Я тебя рисую - Марина Суржевская

Жрец пел, его голос звучал все выше, уже почти резал слух. Сладко пахли цветущие растения, так что кружилась голова. Тонко звенела свирель в аккомпанемент к священным словам. Моя голова кружилась, плыла куда-то, и я почти перестала понимать, где нахожусь, только смотрела в серые глаза, словно в прорубь на затянутой льдом реке. Арвиэль улыбался и сжимал мои ладони все сильнее, отчего мне хотелось ударить его. Я на миг закрыла глаза, а когда открыла, с меня сняли покров и диадему, и увенчали голову короной королевства Оэр.

Слаженный вздох вырвался из уст гостей, и кто-то зааплодировал. Песня жреца оборвалась на самой высокой ноте, и в наступившей звенящей тишине Арвиэль прижал меня к себе и смял мне губы жадным, торжествующим поцелуем. А я превратилась в ледяную статую, словно внутри меня все сковало изморозью. Первородный оторвался от меня и повернулся к гостям. А я подняла глаза, рассматривая чистое небо. Даже утренние облачка исчезли, и ничто не нарушало синеву небес.

Я моргнула и опустила голову. На небо я больше не смотрела.

Свадебные торжества прошли для меня, как в тумане. Я не ела, только пила воду, не прикоснувшись к вину, которым пытался напоить меня Арвиэль. Он держал мою ладонь, не отпуская ни на мгновение, от чего умилялись почтенные матроны. Правители же и представители кланов смотрели хмуро.

Люк так и не появился, и его отсутствие на церемонии вызывало у гостей перешептывания и недоумение, но, похоже, моему мужу было наплевать. Я видела косые взгляды гостей, особенно суровых перий, славящихся своими строгими законами. Недоумение не исчезло даже после многочисленных тостов, а лишь усиливалось с приближением темноты. Кажется, радовался на этой свадьбе только Арвиэль.

Когда на озере полетели серебристые рыбы, Арвиэль поднялся и потянул меня за собой. Он поблагодарил гостей за их присутствие, и извинился за то, что мы должны откланяться и удалиться. На лицах придворных Первородных расцвели понимающие улыбки, а мне захотелось заорать. Но я лишь молча пошла рядом со своим мужем. Произнести это слово даже про себя было сложно, но я сделала это, потому что не хотела снова себя обманывать. Я замужем, и Арвиэль мой муж. Идегоррия обрела сильного и могущественного союзника, а мой отец может гордиться мною за рекой Бытия, с берегов которой он на меня смотрит.

Но когда за нами захлопнулась дверь покоев, и муж прижал меня к стене, почти раздирая белоснежное платье, я мигом забыла все свои благие мысли и ударила его, оттолкнув от себя.

— Прекрати, Ева! — он снова прижал меня к стене, сжал мои ладони, которыми я отбивалась. — Ты моя! Моя жена! Я столько лет ждал этого! Ты моя!

— Нет! — я вывернулась, оставив в его руках клок своего наряда. Матовые жемчужины посыпались с разорванного ворота, глухо падая на доски пола. Я отбежала к окну, с отвращением рассматривая мужчину. — Не подходи ко мне. Я не хочу!

Арвиэль постоял, тяжело дыша, подошел к столику и одним глотком опрокинул в себя бокал вина. А потом принялся снимать с себя белые ритуальные одежды, не спуская с меня прищуренных серых глаз.

— Что ты делаешь? — дрожащим голосом спросила я.

— Ты моя жена, Ева, — бесцветным голосом пояснил он, швыряя на пол длинное верхнее платье с широкими рукавами, под которым была тонкая сорочка и узкие брюки. — Ты будешь моей… во всех смыслах. И сними свой наряд, это ритуальное платье рода, не хочу его рвать. Оно еще пригодится, когда наша дочь будет выходить замуж.

Наша дочь?! Я шарахнулась в сторону, но Первородный поймал меня, прижал спиной к своей груди, на которой успел расстегнуть рубашку.

— Ева, моя любимая, моя солнечная девочка, — зашептал он, пытаясь освободить меня от одежды. Потом задрал мне подол, скользнул холодными руками по моим бедрам. — Какая же ты горячая…

— Зато ты холодный, словно слизняк! — не сдержалась я.

Он замер на миг и резко развернул меня к себе. На белом лице серые глаза казались черными дырами.

— А ты представь на моем месте арманца, — прошипел он мне в лицо, больно, до синяков сжимая мои плечи. Отпустил, скинул рубашку. Я отвела взгляд, нервно сцепила руки. Все мое нутро протестовало против того, что должно произойти.

— Так и сделаю, Арвиэль, — пообещала я. Он подошел ко мне, сжимая зубы так, что на щеках четко выделились желваки, и резко дернул золотой пояс моего платья.

— Не смей! — его голос напоминал шипение змеи. — Мне и так невыносимо думать о том, что он… что ты… Что ты была с ним! Отдала ему свою невинность! Врагу, зверю, убийце! Как ты посмела?! Это оскорбление для меня, для всех нас! Если об этом узнают…

Я вырвалась из его рук.

— Ты поэтому наложил на него печать молчания на том балу? — догадалась я. — Ты боялся, что Линтар скажет о том, что было между нами за Стеной? Твои подданные не примут такую королеву, правда?

— Только попробуй сказать кому-нибудь об этом, Ева, — темные глаза наполнились угрозой, — только попробуй!

— Кажется, угрожать и шантажировать стало для тебя обычным делом? — усмехнулась я. — Не узнаю того благородного Первородного, что приезжал к отцу просить моей руки.

— Ты изменила меня, — глухо бросил он. — Любовь к тебе сделала меня другим. Если бы ты тогда согласилась, мы могли бы быть счастливы…

— Нет, — покачала я головой. — Не могли бы. И это не любовь. Любовь не бывает такой! Это жажда обладания и уязвленное самолюбие, Арвиэль! Но не любовь.

— Любовь, Ева. Она ведь разная бывает… Только счастливая делает души красивыми, а поступки — благородными, а такая, как у меня — уродует. Прости, тебе неприятно это слышать, я знаю. — он потянул горловину платья, обнажая мне плечи, и прижался губами к коже. — Я заставлю тебя забыть его… Заставлю… Со временем… Дай мне шанс… Лишь только шанс…

— Ты не подумал, что я могу уже… уже носить ребенка? — прошептала я. — Ведь медальон Идегоррии был у Линтара… И ты не знаешь, что между нами происходило…

— Я обо всем подумал, — он поднял голову. — Целители осмотрели тебя, как только ты появилась в замке. Аура измененная, но ребенка нет.

— Даже боюсь предположить, что ты сделал бы, если бы он был, — нахмурилась я.

— Считаешь меня чудовищем? — его лицо снова исказилось от злости. — Считай, кем хочешь, мне наплевать, хуже уже быть не может…

Его язык был еще холоднее, чем губы, и мне казалось, что по ключицам скользит кусочек льда, отчего хотелось завизжать и отпрыгнуть. Но я терпеливо стояла, ожидая. Минуты ползли, Арвиэль целовал мои плечи и шею, трогал кожу, ласкал губы… Первый Дракон, почему снотворное не действует? Я покосилась на бокал, из которого пил мой муж, стараясь сделать это незаметно.