже знает повадки русских. Пусть встретит их и сам выберет место поудачнее.

— Здесь? Возле Кашлыка? — Карача-бек напрягся. — Тогда нужно увести из городка женщин и детей…

— Успеем еще. А где твои старшие сыновья?

— В моем улусе, — визирь тяжело вздохнул и, чуть помолчав, добавил. — Русские могут быть там уже сегодня.

— Что ж… На все воля Аллаха. Нам всем нужно быть готовыми к испытаниям и потерям. Сердце подсказывает мне, что нынешняя зима будет тяжелой.

Карача-бек повернулся, чтоб уйти, но был остановлен неожиданным вопросом:

— А где те ружья, что изготовил кузнец, привезенный тобой?

— В моем городке…

— Плохо, — Кучум вздохнул и махнул рукой, отпуская визиря, — нукеров не успеть научить обращаться с ними.

Сабанак, узнав от старого Назиса о плывущих по реке казачьих судах, долго не мог принять какое-то решение. С одной стороны, он понимал, что не на праздник приплыли они сюда. Но выступить против них совместно с Кучумом он не мог. Вспомнились те несколько лет, которые он в качестве заложника-аманата прожил в Москве. Его там не били, не пытали, исправно кормили и многие русские девушки поглядывали в его сторону с надеждой, и пожелай он принять их веру, то и замуж бы какая пошла. Однако, пленный и думает, и видит все иначе, нежели вольный человек. Ему тогда хотелось одного — свободы… И вот теперь он свободен, никому не подвластен. Но ради чего живет в глухом лесу, в окружении нескольких десятков убогих рыбаков и охотников, которым самим есть нечего. Ради этого он пришел в далекую Сибирь, лил кровь, тонул, мерз у зимних костров?

Но и пойти с русскими против своих он не мог. Оставалось сидеть и ждать, чем закончится сражение между русскими и ханскими воинами…

Утром следующего дня он и все жители селения настороженно вслушивались в далекие ружейные залпы, долетавшие до них через реку. Старый Назис, подставив ладонь к уху, загибал пальцы другой руки, пытаясь сосчитать число выстрелов. Но вскоре у него были загнуты все пальцы, он безнадежно махнул рукой:

— Шибко палят! Видать, крепко бьются… Как думаешь, князь, чья возьмет?

— А тебе не все ли равно? — спросил старика Тузган, стоявший неподалеку. — Нам от этого ни лучше, ни хуже не станет.

— Да нет… — вступился за растерявшегося рыбака Сахат. — Есть разница. Русские как пришли, так и обратно уйдут. Жить здесь не будут. Зато, если наш хан победит, то он нам спуску не даст. Ясаком таким обложит, что хоть дочерей своих продай, а все одно не расплатишься.

— Ты об этом откуда знаешь? — усомнился лохмач Тузган.

— А вот и знаю. Старые люди рассказывали. И раньше такое бывало, когда князья или ханы меж собой дрались. Тот, кто побеждал, всегда ясак большой заставлял платить.

— Верно говоришь, — согласился Сабанак, стоявший в общей толпе селян и мало чем выделявшийся среди них. — Расходы на войну большие, их покрывать чем-то надо. Только сомневаюсь я, будто бы русские уйдут отсюда. Ни сегодня-завтра река встанет и примерзнут к берегу их лодки. Нет им обратной дороги.

— Ну, зимой-то на них навалится хан Кучум. Голодом заморит, — покачал головой старый Назис. — Я вот чего понять не могу. Башлык ихний, которого Ермаком зовут, больно знаком мне. Глаза уже худо видят, не могу лица разобрать, а по голосу слышу — знакомый…

— Верно, вместе одного осетра делили: тебе хвост, а ему голова, — захохотал Тузган, встряхивая прядями длинных волос.

— Может, ты и правду говоришь, — не обиделся старик, — я, когда молодым был, то много кого повидал. Хана Едигира от смерти спас…

— Про кого ты говоришь? — переспросил Сабанак.

— Да про хана нашего ранешного, про Едигира. Когда он ранен был, и лишь одна женщина за ним приглядывала. Так вот голос русского башлыка в точности как у покойного хана…

— А откуда тебе известно, что он умер?

— Люди говорят. Убитый он. Разве нынешний хан не лишил бы его жизни, коль узнал о том.

— Похож, говоришь… А не переправишь ли ты меня старый рыбак, на своей лодке к Бабасанам?

— Так ведь там бой идет?! — удивился Назис.

— Ничего… Не в первый раз. Готовь лодку, — оживился вдруг Сабанак и отправился к себе в землянку за оружием.

Казаки издали заметили одинокую долбленку, направляющуюся к ним.

— Кого там несет нелегкая? — заворчал Богдан Брязга.

— Сейчас узнаем, — успокоил его Яков Михайлов. Лодчонка подплыла вплотную к лагерю и из нее приветливо замахал шапкой старый Назис.

— Кончили воевать? — спросил он беззаботно.

— А тебе что за дело? — повел пищалью в его сторону Брязга. — Кто это с тобой? — указал он на сидящего Сабанака.

— Наш князь будет. Захотел с вашим атаманом повидаться.

— Не до него сейчас атаману.

— Проведите меня к нему, а я уж сам поговорю, — на довольно правильном русском языке заявил Сабанак, держа руку на рукояти сабли.

— Ишь, чего захотел, — Брязга наставил ствол пищали ему в грудь. — А вдруг ты тать какой? Смерти хочешь нашему атаману…

— Скажи атаману, что он мне нужен. Быстро скажи, — твердо и с расстановками произнес Сабанак.

— Ну надо же… Атаман ему понадобился… Откудова ты такой выискался только?

— Ладно, я схожу к атаману, — заступился за Сабанака Яков Михайлов, невольно испытывая уважение к его мужественной фигуре.

— Валяй, — согласился Брязга, — а я пока присмотрю за ними.

Бой уже закончился и сейчас большинство казаков бродили по полю перед укреплениями, снимали с убитых лошадей седла и остальную упряжь. Мертвых татар атаман и есаулы не велели трогать. И казаки были недовольны, что нельзя поживиться, забрать себе одежду, оружие.

— Чего это атаман любезничает с ними? — удивлялся Гришка Ясырь, которому досталась лишь уздечка с убитого коня, а седло уже успел кто-то подобрать. — Зачем мертвякам одежда?

— Атаман лучше знает, что делает, — оборвал его Гаврила Ильин.

— Да я разве спорю? На то он и атаман, чтоб за всех решать, — пытался оправдаться Ясырь.

— Вот и помолчал бы, — Гаврила заметил притоптанную копытами коней чью-то оброненную саблю. Наклонился, быстро поднял ее.

— Вместе нашли! Пополам делим, — подскочил тут же Гришка.

— Как вторую половину найдешь, твоя будет.

— Какую такую половину?

— Ножны от сабли найдешь, можешь их себе оставить, — отмахнулся от его Гаврила.

— Вот всегда так, — обиженно поджал губы Ясырь. — Все лучшее кому-то другому достается, а мне лишь ошметки рваные.

— Да забери ты эту саблю! Привязался как смола, — бросил к ногам Ясыря саблю Ильин. — Все одно сталь плохая, в зазубринах вся.

Но Гришка, не обращая внимания на его слова, схватил саблю, взмахнул ей несколько раз в воздухе.

— Мне и такая сгодится. Буду на двух теперь рубиться. Спасибо…

Ермак стоял подле отца Зосимы, который отпевал убитых казаков. Алешка Галкин, что лучше других соображал в плотницком деле, свалил здоровенную сосну и ловко вытесал из нее гробы-домовины, куда и положили погибших, предварительно обмыв и одев в новые одежды. Все казаки по одному подходили проститься, снимая с головы шапки. Тут же неподалеку от лагеря выкопали могилу. Отец Зосима закончил службу, глянул на Ермака. Тот кивнул казакам и гробы один за другим стали опускать. Атаман первым бросил горсть земли, отошел в сторону. Тут его и окликнул Яков Михайлов, сообщил, что какой-то татарский князь просит о встрече.

— Веди его сюда, — приказал Ермак.

Когда Сабанак в сопровождении не спускающего с него глаз Богдана Брязги подошел к толпе казаков, то он тут же безошибочно выделил из всех фигуру Ермака и поклонился ему.

— С чем пришел? — спросил тот.

— Ты не узнаешь меня? — Сабанак подошел чуть ближе.