Доминион - Кристофер Джон Сэнсом

– Почему ты оставил записку о том, что не придешь на завтрашний концерт? Это мистер Хабболд попросил тебя сделать?

Сара слышала ее: женский голос зазвучал громче, в нем появились нотки паники.

– Нет, – ответил Дэвид. – Я же все написал. Мне пришлось уехать на похороны, и на работе я буду только завтра. Мы только что вернулись.

– Только одно… Тебе задавали вопросы насчет исчезнувшей папки?

Дэвид помедлил, потом сказал:

– Понятия не имею, о чем ты.

– Дело в том, что они расспрашивали меня, и, боюсь, у меня неприятности. Прости, что звоню тебе домой. Я нашла твой номер в телефонной книге. Можем мы встретиться завтра в обед? Мне нужен кто-нибудь с работы, с кем можно поговорить.

– Насчет секретной папки? Только если…

– Пожалуйста, давай встретимся завтра, в обед. В «Британском уголке». В час. Пожалуйста.

Затем она, видимо, нажала отбой, так как Дэвид смотрел какое-то время на умолкшую трубку, потом положил ее на рычаг.

У Сары дрожали ноги. Она прошла в гостиную и села. Дэвид последовал за ней. Сара сделала самый глубокий, как ей показалось, вдох в своей жизни.

– У тебя роман с этой женщиной? – сказала она. – Потерянная папка – это прикрытие на случай, если по телефону отвечу я?

Он непонимающе уставился на нее:

– Нет, разумеется. С какого перепуга ты вообразила подобное?

– Она сказала, что ты отменил концерт. Ты ходил с ней на концерты. Я знаю, я нашла билет на ее имя, несколько недель назад!

Сара, словно со стороны, слышала, что срывается на крик. Дэвид стоял и смотрел на нее, лицо его стало краснеть от гнева.

– Ты рылась в моих карманах?

– Да ни черта подобного! Я их нашла, когда готовила сдать в чистку твое пальто. По-моему, любой станет подозрительным, если ты звонишь каждый вечер и говоришь, что задерживаешься на работе! А сколько раз ты ходил в офис по выходным? А теннис по вечерам, о котором вы с Джеффом неожиданно договорились? Ты меня дурой считаешь?

– Я не…

– На позапрошлой неделе я позвонила в теннисный клуб, когда ты будто бы был там, но тебя не было! – Слова лились потоком. Сара была напугана, но одновременно чувствовала огромное облегчение. – С какой стати ей названивать тебе домой из-за каких-то чертовых бумаг?

Дэвид тяжело дышал.

– Сара, – сказал он, – бога ради! У меня нет романа с Кэрол Беннет. Я ходил с ней на обеденные концерты, но мы никогда не встречались вне работы. Никогда. Ни разу.

– Ты ходил с ней на корпоративы…

– Только на те, где была и ты.

– Я видела, как она на тебя смотрит.

– Тут я ничего не могу поделать! – заорал он. – Я ходил с ней на концерты, чтобы отвлечься от этой проклятой работы. И всего лишь раз в несколько недель!

– А тот случай, когда тебя не было в теннисном клубе?

Сара заметила, что муж с секунду подумал, прежде чем дать ответ.

– Администратор, должно быть, что-то напутал. Я там был. Спроси у Джеффа.

– Ах да, у Джеффа. У лучшего друга, который тебя прикроет?

Слова теперь бурно извергались из нее под воздействием гнева.

– Ты ведешь себя глупо. Джефф не стал бы делать ничего подобного.

– Ни черта я не веду себя глупо!

Дэвид закрыл глаза и тяжело вздохнул. А когда открыл, то заговорил холодно и спокойно:

– У меня нет романа с Кэрол Беннет. И ни с кем другим. Если у нее возникли проблемы по работе, я посоветую ей переговорить… с начальством. – Потом лицо его смягчилось, и он продолжил: – Не будь слишком сурова к ней.

– Это почему?

– Она всего лишь простая, одинокая женщина.

– Так тебе ее жаль, да? – напирала Сара. – Вот так женщины и действуют. Пробуждают сочувствие в мужиках вроде тебя. С этого все и начинается.

– У меня нет романа, – повторил Дэвид тихо. – Я старался защитить тебя. Бог свидетель, как сильно я старался защитить тебя.

– От чего? От этого романа?

– Да нет никакого романа! – Он снова сорвался на крик. – От мира, от всего, что происходит вне стен этого дома.

Она уставилась на него:

– Мне не нужна защита. Скажи мне правду.

– У меня нет романа с Кэрол Беннет, мне она неинтересна. Вот правда. Если ты мне не веришь, ничем не могу помочь.

Затем, как бы страшась наговорить лишнего, Дэвид вышел из комнаты.

Глава 28

Гюнтер послал Сайма в Оксфорд во вторник. К вечеру четверга, 27 ноября они так и не выяснили, кто навещал Манкастера в минувшее воскресенье. Сидя у себя в кабинете, Гесслер постепенно терял терпение. Министерство здравоохранения уперлось копытами, защищая свою поляну, и отказывалось выдавать Манкастера гестапо. Впрочем, Гюнтер после пережитого в доме миссис Манкастер приступа странной паники вел себя достаточно спокойно. По своему обширному опыту он знал, как трудно бывает установить личность человека, желающего оставаться неузнанным. Надо трудиться методично и кропотливо в расчете на накопление критической массы информации, на будущее озарение. Сайм старался как мог – они с суперинтендантом усадили сотрудников за работу по установлению личностей студентов на фотографии и сверке сведений, неохотно предоставленных Сайму университетом, с обширными архивами особой службы в Лондоне.

Сайм снова съездил в Бирмингем и побеседовал с прежними коллегами Манкастера. Впрочем, это ничего не дало. Манкастер был одиночкой, на работе к нему претензий не имели, но личных отношений он ни с кем не завязывал. Коллеги признались Сайму, что иногда подшучивали над Манкастером и это ему не нравилось.

– Ну что за хрень с этим придурком? – посетовал Сайм Гюнтеру. – Если ты хочешь хоть как-то жить в ладах с этим миром, умей постоять за себя.

Схожее впечатление Гюнтер вынес из бесед с преподавателями Манкастера: парень держался особняком, никто не мог сказать, имелись ли у него более-менее близкие друзья. Многие запомнили только странную обезьянью ухмылку. Личный наставник Манкастера все еще работал в колледже, но в данный момент плыл на корабле, возвращаясь с научной конференции в Дании, и должен был оказаться дома поздно вечером в среду.

В четверг Гюнтер изучил информацию о бывших однокашниках Манкастера по Оксфорду, которую направила в Сенат-хаус особая служба. Было любопытно, что произошло с этими людьми за восемнадцать лет. Одни стали учеными, другие пошли в бизнес или на госслужбу. Несколько человек участвовали в войне 1939–1940 годов, один умер. Кто-то эмигрировал в страны империи. Встречались и такие, кто скатился по социальной лестнице – и даже человек,