Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

— Я столько лет проклинал себя за то, что не сумел тогда спасти тебя, — в волнении, в котором Диане странно было застать его, воскликнул мастер Коган в начале этого странного вечера. — Презирал себя за то, что оказался не достаточно силён и подготовлен, не сумел забрать тебя оттуда, отбить тебя у тварей...

— А я ни на мгновение не думал обвинять тебя в этом, — возразил тогда ему Эджай. — Брат мой, тебя ли мне обвинять в собственном решении, в собственной слабости? Ведь в том, что я остался там, не было случайности. И ты сам, полагаю, понимал это. — Побратим улыбнулся смущённому другу. — Но не хотел думать, что твой брат перешёл Грань отчаявшимся безумцем.

Он немногое мог поведать о том дне, когда исчез для всего Предела. Князь и сам уверовал в то, что погиб в поглоченном Антариесом поселении, где ведьмаки не успели спасти ни единого человека.

И Диана верила ему. Его слова были словами видевшего Грань и бывшего за Гранью человека.

Он помнил, как оборвались линии силы дезактивированного телепорта, и портал схлопнулся, отсекая единственный путь к ненужному спасению. Как твари полную минуту кружили, не решаясь нападать на опасного врага, способного обратить в пепел больше половины из них.

...Он помнил, как поднимался ввысь. Он был лёгким, как перо, и сияющим, как солнечный луч в самый ясный день. И не знал, кто он. Память замкнулась в молчании. Лишь промелькнула огненным росчерком единственная мысль, что в жизни так не могло быть. Потому как то, что с ним теперь, — уже не жизнь.

И мысль эта не вызывала ничего, ни страха, ни удивления. И ничего более не имело значения, ведь ещё немного, ещё миг свободного воспарения, и его примет в объятия неземное сияние...

И когда он уже почти достиг желанной цели, когда уже стал растворяться в ласковом свете, его потянула вниз неодолимая сила.

И он падал, падал всё стремительней. И от желанного сияния остался лишь костровой отсвет, после — искра с булавочное острие. Затем истаяла и она.

И тогда сознание поглотила боль. Он не смог бы облечь её в ясные слова, ту боль, когда стремящуюся вспять, в забвение и целительную тишину душу возвращают в истерзанное, ставшее чужим тело. Возвращают к жизни того, кто не желает жить.

...Он ощущал себя полотном, которое неумелый портной от злости на то, что выкройка не удалась, кромсает на куски, на тонкие ленты.

Приглушённый свет, не разобрать: может, накрытая полупрозрачным колпаком лампа. Кажется, ему ничего не удаётся, когда он пытается пошевелиться, но кто-то замечает, зовёт, склонившись над ним, по имени, снова и снова называет его имя, перемежаясь на приглушённую брань. Сознание вновь скатывается за Грань.

— И это всё? — сухим тоном осведомился Демиан.

— Да, — подтвердил Эджай. — Это всё, о чём я знаю до момента, когда очнулся в крепости на Замёрзшем Перевале.

— Грань и Бездна! — вскричал Коган, подаваясь вперёд. — Каким ветром тебя туда занесло?..

Князь-изгнанник пожал плечами, выразительные глаза отразили тёплый отблеск очага.

— Я немногое могу прибавить к тому, что уже рассказал вам Эд, — ворчливо откликнулся со своего угла Прадн. — Самого-то меня там в ту пору ещё, как вам известно, не было. Но я столько раз слышал эту историю от тамошних братьев, и тех, что уже мертвы, и тех, что поныне живы, поэтому всё равно что видел всё своими глазами. И никто из братьев — а уж болтунов и лжецов среди них нет — никто не мог дать объяснения, на каких таких крыльях Эда принесло на нашу верхотуру от самого Чёрного леса, да так что и следов сыскать не сумели. И этак ловко, что ни одна душа не засекла ни портала, ни следа от магии, да так удачно, что первые же часовые увидели прямо у себя под носом, ещё и снег нападать не успел. Одно ясно наверняка: нипочём бы сам он туда не добрался, потому что хоть и жив был, да жизни в нём оставалось на одно дыхание, и ни на что больше.

Диана с щемящей тоской поняла, что Демиан не желает впускать Эджая в свою душу. Не желает опутывать себя ещё одной привязанностью.

Пальцы Демиана выбили беззвучную дробь по предплечьям скрещенных рук.

— Всё обстояло так?

Теперь он вновь обращался к Эджаю, словно прокурор, потребовавший провести перекрёстный допрос — иных, пусть чуть менее официальных ассоциаций у Дианы, чья приёмная мать подвизалась в адвокатуре, это не вызвало.

Происходящее уже настолько мало походило на родственную или хотя бы приятельскую беседу, что Эстель впервые за время разговора вскинула на сына прекрасный хризолитовый взгляд.

Диана закусила губы, испытывая смутную неловкость. Эджай не замечает холодность сына, будучи во власти счастливой встречи? О, едва ли. Но всё же признаёт за Демианом право оказывать довольно прохладный приём.

Извинительно вздохнув, Эджай легко улыбнулся.

— Тебе не хуже меня известно, что мы не вправе лгать.

— О да, — парировал Демиан, — и мне не хуже вас известно, как мы веками обходим запрет на ложь недомолвками и двусмысленностями.

Диана закаменела в своём кресле, ладони прикипели к подлокотникам.

Невесомая улыбка князя Д'элавар ничуть не потеряла в приятности, а сам он — в терпеливом внимании.

Демиан потёр висок.

— Прошу простить меня. В последнее время мой характер испортился, — повинился он с мрачной иронией, и из присутствующих одна Диана могла в полной мере представить, что скрывалось за этим признанием. — Впрочем, боюсь, что я и прежде не обладал приятным нравом, — косо усмехнулся Магистр. Счастливый дар, коим был щедро наделён отец, и не был унаследован в числе многих добродетелей сыном.

— Желаешь доказательств более весомых, чем слово отца, который не имел участия в твоей жизни? — произнёс Эджай тем же гладким тоном приятной беседы, и Диана не видела в нём ничего, что указывало бы, что слова его расходились с чувствами. — Справедливо. — Мятежный князь обвёл глазами присутствующих, с лёгкой улыбкой задерживаясь взглядом на трёх женщинах. — Полагаю, леди это окажется неприятно.

— Леди переживут, — грубовато ответила за всех княжна. Она сидела чуть позади мужа, закинув ногу на ногу и поджав губы — то ли не могла простить кузена, то ли выражала неудовольствие допросом, учинённым племянником.

Не изменяя выражения лица, Эджай раскрыл верхние застёжки камзола и распустил ворот рубахи. Близкое пламя камина плотным и тёплым светом коснулось смуглой, золотистой кожи.

Впрочем, таковой она была далеко не везде. Диана беззвучно вздохнула, быстро переводя взгляд на Демиана, который с непроницаемым выражением изучал отца.

Кристалина присвистнула, скрывая замешательство. Эстель судорожно вздохнула, инстинктивно потянувшись к руке мужа.

Светлые рубцы были повсюду, где только ткань не скрывала тело. Они пересекли ключицы, в нескольких направлениях пробороздили грудь.

Неровные, дурные раны. Не колотые, не резаные.

Рваные.

Даже далёкой от целительства Диане не составляло труда вообразить, как они выглядели, будучи едва нанесёнными. И занимал её единственный вопрос.

Как возможно оправиться от подобных ран?

Каковы бы ни были сомнения Демиана, теперь они должны развеяться.

— Этого достаточно? — как о пустяке осведомился Эджай. Эстель рядом с ним склонила точёную голову; щёки её были бледны.

Демиан сидел, подперев рукой подбородок.

— Какие ещё доказательства потребны вам, Магистр? — запальчиво спросил мастер Прадн. — Или вы мало видели увечий, или не потеряли счёт собственным шрамам? Разве это не за пределом возможностей? Такие раны кого угодно отправили бы за Грань. Что за лекарь способен возвращать мертвецов к жизни?

— Но и после того я полные две седмицы не приходил в сознание. — Эджай размеренными движениями стянул шнуровку, свёл борта камзола. — Спасшие меня братья не слишком уповали на то, что мне когда-либо суждено очнуться, но не умаляли усилий, как если бы дело не казалось безнадёжным.

И я остался жив, — просто заключил Эджай, умолчав обо всём, что за этим крылось. — Вести до Замёрзшего Перевала тогда доходили с немалой задержкой, если доходили вообще, и никому не были известны мои обстоятельства, но братья, из опасения навредить мне своим неведением, не стали извещать Телларион о том, что я у них.