Вознесение : лучшие военные романы - Александр Проханов

— Теперь ты знаешь, какая она, твоя Россия?.. — Чеченец вытянул вперед руку с оттопыренным средним пальцем, на котором Звонарь различил грязный ноготь.

— Россия святая… — тихо сказал Звонарь.

Начальник разведки внимательно посмотрел на щуплого, с посинелым лицом солдата, который не ответил ему гневом на гнев, тоской и смятением на оскорбления, жалобным согласием, означавшим духовную смерть. А произнес тихое твердое слово, о которое споткнулись его ярость и ненависть. Щуплый солдат с закованными, в царапинах и цыпках руками остановил его яростное вторжение. Не пустил к себе в душу. Выдавил его обратно тихими, непроницаемыми для поношений словами. Снимавший фильм Литкин поднял лицо, и начальнику разведки показалось, что тот усмехнулся, отметил его поражение.

— Святая?.. Может, твои генералы святые?.. На крови чеченских детей и женщин звезды свои получают?.. Мы ваших генералов и полковников в прошлой войне крошили и в этой войне ваших двухзвездочных и трехзвездочных сук побьем!.. Где не побьем, там купим!.. Вашему офицеру доллар покажи, он своих с потрохами продаст!.. Маршрут продвижения, район операции!.. Он тебе за доллары пушку продаст и танк!.. Ваш Лебедь, уж на что русский генерал, патриот, а и того мы купили!.. Деньги любит больше, чем честь!.. Вы воевать не умеете!.. Трусы, пропойцы!.. Один чеченский военный вашей роты стоит!.. Забыли, что такое Родина, что такое вера и совесть!.. Мы вас в Грозном под развалинами закопаем!.. А которые пощады попросят, тем яйца отрежем и домой в Рязань к Сергею Есенину отпустим!..

Красноголовик ядовито смеялся. Его губы в бороде извивались, как две розовые гусеницы, пытавшиеся друг друга схватить. Звонарь понимал, что над ним вершат колдовское действо. Хотят, чтобы он смолчал, когда оскверняют самое дорогое и ценное. И если он смолчит, не заступится, колдовство победит. Над ним исчезнет заслоняющий его Божий покров, и он, беззащитный, будет выдан врагам, которые превратят его в животное.

Он находился в плену у врага, но, скованный и избитый, лишенный оружия, мог и из плена защитить боевых товарищей. Смешливого Ларчика, наивного Косого, пылкого Мазилу, ленивца Метро и лейтенанта Пушкова, чей отец-полковник в состоянии отозвать любимого сына с передовой, а вместо этого посылает в самое пекло. Он их не выдаст врагу, сбережет им жизнь и тем спасется.

— Русский солдат трусливый, продажный и ленивый. Мы его крошили и будем крошить. — Красноголовик снова выставил средний палец, делая оскорбляющий жест. И опять Звонарю бросился в глаза его ноготь, обведенный каймой грязи.

— Русский солдат — лучший в мире. Он Берлин взял. Ему памятники повсюду стоят, — тихо сказал Звонарь. Закрыл на секунду глаза, а когда открыл, начальника разведки поразила их сияющая синева, словно этот болезненный, худосочный солдат прикоснулся к бездонному источнику жизни.

Их борьба, их схватка возбуждала начальника разведки. Психолог, он чувствовал психику другого, как мембрану, которую можно проткнуть, или скомкать, или наложить на нее отпечаток своей собственной воли. Психика этого молодого русского парня была создана из тончайшего непрогибаемого материала, как титановые пластины в бронежилете. Пружинила и отражала все разящие атаки Адама, и он, чувствуя на себе насмешливый взгляд Литкина, проигрывая в поединке с солдатом, продолжал искать в защитной оболочке пленного уязвимые точки, которые он мог бы пронзить.

— Что, в Христа Бога веришь?.. — Начальник разведки подошел к Звонарю, пошарил у него на шее, вытянул цепочку с маленьким серебряным крестиком, потемневшим от едкого солдатского пота. — Твой Христос ничего не может!.. От плена тебя не спас!.. Россию твою не спас!.. Народ твой, который в Христа поверил, простой деревяшке молится!.. Поп, который у нас в Грозном служил, к себе в церковь людей зазывал, говорил, что спасутся!.. А бомба упала и всех накрыла!.. Врут ваши попы!.. Никого Христос не спасет ни от голода, ни от холода, ни от пули!.. Я одного вашего попа допрашивал!.. Он как козел блеял, когда я ему горящую свечку в задницу вставил!.. Христос твой — дощечка, которую червяк источит!..

Звонарь не испытывал к богохульнику негодующего отторжения, а лишь изумленное сожаление, как к заблудшему, не ведающему, что творит, за что и будет наказан в нежданный, быть может, безмятежный момент своей жизни. Он не пускал ядовитые, жалящие слова чеченца в теплый сумрак своей маленькой тихой церкви, где, похожие на садовые цветы, изгибающие стебли, стояли перед распятием в разноцветных одеждах ангелы, апостолы, печальные красивые женщины, среди которых он видел свою мать, накинувшую на голову малиновый платок. Христос на темном кресте казался длинной золотистой каплей смолы, стекавшей к подножию. Невидимой преградой, состоящей из дыхания, сердечных биений и негневных молитвенных мыслей, Звонарь заслонял свою церковь от разрушительных слов чеченца, и те, как колючие, искристые гранаты, отскакивали и взрывались в стороне.

— Что тебе дал твой Христос?.. Даже сержантом не сделал!.. — рассмеялся Красноголовик, обнажая желтые твердые зубы.

— Христос принял смерть за людей… И люди ему благодарны… Жертвуют собой за Христа… — Так ответил скованный по рукам синеглазый солдат, ясно глядя на своего мучителя. И начальник разведки, увидев, как ухмыляется Литкин, как застекленное рыльце телекамеры чутко вынюхивает все тонкости их диалога, в котором он, искушенный психолог, мастер допросов, проигрывает беспомощному щуплому пленному, — начальник разведки испытал дрожание рук, которое после полученной недавно контузии начиналось у него в момент наивысшего раздражения.

— Жертвуют собой за Христа, говоришь?.. Посмотрим, как ты будешь жертвовать!.. Я тебе предлагаю, солдат, прими нашу веру… Примешь, будешь живой!.. Денег дам!.. Не стану на фронт посылать!.. Новый дом подарю, каменный, хороший, с фруктовым садом!.. Виноград будешь есть!.. В Турцию отправлю, на море!.. Будешь жить в хорошей гостинице!.. Девушки будут, катер!.. А не примешь нашей веры, как барашка тебя зарежу!.. — И начальник разведки дрожащими руками, не в силах сдержать прыгающие пальцы, вынул нож из деревянного чехла.

Звонарь услышал шорох извлекаемого ножа, похожий на чей-то шепот. Увидел лезвие с бритвенно-тонкой кромкой, по которой скользнула голубая молния. Его поразила плавная, нарастающая к острию волна белой стали и желобок, в котором струился свет. При виде этого лучистого желобка у него сжалось горло. Его изумило вдруг, что все это происходит с ним. Надвигается на него. Всплывает из таинственной глубины. Истекает из большой золотой книги, которую нес на груди псаломщик Николай Никитич, где описана кровля храма, на которой Христос отвергал искушения, и сумрачный сад в Гефсимании, где Христос молился о чаше. Теперь все это надвинулось на него, превратилось в бетонный, ярко освещенный подвал, в рыжебородого, с желтыми зубами чеченца, в небритого человека, орудующего телекамерой, прилежно снимающего его страдания, в яркий, как звезда, нож, горящий в дрожащих руках.

— Ну что, примешь нашу веру?.. Жить будешь!.. А нет, так горло тебе перережу и кровь в таз солью!.. — Чеченец показывал на грязный эмалированный таз со слюдяным зеркалом воды. А Звонарь, тоскуя, не понимал, как могло случиться, что его, не отличимого ничем от других, выбрали и ввели в смуглую глубину иконы, которая перестала быть деревянной и плоской, а открыла в себе огромное, грозное пространство, наполненное завихрениями небесных духов, и в этом пространстве ему предстоит совершить мучительное и непосильное действо, к которому он был не готов.

Не было с ним командира, вселяющего веру и силу. Не было матери, готовой оплакать его страдания. Не было отца Александра, умевшего так ясно и просто все объяснить. Не было девушки Иры, от которой, когда она проходила мимо, пахло садовыми цветами. Был яростный чеченец, играющий лучистой стальной звездой, и небритый человек в джинсах, орудующий телекамерой. И, чувствуя свое бессилие, стремительное убывание жизни, он возроптал. Не на Бога, о котором сейчас не думал, а на ангела, который когда-то в детстве явился ему среди одуванчиков, произнес сладкозвучное слово, обещал вернуться и взять его на небо.

— Эй, Рамзан, — позвал Красноголовик стоящего у дверей охранника, — держи ему башку над тазом!..

Звонарь видел, как качнулся у дверей и пошел к нему высокий длиннорукий охранник.

— Ты-то хоть можешь помочь?.. Скажи им!.. — потянулся Звонарь к оператору, направлявшему на него яркое зеркальце рефлектора.

— Что я могу? — ответил тот, продолжая снимать, прижигая его плачущее лицо огоньком телекамеры.

Охранник приблизился. Схватил Звонаря за жидкие волосы. Ударил ногой в поджилки. Со стуком опустил на колени. Нагнул его голову к тазу так низко, что Звонарь увидел, как затрепетала вода от его дыхания.