Триллион евро - Андреас Эшбах

Хинрик быстро прошептал:

— Удачи тебе, милая, — и коротко поцеловал её в губы.

Лайра ещё долго после этого раздумывала над его странным замечанием. Она мысленно представляла себе, как он сквозь античные стёкла своих очков разглядывает её сиденье для квотирования. Что он хотел этим сказать? Неужто он знал, что на сей раз она с высокой степенью вероятности умрёт на этом сиденье? Неужели ему уже ясно, что в мгновение бытия или небытия расклад окажется не в её пользу?

Лайра вошла в здание и приложила большой палец к пластинке идентификатора, который, помимо отпечатка, одновременно проверял и её ДНК.

— Ана Лайра Жермина фон Фукс, семь тысяч девятьсот пятнадцать дней, три часа, двенадцать минут и шестнадцать секунд, — сказал комп. — Бокс восемь-три-три, сиденье квотирования три-восемь-шесть-пять-пять-три-два-четыре.

Лайра встала на транспортировочную ленту, которая доставила её к закреплённому за ней месту. С неотвратимым, ленивым равнодушием она была отправлена навстречу своей участи. И ей вдруг показалось, что дальнейший путь в её неизвестное будущее поведёт вниз, в бездонную пропасть.

Её бокс на арене квотирования уже на три четверти был заполнен. Колесо квотирования вертелось без остановки, как оно делало это и в любое другое время дня и ночи. До её бокса восемь-три-три очередь должна была дойти только через полчаса. Лайра обратила внимание, что в окружающих её людях не было заметно никакого напряжения. Ежегодный Контрольный день был для них, казалось, второстепенным делом, чем-то вроде необходимой неприятности регулярного посещения зубного врача. В их мимике и жестах выражалась уверенность в том, что жизнь имеет прочное будущее. Лайра отвела свои чёрные локоны со вспотевшего лба и оглядела своих попутчиков. Все её мускулы были натянуты как струны, она чувствовала, как на неё накатывают невидимые волны тяжёлой головной боли.

— А, Лайра, ну вот, опять настал наш Контрольный день.

В поле её зрения попало улыбающееся лицо Смита, её спутника по ежегодным Контрольным дням и соседа по боксу. Смит был солидный сорокалетний мужчина и тоже демонстрировал сбивающую с толку самоуверенность человека, чья кривая квотирования наверняка лежит намного выше границы курса. Она припомнила, что по профессии он нанобиолог, имеющий несколько известных и всеми высоко оценённых публикаций.

Он протянул ей свою на редкость маленькую руку, которую она нехотя пожала тонкой вспотевшей ладонью. Он удивлённо взглянул на неё.

— Так волнуешься?

Лайра хотела взять себя в руки, но у неё уже невольно выскользнуло хрипловатое «Да».

— Но почему? — с искренним недоумением продолжал пытать её Смит. — Ты же молодая многообещающая актриса. Твоё имя известно всему Евровесту, и в последние месяцы ты сыграла несколько значительных ролей. Через спутниковые передачи твоя слава пробилась даже в некоторые заокеанские государства.

— Но слава добавит моему квотированию не особенно много пунктов и процентов, — возразила Лайра. Странным образом нервозность немного отпустила. — В остальных областях я вообще не продвинулась вперёд. Координация и экономические показатели, такие, как эффективность, у актёров вообще слабое место, а эмоциональный баланс, на мой взгляд, у меня сильно упал за последние недели. Не говоря уже о моей способности к сопереживанию.

Смит озабоченно нахмурился.

— Я не знал, что у тебя так плохи дела. Но хотя бы с договором тебе повезло? — Он имел в виду её брак с Хинриком, но не стал дожидаться ответа и пробормотал: — Как-нибудь пронесёт.

— Боюсь, что нет, — ответила Лайра отчётливее, чем намеревалась. — У меня уже было два преду…

Она резко осеклась. Разглашение деталей собственного курса квотирования влекло за собой ощутимые потери пунктов и процентов. Но, судя по взгляду Смита, он всё же понял, что она хотела сказать.

— Арена — нейтральная область, — быстро добавил он. — Всё, что происходит здесь, на курсе не сказывается.

— Бокс восемь-три-два, — объявил комп. — Тридцать секунд.

Они видели, как сто вызванных на этот день заняли свои места в соседнем боксе и подключились тонкими, как волос, нанотродами к пульту. Напульсные браслеты автоматически замкнулись с резким щелчком. Тут и там Лайра замечала дрожащие веки, трясущиеся пальцы и нервные жесты. Значит, она была всё же не единственным неуверенным человеком на всей арене.

Прозвучал удар гонга.

Комп приступил к монотонному считыванию хода кривых у людей в боксе восемь-три-два. Большинство значений лежало намного выше актуального курса. Где-то в середине кривая одного мужчины лет шестидесяти, тоже имеющего на своём счету уже два предупреждения, упала до значения, которое лишь на четыре тысячных доли превышало еврокурс. Когда цифровой указатель квотирования остановился над самым еврокурсом, Лайра увидела, как побелели костяшки пальцев этого мужчины. По его телу пробежала дрожь.

— Уф! Еле проскочил, — воскликнул Смит.

Она увидела, как в его глазах сверкнул азарт падкого до сенсаций человека; он явно надеялся на то, что сегодня ему удастся стать свидетелем приведения приговора в исполнение.

Его волнение и в ней вызвало выброс адреналина. Она привстала на цыпочки и начала изучать значения кривых соседнего бокса на пульте контролёра. Были ещё два человека, уже получивших второе предупреждение. Худой мужчина не старше тридцати пяти лет и пожилая женщина лет шестидесяти на сиденьях восемьдесят пять и девяносто семь.

Мужчина осматривался вокруг холодным взглядом так, будто всё это его вообще не занимало, а женщина, наоборот, притихла на своём сиденье как мышка и не сводила глаз с пульта.

Смит вдруг встал перед Лайрой и загородил ей вид на другой бокс.

— А ты никогда не задавала себе вопрос, почему, собственно, квотирование не проводится с самого начала жизни?

Она немного наклонилась в сторону, чтобы сиденье восемьдесят пять снова оказалось в поле её зрения, но Смит двинулся вместе с ней. Она уже несколько раз дискутировала с Хинриком как раз на тему, которую затронул Смит. И всякий раз ей становилось ясно, что к какому-то определённому мнению ей не прийти. Она постоянно ждала, что получит дополнительную информацию.

— У юности всегда есть свои привилегии, — осторожно ответила она. — Уж так однажды решил регулирующий орган, что свобода стоит в начале жизни, а неволя в конце. Такой установкой я вполне довольна.

Она вспомнила свои разговоры с Хинриком на эту тему и обнаружила, что лишь повторяет его точку зрения. Смит неторопливо кивнул.

— Вполне легитимная позиция. Я, правда, думаю на этот счёт иначе. Главную проблему я вижу в том, что первую фазу мы проживаем неосознанно, а в поздней фазе при полном сознании узнаём, со всеми болезненными последствиями… — Он подчеркнул эти слова коротким решительным жестом. — …которые, к счастью, ограничены кратким моментом…