Что-то остается - Ярослава Кузнецова

— Я скоро уезжаю, Норв.

Он осекся.

— Это когда же?

— Скоро. Напишу книгу, и уеду. Отец меня зовет. Домой.

Это я к тому, чтобы он не раскатывал губы по поводу моих лабораторных опытов. С этим покончено. Похоже, он растерялся. Раньше я никогда не заводила разговоров об отъезде.

— Альса…

Взял обеими руками меня за плечи и потянул к себе. Испытанный способ — сначала приласкать, а потом вить веревки. Я уперлась кулаками ему в грудь.

— Норв, не надо.

— Что — не надо?

— Не надо. Убери руки.

— И не подумаю.

Мне не хотелось с ним ссориться. Несмотря на то, что он меня использовал и все такое. Я отводила глаза.

— Уходи. Пожалуйста, уходи.

Дверь скрипнула, приотворившись. Стуро, стой на месте! Ты слышишь? Ире гварнае?

— Эй, голубушка, ты меня обидела. Я тебе не прислуга — поди туда, поди сюда!

— Норв, я же не гоню тебя… то есть… Слушай, я вечером зайду к Эрбу, поговорим спокойно…

— Темнишь, подруга. Темнишь. Избавиться от альхана хочешь? Ну-ка гляди мне в глаза! Рассказывай, что у вас с Сычом было?

— Ничего! Тебе какое дело? Отпусти меня. Я в твои дела не лезу. Не спрашиваю, сколько у тебя подружек, жен и детей!

Он неожиданно отпрянул.

— Кто тебе это наврал? Эрб? Волг? Да? Волг, паршивец?

Дверь снова скрипнула. Норв бросил подозрительный взгляд мне за плечо.

— Там кто-то есть?

— Это Мотылек, — поспешно обьяснила я, — Он любопытный, подглядывает. Мотылек! — я перешла на стангревский найлерт, — Не надо выходить. Я сейчас его прогоню.

Ошибка. Я поняла это, не успев договорить последней фразы.

— Так он знает человечью речь, этот твой Мотылек?

До сего момента стангрев оставался для Норва всего-навсего животным, тварью. И еще я не учла — незнакомый язык лишь доказывал, что сия тварь разумна. А значит с нее и спрос другой.

— Дай-ка я взгляну на этого Мотылька…

Он отпихнул меня с дороги.

— Осторожнее! Там собаки!

Норв моментально замер. Но дверь уже распахнулась. Стуро явился во всей красе.

Пауза.

Стуро медленно шагнул через порог. Оскалился ослепительно, разинув сделавшийся вдруг ненормально широким рот. Крылья дрогнули, шевельнулись, стали колоколом, увеличивая не слишком впечатляющие объемы.

Вероятно, это угрожающая поза, подумала я отстраненно. Вроде вздыбливания шерсти и выгибания спины. Значит, аблисы не совсем чужды некоторой агрессивности. Интересно, будет ли он шипеть?

Стуро зашипел.

Норв попятился. Запустил пальцы за пояс, и сразу же вынул. Из ладони, шелестнув, выпорхнуло лезвие.

— Норв, не смей! — я всунулась между ними, растопырив руки, — Если ты к нему прикоснешься, я спущу собак!

До собак надо было еще добежать, но те, не желая оставаться в стороне, создавали грандиозное шумовое оформление из комнаты.

Норв ошарашенно глядел поверх моей макушки. Лезвие покачивалось в опущенной руке. Он сделал еще пару шагов назад.

Неужели испугался? Норв, который каждый месяц по два раза пересекает Кадакар, будто собственный сад? Норв, который гуляет по Горячим Тропам, как по аллеям?

— М-мотылек… — выговорил он странно охрипшим голосом, — Вот, значит, как… Мотылек, значит. А Данка сказала — Сыч. А это — Мотылек, чертова кукла…

— Уходи, Норв, — взмолилась я, — Уходи, пожалуйста.

Пауза.

— Дура, — Норв облизал губы, — Дура. Дура. Сама не понимаешь, что творишь. Это же Кадакар. Богом проклятый, людьми забытый. Нельзя… нельзя с ним шутить!

— Я не шучу.

— Ох, ну и дура… Что смотришь, тварь? Что смотришь?

Последнее, должно быть, относилось к Стуро. Тот снова зашипел и попытался оттолкнуть меня с дороги. Я уперлась изо всех сил.

— Люди простят, Кадакар не простит. Берегись!

Норв обвиняюще вскинул руку — я отшатнулась от лезвия. Ударилась спиной о стоящего сзади Стуро. Норв взглянул на нож, словно только что вспомнил о нем, сложил пополам и спрятал за пояс.

Драки не будет. Уже хорошо. Теперь Норв глядел на меня. Красивое лицо его выражало не злость, нет. Скорее сожаление. Он покачал головой.

— Одумайся, глупая. Потом поздно будет. Вспомнишь меня, когда…

— Уходи, — прошептала я почти беззвучно.

Лопатками я касалась Стуровой груди. И больше всего боялась, что он отодвинется.

Норв негромко свистнул. Лошадь фыркнула, выплевывая выдранную из кровли солому, подтрусила к хозяину. Брякнули бубенчики, Норв вскочил в седло. Покружил, горяча лошадь, еще раз взглянул на нас.

— Бог с тобой, Альса.

И умчался прочь.

Мы некоторое время стояли не двигаясь. Смотрели на тропу. Потом Стуро вздохнул, и я ощутила волну тепла на затылке.

— А он звал тебя по имени… — сказал Стуро очень тихо.

Это не было вопросом, и я ничего не ответила. Зато спросила сама:

— Норв достал нож. Хотел убить тебя, да?

Молчание было таким долгим, что мне показалось — Стуро не счел и мой вопрос вопросом.

— Нож? — пробормотал он наконец, — Какой нож?

Я оглянулась. Он смотрел в сторону тропы.

— Норв тут размахивал ножом, ты что, не заметил? Он хотел тебя прикончить?

— А… нет. Не хотел. Не знаю.

— Что — не знаешь?

— Ничего… не знаю… — он зажмурился.

— Стуро…

Почему-то в этот момент мне стало страшно. Будущее сдернуло розовые занавесочки, явив пропасть и тьму кругом, и холод, и головокружение, и равнодушные тычки ветра, а под ногами — немыслимо тесно от подступившей пустоты, а опора — вздрагивающая рука стоящего рядом, а путь — по едва различимой, туго натянутой струне, вперед, только вперед.

Что там Ирги говорил о Лезвии?

Я тряхнула головой, избавляясь от неприятных мыслей. Зачем каркать заранее? Все будет хорошо. Все будет очень хорошо, правда, Стуро?

— Пойдем в дом.

Мы вернулись в комнату. Редда вскинулась Стуро на грудь, обнюхала, обследовала на предмет целостности, лизнула в губы и перешла ко мне. Ун возбужденно крутился под ногами.

Стуро отворил дверцу в печке, принялся шарить внутри кочергой. Я села за стол. Попробовала сосредоточиться на работе. Не получилось. Из головы не шло Норвово: «люди простят, Кадакар не простит». Что он имел в виду? Стуро — сын Кадакара, а что я знаю о Кадакаре? Что он волшебен, коварен, непостоянен? Что он — одна сплошная аномальная зона? Что он внушает ужас? Значит ли это, что мой Стуро аномален, коварен и ужасен?

Что за чушь! Какого дьявола я слушала невежественного альхана, который и имени-то своего написать не способен? Это все лираэнская привычка — повсюду искать подвох. Это отец меня натаскал…