Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через полчаса он появился, заворачивая в кушак богатую золотую цепь, и вернулся во внутренний двор дворца. Там он собрал своих ослов в цепочку и пошёл своей дорогой.
Не успел торговец скрыться из виду, как к той же самой высокой резной двери заторопились четверо писцов, увлажняя на ходу свои чернильные бруски. Голос распорядителя двора изнутри вызывал всё новых и новых писцов, переводчиков, говоривших на языках многих народов, населявших Сирию, гонцов, которые должны были отнести сообщения князьям Ераза и Нахарина, всем правителям Захи, царю большого Митанни на севере и правителю маленького, но достославного Шарукена на юге[131]. Посреди шума визирь города-царства проложил себе путь через царские палаты к высокой фигуре, стоявшей около окна.
— Ваше Величество! Вы слышали новости?
— Да, — сказал царь Кадеша. Он обернулся — высокий крепкий человек с блестящими чёрными глазами и шелковистой пышной остроконечной бородой. Потирая мощные руки, он улыбнулся визирю. — Я слышал новости, Зохаки, — мягко сказал он. — В Египте царём стала женщина.
ГЛАВА 3
В Черной Земле вновь умер бог Осирис; в наполненном жидкой мутью русле реки виднелась последняя струйка его крови. Вновь его жена-сестра Исида пришла плакать по нему, и от её слёз струйка увеличилась — сначала почти незаметно, а потом всё больше и больше. Наконец весело хлынул быстрый поток мутной от ила воды, и с ним любимый бог возродился. Египет отбросил траур и радовался на улицах. Рыбаки вновь спустили на воду свои лодки, каналы открылись, чтобы впустить на поля животворящее наводнение.
Судно под названием «Лотос Хонсу» возвращалось с юга по надувшейся от наводнения груди Хапи. Это была обычная нильская лодка, груженная содой. На ней было четырнадцать гребцов, которым почти не приходилось опускать вёсла в воду — настолько быстрым был поток, нёсший их в Фивы. Ненужную мачту и парус опустили и принайтовили к плоской крыше каюты, протянувшейся почти во всю длину судна. На носовом конце крыши молча сидели рядком трое пассажиров, глядевших на проплывающие по сторонам крыши Но-Амона.
Все трое были молоды. У одного было квадратное лицо со скорбным выражением и большими чёрными глазами, окружёнными густыми длинными ресницами; второй — обладатель узких продолговатых глаз — сидел в задумчивости, упёршись длинным подбородком в колено. Самый молодой из них сидел чуть сзади, на спущенной мачте, из-за чего находился на одном уровне со своими спутниками и мог показаться на первый взгляд намного выше ростом, чем был на самом деле. Его худое лицо с большим изогнутым носом было туго обтянуто кожей, как после болезни, по-детски припухлый рот был крепко стиснут. Он сидел в напряжённой позе, его миндалевидные глаза поблескивали из-под простой белой головной накидки.
Внезапно он вскочил с мачты, подошёл к низкому фальшборту и принялся рассматривать проплывающие мимо причалы, потом отступил к кормовому концу крыши каюты и принялся беспокойно ходить взад-вперёд. Спутники, тревожно дёрнувшиеся при его первом движении, проводили друга глазами; юноша с длинным подбородком собрался подняться, но третий предостерегающе поднял руку.
— Пусть побудет один, — понизив голос, сказал он.
— Я боюсь, как бы он не начал вновь так вышагивать.
— Он не вышагивает, просто прогуливается. Ты слишком волнуешься.
— Нет, Рехми-ра. Посмотри. Именно так он и ходит. Четыре шага туда, четыре шага обратно.
Рехми-ра взглянул и отвернулся.
— Сейчас он не может делать ничего другого, а ведь нужно же хоть что-нибудь делать. Пусть шагает... Нет, я знаю, что он всё ещё не в себе... Но по крайней мере он вырвался из этих нескольких комнат во дворце. Теперь он борется, он может надеяться и строить планы. Взять хотя бы этот его план насчёт Туро.
— Ну что ж, возьмём...
— Совсем неплохой план, почти без ошибок.
— В нём была только одна ошибка: он сорвался.
— По крайней мере это было действие! Послушай, Амену, сначала я боялся за него. Но, хвала Амону, это время закончилось.
Амену не ответил и вновь упёрся подбородком в согнутое колено; оба молча смотрели на реку, полную ярких парусов, — две неподвижные бронзовые фигуры на крыше старой лодки, погруженные в собственные мысли. Большая каменная статуя какого-то давнего фараона, оставшаяся за кормой на западном берегу, отмечала царский причал, разукрашенный ради недавнего торжества, о котором им ничего не было известно. Позади причала город прорезала широкая аллея, ведущая во дворец; на ней со стен и деревьев свисали знакомые красные и белые вымпелы.
— Хотел бы я, чтобы и это время тоже закончилось, — пробормотал Аменусер.
— Какое время?
— Следующие несколько часов. Возвращение домой с пустыми руками. — Удручённый взгляд Амену пробежал по залитым солнцем крышам. — Без орды солдат за спиной, без сверкающих штандартов, даже без оружия в руке. Во имя Амона, как мог старый Туро не выслушать нас? Пусть Сет уморит его Ка за это! Когда несколько недель назад он сражался на стороне Тьесу...
— Мы слишком поздно попали к Туро, — пожал плечами Рехми-ра. — Бессмысленно думать об этом. Туро служит фараону, и только фараону. Когда мы попали в Нубию, фараоном была она, а Туро успели об этом оповестить. Сенмут позаботился об этом.
— Сенмут или Нехси. Нехси! Я до сих пор не могу поверить, что он поддержал её.
— А эти его друзья в храме... надеюсь, они достаточно сильны, — пробормотал после недолгой паузы Рехми-ра.
Амену задумчиво посмотрел ему в лицо, наклонился поближе и сказал:
— Рехми-ра, во всём этом есть что-то странное. Хвед, этот Сата — почему мы ничего не слышали о них? Все четыре года, пока мы знаем фараона, он не сказал о них ни слова. Я не могу понять, являются ли они его друзьями, насколько они сильны — при том, что храмом управляет Хапусенеб, — и смогут ли ему помочь, если захотят.
— Похоже, что он уверен в этом. — Рехми-ра с тревогой взглянул в сторону кормы. — Я знаю, кто они, — он мне сказал. Он считает их своими друзьями, потому что они враги Сенмута. Он сказал... он сказал, что это они заставляют двигаться барку бога и делают предсказания по своему собственному разумению, а не по воле Амона.
Амену смотрел на него, в щёлках его глаз было недоверие.
— Это он говорит? Он отказывается от доказательства божественного помазания только для того, чтобы добавить себе ещё несколько друзей? Рехми-ра, ты сам не знаешь, что говоришь.
— Я знаю то, что он сказал.
Судно качнулось на волне прошедшего мимо парома. Аменусер медленно промолвил:
— Тогда это отчаянное решение. Это всё меняет. Я-то думал, что в этом новом плане, как и в других, не было слабостей именно как в плане. О боги! Даже если оракул вещает именно так, как он говорит, разве можно быть уверенными, что Хапусенеб оставил тех жрецов в храме? Наверняка обнаружится, что они исчезли четыре года назад.
— Попытка не пытка. — Рехми-ра поглядел на лицо собеседника и вспыхнул: — Ты хочешь, чтобы я спорил с ним? А ведь, насколько я понимаю, он всё ещё царь.
— Да, он царь.
— А мы двое — всё его царство, — после небольшой паузы добавил Рехми-ра, в глазах которого мелькнула тень мрачного юмора.
— Его царство... и совет министров. Ты можешь оценить наше высокое положение в Обеих Землях, друг? За девять минувших месяцев каждый из нас успел побыть казначеем, главным кравчим, блюстителем царских палат, царским постельничьим... да, и ещё целым штатом привратников, стражников и личных слуг. Клянусь рогами Хатор, когда мы сойдём с этого судна, я хочу купить раба или двух, чтобы они разделили мои почести!
— И тут возникает другой вопрос. — Амену жестом указал на свой широкий воротник, украшенный драгоценными камнями, и браслеты. — Всё своё мы носим с собой, так же, как и он. Больше ничего нет. Рехми-ра, ты понимаешь, что ни у тебя, ни у меня больше ничего нет? Наши состояния нам больше не принадлежат.
Рехми-ра беспомощно посмотрел на него:
— Но Тьесу...
— А откуда он возьмёт деньги?
— Ты что, сошёл с ума? У него есть всё египетское казначейство, откуда он может брать сколько нужно.
— Да, — терпеливо сказал Амену, — если он поселится во дворце, под крылышком Её Высочества Неферур, и станет тем, кем хочет его видеть Хатшепсут — незаметным человечком, мужем дочери Хатшепсут.
— Это невозможно! — прорычал после недолгой паузы Рехми-ра.
— Но так же невозможно, — твёрдо продолжал Амену, — чтобы царь жил на рынке среди простонародья, если не признать, что он не царь. Нехси дал бы ему денег, я уверен, но Тьесу не станет просить его. Я думаю, что Тьесу рано или поздно должен возвратиться во дворец.