Олег Черниговский: Клубок Сварога - Виктор Поротников

Услышав о Борисе, Олег невольно вздрогнул, впившись глазами в лицо великого князя. Как посмели тронуть эту священную для него могилу!

- Все перевезли в сохранности: и гроб с телом, и саркофаг, и надгробную плиту, - торопливо добавил Всеволод Ярославич, заметив недовольство в лице Олега. - Каменщики вышгородские все установили в прежнем виде. Ода сама за этим следила.

- В каком храме Вышгорода погребён Борис? - спросил Олег.

- Знамо дело в каком, в самом лучшем - церкви Святых Бориса и Глеба, - Всеволод Ярославич осенил себя крестным знамением…

После беседы с великим князем Олег отправился в Малый дворец, чтобы повидаться с Одой. Всеволод Ярославич просил остаться до обеденной трапезы, мол, за Одой можно и слугу послать, но Олегу не терпелось встретиться с мачехой именно там, где он когда-то расстался с нею на целых десять лет.

Видимо, Оду успели предупредить о приезде Олега: она ожидала его в покое с высоким закруглённым потолком и побеленными стенами. В небольшие окна, пробиваясь сквозь толстое богемское стекло, лились горячие лучи майского солнца. Сочные яркие краски переливались на больших восточных коврах, расстеленных на полу.

Ода была уже не та, какой её помнил Олег. Перед ним стояла заметно располневшая женщина с миловидными чертами лица, одетая так, чтобы хоть немного скрыть свою полноту. Длинное светло-серое платье с блёстками, поверх него византийская туника чуть ниже колен, расшитая узорами. Наряд дополнялся лёгкой накидкой, наброшенной на плечи. Длинные золотистые волосы были уложены в роскошную причёску, дополнением к которой являлась корона, украшенная драгоценными каменьями.

Ода заметно волновалась. Олегу сразу бросились в глаза высоко вздымающаяся грудь мачехи и слезы, готовые вот-вот пролиться из её глаз.

Он и сам не смог удержаться от слез, когда заключил Оду в объятия. Притаившаяся за дверью Регелинда, подглядывая, тоже вытирала слезы со своих щёк. Сидя рядом с Одой на скамье, сжимая её руки в своих руках, глядя в голубые глаза, такие близкие и родные, Олег лишь теперь ощутил, сколь долог был срок его скитаний. Он с упоением внимал Оде, наслаждаясь звучанием её голоса.

Оде хотелось узнать от Олега о жизни на чужбине, о жене и детях, нынешнем положении в Тмутаракани. Олег же на все вопросы отвечал кратко и односложно.

- Не сразу, милая моя, - сказал он, обнимая Оду за плечи. - Не хочется мне в миг радостной встречи ворошить свои прошлые невзгоды. Об этом у нас ещё будет время поговорить.

Олег принялся расспрашивать Оду о прожитом, узнавая о событиях, происходивших на Руси в его отсутствие.

Неожиданно Ода прервала свой рассказ о поездке в Германию и спросила, как-то по-особенному взглянув на Олега:

- Признайся, я сильно подурнела?

- Ты располнела, но совсем не подурнела.

- Так тебя не отвращает моя полнота? - вновь спросила Ода с некой надеждой в голосе.

Вопрос и тон сразу пробудили в Олеге уже подзабытое чувство влечения к мачехе.

- Не отвращает, - тихо ответил он.

Ода закрыла глаза и подставила губы для поцелуя.

Регелинда, уловив долгую паузу в беседе Олега и Оды, осторожно заглянула в светлицу. Служанка увидела их целующимися и вновь спряталась.

«Дорвались, наконец», - с усмешкой подумала Регелинда.

То, что Ода не питала больше враждебности ко Всеволоду Ярославичу, не удивило Олега. Во-первых, старый князь являл собой довольно жалкое зрелище после тяжело перенесённой болезни. Во-вторых, одна из младших дочерей Всеволода Ярославича Евпраксия вышла замуж за племянника Оды Генриха по прозвищу Длинный. Ода сама способствовала этому браку, дабы сильнее привязать род Ярослава Мудрого к династии саксонских графов. Всеволод Ярославич собирался и другую свою дочь от половчанки Анны выдать замуж за сына Оды Ярослава. Если бы не решительный запрет митрополита, он так бы и сделал.

Разлад с женой и то, что многие киевские бояре втихомолку поговаривали: пора звать на киевский стол Святополка Изяславича, который в более здравом уме, вынуждало Всеволода Ярославича искать себе союзников. Вот почему он держал подле себя Оду, а до недавнего времени и сына Ярослава. Вот почему он пошёл на сближение с Олегом и Давыдом Святославичами, уступив им больше половины черниговских земель.

Все это Олег понял из беседы с Одой, которая была в курсе всех дел и забот Всеволода Ярославича. Ода просила Олега не затевать свару из-за Чернигова именно теперь, когда великий князь пребывает в разладе со своим боярством и со Святополком, рвущимся на киевский стол. Падение Всеволода Ярославича не принесёт пользы Олегу и его братьям, поскольку Святополк по складу своего характера весьма завистлив и податлив на дурные советы. Став великим князем, он непременно затеет новый передел княжеских столов, и ещё неизвестно, чего дождутся от него Олег и его братья. Так полагала Ода. Олег не мог не признать её правоту.

Однако, согласившись на уступку Всеволоду Ярославичу, Олег потребовал и от него уступки, причём немалой. Он отказывался от Чернигова на ближайшие три-четыре года при условии, что великий князь нынче же отпустит Кунигунду и её мать в Германию.

Такое условие выбило Всеволода Ярославича из равновесия. Он долго кричал и бранился, обвиняя Олега в том, что тот якобы сам положил глаз на Кунигунду. Ни Коснячко, ни лекари долго не могли успокоить великого князя, который разошёлся не на шутку. Это было во время его второй встречи с Олегом.

После к Олегу пришёл Коснячко и попытался уговорить не сердить великого князя в теперешнем его состоянии.

- Ныне Всеволод Ярославич более похож на дитя капризное, нежели на мудрого правителя, - молвил Коснячко. - Отнять у него Кунигунду, это все равно что отнять последнюю радость жизненного бытия. Анна-то открыто брезгует делить ложе со своим супругом.

- Можно подумать, Кунигунда не брезгует, - Олег криво усмехнулся. - Иль она из вдовы превратилась в пленницу? Ты, боярин, разумеешь ли, что за подобное насилие над дочерью графа Орламюнде германский король, его сюзерен, может Всеволоду Ярославичу войну объявить. И ладно бы открыто, а то ведь Генрих в средствах-то не шибко разборчив. От него всяких козней ожидать можно. А вы тут носитесь с полоумным стариком как с дитятком малым, не ведая, чем это может обернуться для Руси в ближайшем будущем.

Коснячко понимающе закивал головой, вздыхая:

- Верно молвишь, верно. Токмо Всеволод Ярославич ныне скор на необдуманные решения и в гневе неукротим.

- Боишься в опалу угодить, боярин? - вновь усмехнулся Олег. - Я вижу, роль первого советника при великом князе тебя устраивает. Гляди, коль не будет по-моему с Кунигундой, то я вступлю в сговор со Святополком. Братья меня в этом поддержат. Вместе-то мы сбросим Всеволода Ярославича с киевского стола. Тогда тебе, боярин, придётся бежать из Киева куда глаза глядят.

Коснячко переменился в лице.

- Уразумел я, княже. Все уразумел! - торопливо забормотал он. - Завтра же попробую уговорить Всеволода Ярославича отпустить Кунигунду и её мать в Германию. Пусть убираются ко всем чертям!

- Ну то-то, боярин, - Олег миролюбиво похлопал Коснячко по плечу. - Ты ведь меня знаешь. Я-то на Киев не зарюсь, поэтому лучше дружить со мной, чем враждовать.

- И я о том же постоянно толкую дяде твоему, - заверил Коснячко и добавил, понизив голос: - Скажу честно, княже. Всеволод Ярославич страшится войны с тобой пуще Божьей кары. Ему и поныне снится сеча у Нежатиной Нивы.

Олег так и не узнал, как уж Коснячко сумел убедить Всеволода Ярославича не гневить Бога и германского короля и расстаться Кунигундой по-хорошему. Правда, для этого воеводе потребовалось несколько дней.

Все это время Олег не видел Всеволода Ярославича, постоянно находясь в обществе Оды и Янки, которая тоже горячо поддерживала намерение дать Кунигунде свободу. Любые разговоры об отце вызывали у Янки неприкрытое отвращение, поэтому Олег и Ода старались при ней не обсуждать дела и поступки Всеволода Ярославича.

Кунигунда разрыдалась от нахлынувших на неё чувств в тот день, когда узнала, что она и её мать могут уехать в Германию.

На главном дворцовом дворе стояли повозки с запряжёнными в них лошадьми, сновали слуги, тащившие поклажу графини Розамунды. Всем распоряжалась сама графиня, поскольку все её немцы-слуги давно были спроважены Всеволодом Ярославичем из Киева во Владимир. С Кунигундой и её матерью остались лишь четыре немки-служанки.

Коснячко дал в сопровождение своих челядинцев и дружинников, чтобы те помогли знатным немкам невредимыми добраться до Владимира, откуда в дальнейший путь их должен был проводить Давыд Игоревич. Розамунда должна была передать владимирскому князю послание от Коснячко со всеми необходимыми указаниями.