Человеческий рой. Естественная история общества - Марк Моффетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя подобные различия в способностях между обществами охотников-собирателей не были распространены повсеместно, данные свидетельствуют, что они встречались. «В каждой местности обычно делали определенные объекты с мастерством и талантом, которыми восхищались в других местностях», – пишет об аборигенах Джеффри Блэйни, австралийский историк. Разные группы изготавливали копья, щиты, миски, точильные камни, украшения и т. д. На самом деле, добавляет Блэйни, «по большей части специализация существовала на протяжении поколений, и ее происхождение даже стало темой племенных мифов»[765]. На Тихоокеанском Северо-Западе одеяла, сотканные тлинкитами чилкат, и лезвия для тесел, изготовленные другими племенами, обменивали вдоль всего побережья (или их воровали). Имеется множество документально подтвержденных примеров двусторонних отношений между маленькими племенными обществами, зависимыми от домашних животных и культурных растений. Например, земледельцы фур в Судане обеспечивали просом различные племена пастухов-скотоводов в обмен на молоко и говядину[766].
За счет достижения оптимального уровня отличительности общества прежде всего становились взаимозависимыми на протяжении длительных периодов времени, и их народы находили все больше оснований избегать ожесточенности и разыскивать друг друга ради взаимной выгоды. Но, я подчеркиваю, каждое общество сохраняло свои границы, независимо от того, как часто члены общества вступали в контакт с чужаками или обменивались с ними товарами или насколько зависели от них каким-то другим образом. Так обстояло дело (если рассмотреть два примера австралийских обществ) и с кое-как перебивающимися обществами Западной пустыни, и с сытыми рыбаками, управлявшими водными путями, полными угрей, в районе горы Эклс. «Торговля не разорила еще ни одного народа»[767], – сказал Бенджамин Франклин, и так оно и есть не только в экономическом плане, но и в социальном[768]. Индейцы североамериканских Великих Равнин мандан и хидатса сохранили свою идентичность, когда их культурные центры превратились в центры торговли: это обстоятельство заставило другие племена выучить их языки[769]. Что касается ирокезов, то Лига должна была оставаться достаточно свободной, чтобы входящие в нее племена не утратили свою автономию или землю. В действительности контакта между обычными людьми из разных племен ирокезов почти не было, и разделение между ними сохранялось и, возможно, усиливалось, несмотря на их взаимозависимость.
Непохожие народы тоже находили способы получать взаимную выгоду. Путь к торговле мог оказаться тем короче, чем более радикальными были их различия. Аборигены Австралии радушно встречали индонезийских рыбаков, прибывавших на северное побережье в XVIII в., а бушмены торговали изделиями с пастухами банту, жившими среди них на протяжении двух тысячелетий[770]. Пигмеи и их соседи-земледельцы продвинулись на шаг дальше, кодифицировав взаимоотношения, которые способствовали выживанию и тех и других в лесу, где можно было с трудом прокормиться как за счет возделывания бедной почвы, так и за счет охоты на редко встречающуюся в джунглях добычу. Каждая группа пигмеев, которые большую часть времени существовали в качестве охотников-собирателей, стала объединяться с деревней. Там каждый пигмей поддерживал деловой контакт с одним из земледельцев, часть года работая на его полях и обеспечивая его мясом и медом из буша в обмен на зерно и другие товары. Связи между пигмеями и земледельцами настолько прочно и давно укоренились, что некоторые фермеры считают, будто пигмеи первыми привели их в лес[771].
Одна из предполагаемых функций маркеров якобы заключается в том, что они удерживают людей от подражания чужакам, когда чужие способы действий способны нанести вред[772]. Я в этом сильно сомневаюсь. Конечно, чужое влияние может быть пагубным. Но, даже если соседи резко отличаются, оба стремятся перенять друг у друга то, что им подходит, при этом взаимообмен не вызывает катастрофу. Действительно, люди способны обратить несоответствие во благо. Несомненно, сначала проблема коммуникации с непохожими другими могла оказаться серьезной помехой. При этом народы в этих обществах, скорее всего, имели совершенно разные материальные потребности; даже если одно общество считало, что другое занимает по отношению к нему более низкое положение, возможно, они не были соперниками из-за одних и тех же вещей. Их образ жизни и навыки могли дополнять друг друга, как в случае пигмеев и земледельцев.
Сходства и различия между обществами, большие или малые, обязательно оказывали влияние на мнение людей о чужаках, например о теплоте их отношения и компетентности. Это, в свою очередь, влияло на то, в какой мере чужаков рассматривали в качестве грозной враждебной сущности или как людей, с которыми можно вести честные переговоры. Как только древние люди усовершенствовали свои способы хорошего обращения с другими, результатом таких оценок стало взаимодействие между обществами, которое могло быть таким же разнообразным, отлаживаемым и способным к адаптации с течением времени, каким оно является и в наши дни. До образования союза вошедшие в него племена ирокезов были жестоки по отношению друг к другу; на самом деле мира между ними можно было добиться только посредством войны. Как мрачно заметил один специалист, «иногда лучший способ заставить кого-то перестать воевать – воевать с ним до тех пор, пока он действительно не перестанет»[773]. Тем не менее после достижения договоренности о прекращении военных действий между ирокезами настала очередь вождей племен нервничать вдали от дома. По иронии судьбы, гармония между обществами может привести к насилию в этом регионе за счет появления более опасного противника для тех, кто воплотил в жизнь дружеское соглашение[774]. Одного врага сменяет другой.
Нейронная сеть мозга, в состав которой входит миндалина, никуда не исчезает, и она по-прежнему запускает древние защитные рефлексы «бей или беги». Преодоление таких базовых побуждений для установления взаимного доверия между обществами, предвзято относящимися друг к другу, – трудное занятие, ключевая проблема дипломатии. Даже в случае групп, находящихся в отличных отношениях, сублимированные предубеждения гарантируют, что игра никогда не будет абсолютно честной, поскольку каждая сторона добивается лучших условий сделки. Наша коллективная идентичность подстегивает нас быть своекорыстными и беспощадными, подрывая хорошие отношения и создавая благодатную почву для появления врагов в трудные времена[775]. Соперничество между группами не порождает этноцентризм, но выявляет его самые отвратительные стороны[776].
Как мы избегаем конфликта, когда ресурсы и возможности иссякают? В последние столетия, даже с учетом массовых зверств, вероятность погибнуть в
