Ловушка горше смерти - Светлана Климова

— Как протекала беременность?

— Без осложнений, — ответила Лина, морщась.

— Готовься, — сказал врач, — срок пришел…

— А почему прекратились схватки?

— Такое бывает с первородящими, — произнес врач, вставая и убирая стетоскоп, которым внимательно прослушал живот женщины, под халат, в задний карман брюк. — Сердцебиение плода хорошее, жди, завтра наутро родишь. Пока побудешь здесь, но не отлеживайся, начнутся схватки, двигайся. — Почесав седоватый ежик, он добавил задумчиво:

— Боюсь, будут проблемы, бедра у тебя узковаты, а делать кесарево мне не с руки, я здесь дежурю один. Акушерки нет.

Лина отвернула голову к стене и промолчала.

— Да ты не дрейфь, — сказал врач ей в затылок, —.я присмотрю за тобой.

После обеда, от которого Лина отказалась, выпив только горячего чая и съев ломоть хлеба, в палату вползли еще две женщины. Та, что постарше, сразу же грузно шлепнулась на кровать и закурила папиросу. Ее пергаментное узкое лицо покрывали морщины, голова была повязана цветастой тряпкой, из-под тряпки на сутулую спину падали кудрявые нечесаные волосы.

Вторая, с короткой рыжей гривой, лет тридцати, с бледным, как кость, лбом и измученным выражением глаз, так и не присела в течение трех часов, пока санитар не увел ее. Все это время она с воплями пробегала от кровати к кровати, то и дело хватаясь за их спинки и приседая. На мгновение умолкала — и Лина видела в это время ее веснушчатое, облитое потом бессмысленное лицо с закушенной нижней губой. Очень скоро к крикам женщины Лина привыкла. Теперь она то лежала на спине, подремывая, то выходила в коридор, такой узкий и темный, будто вел в преисподнюю.

К ним никто не заглядывал. Соседка справа, покурив, бочком улеглась на кровать, поджала острые колени и, как была, в грязных обшарпанных комнатных туфлях, уснула. Минут через сорок она поднялась, снова закурила и начала яростно чесать голову под косынкой. Покончив с этим занятием, женщина послюнявила смуглый большой палец. загасила папиросу, сунула окурок в карман и гортанно крикнула что-то в сторону коридора. Через минуту появился знакомый Лине доктор.

— Пора, Наталья? — спросил он.

— Вода пошла, — хрипло и громко произнесла женщина, и врач прежде, чем помочь ей подняться, обернулся к Лине, взглядом скользнув по ее фигуре.

— Как?

— Без изменений. — Лина пожала плечами. Врач подхватил Наталью под руку и увел. И словно обрадовавшись освободившемуся пространству, вторая женщина завопила еще громче.

— Да не кричи ты так, — сказала ей Лина с досадой, когда та, неуклюже присев у кровати, опять на минуту смолкла.

— Больно, — с готовностью воскликнула женщина, сразу заплакав. — Не могу родить. Страшно, я умру…

— Не умрешь, — сказала Лина. — От этого не умирают.

— Дура, — проговорила женщина, поднимаясь, — ой, мамочка, сделай что-нибудь… ой, больно, не хочу… кто там есть? — Она, придерживая живот руками, просеменила к двери, и теперь оттуда доносился ее плачущий голос и матерные слова. Спустя минут десять ее вернул в палату санитар, силой уложив на кровать, с которой женщина тут же вскочила.

— Веди меня к врачу, — закричала она санитару, — не то я здесь все разнесу!

— Он в операционной, — примирительно сказал дюжий санитар и зевнул. — Доктор не резиновый. Там сейчас цыганка рожает…

— Послушайте, — воскликнула Лина, стараясь перекричать плач женщины, — уберите вы ее поскорее с глаз долой! Пусть там в уголке посидит, может, поостынет. Вы же видите — она в истерике.

Санитар пожал плечами, однако ушел с женщиной, плетясь позади нее и легонько подталкивая рыжую в спину широкой ладонью.

Лина в наступившей тишине мгновенно провалилась в сон. Но еще до наступления ночи мгновенно проснулась от боли: ее бедра будто закрутили в стальные тиски, а позвоночник насквозь пронзила игла, и сердце стало бешено отстукивать такты между болью и передышкой. Только глубокой ночью, корчась и баюкая живот, она пойдет искать дежурного врача, а до этого не раз вспомнит вопящую женщину, которая вернулась в палату с испуганным, но радостным лицом, прижимая к груди закатанный в серые тряпки сверток…

У Лины к этому времени начались схватки. У нее не было часов, но приблизительно она ощущала, что промежуток между ними пятнадцать-двадцать минут. Схватки уже были настоящие, очень сильные, не то что накануне, и Лина поняла: ребенок скоро родится. Поняв это, она мгновенно успокоилась и попыталась вспомнить те книжки, которые ей совал Марк, а также последний короткий разговор со знакомым доктором, где отчетливыми были только слова:

«Главное — дыхание, в остальном я вам помогу». Они договаривались встретиться перед родами еще раз, после его возвращения из отпуска, и более обстоятельно потолковать, как следует себя вести будущей роженице.

Лина ничего не помнила. По мере того как шло время, связь с окружающим миром терялась; существовало лишь относительное равновесие без боли, приближение ее, нарастание — лавиной — и взрыв, который следовало постараться переждать без готового вот-вот прорваться вскрика и слез. Она была одна в комнатушке, где за решетками чернело небо и тлела под потолком желтая лампа в цилиндрическом плафоне, — и радовалась этому. Ей очень хотелось, чтобы ребенок родился здоровым, и в промежутках между схватками она думала о них обоих, а когда обрушивалась боль — только о нем, и ей становилось легче. Затем спокойные паузы сократились, и Лина начала ходить по комнате. Один раз во время схватки она присела, держась за спинку кровати, как та крикливая женщина, и почувствовала, что боль не так сильна. В этом положении ее и застал заглянувший в палату врач.

— Затанцевала? — хохотнул он. — Так, ложись, поглядим… не напрягайся, Полина Андреевна. Сидит еще крепко. — Врач, наклонившись, пощупал живот, а потом, повыше задрав рубашку, приложил горячее ухо где-то сбоку от пупка Лины.

Она глубоко задышала, когда схватка отпустила, и чутко уловила запашок спиртного. Врач натянул ей рубашку обратно, приподнял сползший на пол край халата и, легонько шлепнув ее по бедру, пророкотал:

— Все нормально, к утру родишь!

— Почему так долго? — напряженно произнесла Лина.

— Потому как, — вздыхая, сказал врач, — ты рожаешь впервые, матка открывается у тебя медленно, а помочь мне в этом случае нечем — тут нету и быть не может соответствующих препаратов. Была бы ты не здесь, пара уколов, — он присел на кровать и взял Лину за руку, чтобы прощупать пульс, — и дело в шляпе.

А чтобы ты не мучилась, деточка, запомни: лежать нельзя, ходи, когда прихватит, постарайся расслабиться — не держи в себе страх и боль; я велю, тебе принесут графин воды — побольше пей, раз ты без лекарств, говори сама с собой и соблюдай дыхание…