Я не умру - Александр Годов

Квинт склонился над мертвым палангаем.

— Смотри, у этого глаза открыты. Такой еще молодой. Был.

Исхак бросил взгляд на труп: худой, с ввалившимися щеками, белобрысый, с широкими плечами и руками-ковшами. На его медном панцире «красовались» два следа от лезвия гладиуса. Благородная смерть. Такой палангай в царстве Юзона удостоится большого дома и кучи монет, а также ему разрешат иметь около сотни жен.

Отвернувшись от бывшего дворцового министра, Исхак двинулся дальше, стараясь не наступить на мертвецов. Неподалеку от него «трудились» другие служки. Сегодня практически их всех отправили сюда, чтобы переложить оружие и уцелевшие доспехи в повозки. Три десятка детей боязливо шагали через трупы, пытаясь не запачкаться в крови. Старейшине Димиру пришлось пойти на столь страшный шаг потому, что, как шептались выжившие мастера, большая часть войска Безымянного Короля была разбита. Уцелели немногие: сам Богочеловек, старейшина, двадцать демортиуусов и сорок палангаев. Около пятидесяти простых солдат получили тяжелые ранения. Поговаривали, что выжить удалось и мастеру Гуфрану, но информация была недостоверная.

Исхак не мог поверить, что больше в Мезармоуте не осталось ни кудбирионов, ни мисмаров, ни преторов-демортиуусов. Люди Пророка уничтожили их всех, дабы показать свою силу Безымянному Королю. Теперь, если вероотступники вновь нападут на Юменту, то никто не сможет защитить простых жителей. Они все были обречены. Были ходячими мертвецами.

Злые языки поговаривали, что Гектор заставил склониться богочеловека перед ним, но Исхак не верил в столь гнусную ложь. Владыка — искусный боец на мечах. Никто не способен победить его в бою. Если только глава вероотступников не совершил какую-нибудь подлость.

— Исха, подожди меня! Не могу угнаться за тобой! — донесся из-за спины голос Квинта.

Мальчик вздрогнул. Старейшина Димир из-за гибели мастера Преномена собственнолично приказал бывшему дворцовому министру всегда быть при Исхаке и исполнять любые его приказания. Своего рода наказание: мужчина, исполняющий все желания безусого юнца. Однако Квинт, похоже, отнесся с пониманием к каре старейшины и не пытался перечить.

Шмыгнув носом, Исхак бросил взгляд на открытые ворота, ведущие в туннели копателей. Казалось, шея сама вытягивалась, а глаза округлялись от восторженного ужаса. Овал непроницаемой черноты под огромным арочным сводом поражал воображение. Перед мысленным взором возникали картины монстров, таившихся во тьме и ожидавших, когда кто-нибудь из служек подойдет достаточно близко, чтобы схватить беднягу и унести в лабиринт пещер.

— Врата прекрасны, — сказал Квинт и положил тяжелую ладонь на плечо Исхаку. — Их давным-давно построил Дий Крискент. Практически восемьсот хакима прошло с тех пор. Впечатляет, не правда ли?

— Мастер Преномен рассказывал про Крискента. — Голос Исхака был сухим и безжизненным. — Лучший ученик Луция Агенобарда. Его триады до сих пор заучивают все архитекторы.

— Жаль, что врата ты увидел не в самые лучшие времена.

— Старейшины что-нибудь придумают.

— Несомненно, — сказал Квинт, позволив себе легчайший оттенок издевки. — Димир и Кадарус спасут Юменту от мастеров мечей. Конечно же.

Сжав кулаки, Исхак повернулся в сторону бывшего дворцового министра и нахмурился.

— Ты дерзишь? — спросил он. Голос предательски задрожал. Сердце часто и взволнованно заколотилось о ребра.

— Нет, Исха.

— Не называй меня так!

Квинт замолчал, нахмурился, словно гнев мальчика сильно ранил его душу. На миг показалось, что он вырезан из другой реальности, той, где люди не предают и не убивают без необходимости, той, где решения Владыки не оспаривается, той, где дети не забирают у мертвецов оружие. После того нападения лжепророков на астулу старейшин Квинт сменил рваную одежду на простой черный калазарис, который носили торговцы. Седые волосы его отросли и топорщились в разные стороны.

— Прости меня, Исхак, — сказал бывший дворцовый министр и невесело улыбнулся. — Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Просто когда-то давно, кажется, уже в прошлой жизни у меня был мальчик-раб с таким же именем как у тебя. И я его всегда ласково называл Исхой.

Исхак посмотрел на Квинта с изумлением.

— Ты называешь меня рабом?

— Вовсе нет, мальчик. Я лишь забылся. Прости старику его глупость.

— Какой же ты старик? Тебе же всего сорок хакима.

Квинт сменил дружелюбную усмешку на добрый смех.

— Чуть меньше, мальчик. Но ведь для тебя я кажусь дряхлым? Двенадцать хакима находится слишком далеко от сорока.

Исхак заглянул в небесно-голубые глаза бывшего дворцового министра. Один вопрос давно мучал сердце, не давал заснуть. Настало время задать его:

— Как ты тогда прогнал псевдопалангаев из астулы старейшин? Ты даже не дрался с ними!

Воспоминания нахлынули на Исхака, сломив ментальный блок. Сколько раз он пытался забыть события того анимама? Сколько раз вглядывался в странное лицо Квинта и пытался понять его? Сколько раз в потестатемы сна мучили кошмары? Не сосчитать.

Увидев гибель мастера Преномена от рук псевдопалангаев, Исхак вместе с бывшим дворцовым министром укрылись в комнате несмышленышей. Казалось, лжепророкам никогда не удастся прорваться сквозь толпу мастеров и попасть в школу. Однако они это сделали: расправились со служителями дагулов и направились прямиком в здание.

Исхак вспомнил, как с ужасом смотрел на то, как раскрылась входная костяная дверь, как его бросило в пот, а в желудке поселился холодный слизень, как комок застрял в горле. Вероотступники, одетые в панцири обычных солдат, шагнули в комнату несмышленышей и занесли гладиусы для ударов. Именно тогда Квинт, широко раскинув руки, двинулся к ним. Спокойный и величественный. Словно он не был одет в грязное тряпье, которое не носили даже бедняки, и не пахло от него мочой и экскрементами. Удивительно, однако лжепророки не зарубили его как дагена: они смотрели прямо ему в глаза и отчего-то широко улыбались.

А затем ушли.

Ушли, не причинив никому зла. Никто больше не умер в тот анимам.

— Как ты прогнал псевдопалангаев? — повторил вопрос Исхак.

Квинта охватила грусть, и он погрузился в долгое молчание, словно пытался найти нужные слова.

— Я не знаю, малец.

Прищурившись, Исхак бросил:

— Лжец! Или ты боишься, что я сдам тебя мастерам? — Он на мгновение замолчал, думая над тем, как бы побольнее ужалить. — Ты ведь не хочешь возвращаться в камеру? Не хочешь увидеть хунфусе?

Тяжелов вздохнув, бывший дворцовый министр положил руку на плечо мальчика. Вид у него был почти растерянный. Сложно верилось, что этот человек некогда обладал колоссальнейшей властью. После заключения он превратился в старика, которого совсем не интересовали события в городе, — лишь бы поскорее умереть.