БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 - Александр Половец

Но продолжу.

Итак, вот главное, что я услышал тогда от Андрона:

— Глобализация… Читаю на эту тему очень много. Антиглобализм транснационален — это, по сути, постмарксизм.

А он-то и порождает террор. Терроризм родился не потому, что кто-то беден, а кто-то богат. Антиглобализм — он заключается не в той причине, что американцы богаты, а в том, что они думают, что во всем правы! Сочетание того и другого и порождает антиамериканизм: идеалы американизма не универсальны, даже свобода понятие не универсальное… даже смерть понятие не универсальное: для индуса — это одно, а для сибирского шамана — другое. И право — тоже понятие не универсальное.

В конечном счете, антиглобализм работает на будущее, его адепты хотят построить более разумное общество. Я не антиглобалист — я просто считаю, что сегодня мировой капитал ничего не делает, чтобы три четверти населения планеты развивалось. Крупные экономисты считают, и доказывают это, что транснациональные компании просто не заинтересованы в возникновении местных квалифицированных кадров в странах третьего мира. Дело же не в том, чтобы было достаточно денег на гамбургер и бутылку кока-колы, хотя и это нелишне…

Ведь что творится в Африке: белых оттуда выпирают… Сначала Запад единодушно проголосовал за создание Заира, Руанды, Зимбабве — создали им независимость, мол, «кончай колониализм!». Запад, его либералы, создали 160 государств, которые сейчас не могут сосуществовать. Им сказали: либерализуйте рынок и у вас всё получится! Это же бред! Люди же там не знают, что такое рынок, ездят на верблюдах, на ишаках… Какие в жопу свободные выборы? Да они же не знают, что это такое!

Позволю себе привести здесь до буквы произнесенное Андроном — только так, пожалуй, и можно сохранить на бумаге его убежденность и эмоциональность фразы:

— Навязали им сначала свои, чуждые им, понятия, а теперь сетуют: «…У вас режут!». Не надо было создавать эти 160 государств, которые не в состоянии следовать универсальным человеческим ценностям. А что нужно было? Не знаю… Просвещение, инвестиции? Но только знаю, что транснациональная компания — это новая империя. Пока же всё идет к тому, что лет через десять вода будет гораздо важнее как источник политического давления, чем нефть — она важнее в урбанизации населения во всём мире: каждый год 100 миллионов жителей прибавляется к городам.

Крестьяне живут в картонках из-под телевизоров, плодятся, никакой гигиены — там зарождается новый терроризм, уже не мусульманский. Почему получились Тайвань, Сингапур… — их сначала научили зарабатывать деньги.

Так вслух размышлял Андрон…

Здесь по теме уместно вернуться к первому часу нашей беседы, когда в ней участвовала гостья из Польши. Пользуясь тем, что Андрон, задумавшись, замолчал, я вспомнил наш с Битовым давний разговор:

— Шел 1991-й — уже нет СССР. Какая помощь Запада новой России сегодня нужна — деньги, продукты питания, промышленное оборудование? — спросил я Андрея.

— Ни в коем случае! Нас нужно научить работать, тогда всё будет, своё!

С этим тезисом Андрон решительно не согласился:

— Русских работать научит только авторитарный режим, это же православная страна — вертикальная!

— Сталин-то не научил! — вмешалась, притихшая было, пока мы дискутировали с Андроном, польская гостья.

— Как не научил — еще как работали! — возразил Андрон. — Еще, будь здоров, как работали… Если бы Сталин был Пиночет — всё было бы нормально. Но он верил в коммунизм — в то, что не нужно денег, а это идеология ложная. Он был даже не марксистом — он был большевиком, а ложная идеология правильного результата не дает. Может быть, даже при Берии всё могло быть нормально. Это ложный посыл, что тоталиризм не дает в экономике положительных результатов. Вот вспомните — Ататюрк изменил Турцию, авторитарный режим полковников в Греции…

— Так ведь какой ценой…

Совсем недавно мне встретилось интервью Кончаловского «Известиям», в котором он цитирует Столыпина:

— «Либеральные реформы режима можно проводить только при ужесточении режима» — гениальная фраза, она меня поразила! — и завершил, заметив, что либеральные реформы у русского человека всегда ассоциируются со слабостью власти и «начинается бардак» — как у нас в стране.

Хорошо бы со временем вернуться к теме, думаю я сейчас, прослушивая наново запись тогдашней нашей беседы, — жизнь поводов к тому предлагает достаточно. А тогда, оставшись с Андроном вдвоём, я напомнил ему вопрос польской гостьи, на который он коротко ей ответил — «Нет», и сразу заговорил о чем-то другом.

— Уже между нами: ты, правда, не жалеешь, что оставил Америку? Успешность в Голливуде не всегда становится уделом пришлых кинематографистов. А с тобой — это было: вот ведь «Танго и Кэш» почти сразу стал кассовым, если не сказать «культовым»…

— Но ведь был еще «Ближний круг», — добавил Андрон, — который купила «Колумбия». Президент ее восклицал: «Это же номинация на „Оскар“ верная, — и мы это сделаем!» Только вскоре президента Колумбии сняли, пришли люди другие, они-то в прокате картину и провалили, выпустив одновременно на экран две свои премьеры — одна из них «Багзи» — сам понимаешь, каково конкурировать в Штатах с гангстерским блокбастером!..

А ведь это те самые люди, с которыми я снимал «Танго и Кэш», — ты помнишь, я снял картину не до конца, ушел с нее, правда, получив полностью оговоренный гонорар… Вот когда я понял, что мои картины здесь, в Штатах, будут «давить» — и вот тогда я поехал в Россию. Да и вообще стало интересно в России. Так что, моя американская страница оказалась перевернута… в силу многих обстоятельств.

Я хотел снимать своё кино, а в Америке этого я бы не смог. И прежде всего потому, что я не американец. А вот независимое — и по идеологии, и финансово — русское кино, авторское сегодня я могу снимать в России и мне это интересно — времени в моей жизни не так много, хочется снимать только то, что кажется абсолютно необходимым.

Так что, в Америке у меня что-то получилось, что-то меньше получилось… год я просидел — что-то мне предлагали, и всё не то, что хотел бы. Конечно, хорошо много зарабатывать, и я мог бы там оставаться, а всё-таки хочется делать то, что хочется, — повторил он.

— Совсем как в рассказе кого-то из близко знавших Семена Кирсанова, — вспомнил я. — Ему предложили написать песню на какую-то заданную тему, актуальную по тем временам, кажется, про Сталина — он отказался: «Не хочется».

— Почему? — недоумевали знакомые.