На рубеже столетий - Петр Сухонин

Граф Зубов окинул молодого человека быстрым взглядом и увидел — мальчика, точно мальчика, но хорошо уже сформировавшегося и начинающего мужать. Он заметил и его стройность, и чистый приятный взгляд, и симпатичность выражения лица.

"Правда-то правда, что еще мальчик, — подумал он, — только, черт возьми, эти мальчишки скоро формируются. Захар Константинович прав, советуя его спровадить как можно подальше…"

Думая это, он отвечал государыне:

— Точно так, ваше величество, я слышал о господине Чесменском и его исчезновении и даже готовил о нем на днях доклад вашему величеству. Дело в том, что когда вы, всемилостивейшая государыня, по своему всегдашнему милосердию даже к виновным, не изволили приказать бывшему вице-президенту военной коллегии исключать его из списков полка, то ему досталось по старшинству быть произведенным в поручики; а ныне, по случаю усиленного производства в их полку, достается быть произведенным в штаб-ротмистры; теперь я хотел испросить вашего всемилостивейшего повеления…

— Что ж? Я не хочу мешать его производству!

— Ваше величество, великий князь и так говорит, что мы назначаем эскадронными командирами офицеров, которые не умеют ездить верхом.

Государыня сделала нетерпеливое движение, потом проговорила:

— Это к Чесменскому относиться не может, потому что он на моих глазах чуть не с десяти лет проходил полный курс солдатской кавалерийской службы в моей конной гвардии, являлся не раз ко мне ординарцем и ездит верхом не хуже самого великого князя. Да и не думаю оставить его в полку. Я наказываю его тем, что исключаю из списков моей гвардии и до особой заслуги лишаю права служить в ней, и думала назначить командиром формируемого в Риге батальона крепостной защиты, вот что вчера долго с тобой говорили, кого бы назначить. Он человек молодой еще очень, но способный. Производство облегчит только возможность такого назначения; он постарается его заслужить, а тогда и полевой полк не за горами!

Сперва Зубов подумал было: "Ну, это еще старуха надвое сказала, мимо меня не пройдет". Но сейчас он вспомнил Зотова. Оно хорошо, как бы отвечал себе Зубов, только дело в том, что Рига близко, в неделю вытребовать можно! Нужно было бы куда подальше! Старик прав, береженого и Бог бережет! Вот бы к брату Валериану. Он, пожалуй, загонит его в такую трущобу, что в год письмо не придет!

В этих мыслях князь Зубов начал говорить медленно и как бы раздумывая:

— Слушаю, ваше величество, я заготовлю доклад, согласно всемилостивейшему повелению. Только, казалось бы, уже если ваше величество желаете дать случай молодому юноше отличиться, то зачем же так надолго отлагать случай ему показать себя. В крепостной защите, при настоящем положении дел, ему нечем будет заслужить ваше внимание. А уж если милость вашего величества к нему такова, что желаете, чтобы проступок свой он именно заслужил, то по производстве его можно будет в армию перевести полковником. И вот Белогородский полк свободен. Мне писали, что нужно молодого, образованного и энергичного офицера… Мне кажется, вот случай…

Граф Алексей Григорьевич изумленно смотрел на князя Зубова. Он никак не надеялся встретить от него доброжелательство, а тут вместо крепостного батальона прямо полевой полк…

Алексею Григорьевичу не пришло в голову, что сын его формируется красавцем редким: в мать и дядю, князя Григория Григорьевича. К тому же обладает если и не отцовской, но все же выходящей из ряда обыкновенных силой и ловкостью, и что Зубов, в видах ревности к будущему, может и не очень желать его от двора удалить. Думая, что Зубов говорит это из желания сделать ему приятное, он невольно взглянул на него с чувством благодарности. А Зубову это и было на руку.

— О, да! Я согласна! С удовольствием согласна! — отвечала государыня. — Обдумай это, Платон, и приготовь все формально…

Теперь обращаюсь к вам, господа, отцу и сыну! — сказала она, обращаясь к графу Орлову и Чесменскому. — От вас я требую одного: взаимного уважения и любви. Не забудь, Алексей, что молодость всегда молодость, невольно увлекается; случается, что бывает и несправедлива в своем увлечении. Но нужно быть к ней снисходительным, как к молодости! А ты, Чесменский, должен помнить вечно, что цыплята курицу не судят. Дети не имеют права суда над поступками родителей. Много бывает в жизни, что и вызывает на многое. Все мы грешны перед Богом, все и подлежим Его святому суду. Но не сын или дочь могут сорвать покров с грехов отца и матери, не сыну и дочери принадлежит право ставить их на позорище. Ты виноват в этом перед отцом и явись перед ним блудным и раскаивающимся сыном! Проси прощения и отцовского благословения, и поверь, в отцовской любви и нежности ты встретишь то, чего Бог не привел тебе испытать в любви твоей матери. Иди же, проси благословения и поцелуя!

Чесменский по этому слову государыни скромно, видимо полный любви и искренней преданности, подошел к отцу. Он был, мы говорили, стройный, высокого роста молодой человек, но даже не достигал плеча гигантского роста графа Алексея Григорьевича, богатырская природа которого обозначалась чуть не в саженных плечах и страшных нервных узлах чуть не воловьих жил.

Но этот богатырь, этот атлет, гигант с нервами и мышцами, которых, казалось, не перебило бы пушечное ядро, вдруг размяк, ослабел и осунулся. Он как-то вздрогнул и зарыдал, страшно, истерически зарыдал, прижимая сына к груди своей.

И он рыдал глухо, не помня себя, не сознавая себя и не замечая ни злобной, ядовитой усмешки, которою сопровождал его рыдание князь Зубов, ни тоже слез, навернувшихся на глаза государыни.

— Ну вот и отлично! — продолжала Екатерина со слезами на глазах. — Теперь я довольна вами обоими. Граф Алексей, можешь взять сына к себе. С него снимается всякое запрещение. Дома вы разберетесь и сговоритесь, Бог даст, все будет хорошо! Ты можешь, Алексей, взять сына даже в Москву. Там позабавь его своими орловскими забавами. Это развивает молодого человека, возвышает его силу, укрепляет отвагу, но с тем, чтобы, как назначение придет, сейчас же за дело!

"Загуляться долго не дам!" — думал про себя Зубов.

— Еще, Чесменский, к тебе идет речь! — продолжала государыня. — Знаю я твою сердечную зазнобу и скажу, и ты, и она слишком еще молоды. Но имей терпение, получишь полк, служи хорошенько, и не увидишь, как жениться время придет. Отец разрешит, а государыня будет твоим ходатаем. Наденька Ильина точно достойная девушка!

Чесменский был вне себя от восторга. Самодовольно смотрел на всех успокоенный граф Алексей Григорьевич. Но его будто водой облили слова князя Зубова, что он обо всем напишет графу Валериану. Стало быть, Белогородский полк на Кавказе, и, ему отдавая сына, сейчас же его отнимают. Тут ему стал ясен иезуитизм Зубова и его интрига против того, чтобы его сыну не быть близко государыни!

"Ладно, — подумал он. — Еще кто кого перехитрит. Ведь у меня найдутся руки, да и государыня не вековечна же! А после нее что еще будет?"

Чесменский хотел было еще что-то сказать своей государыне-благодетельнице, но все эти сердечные излияния Зубов прекратил. Под каким-то предлогом он увел государыню. Остались отец с сыном одни и невольно без всякой задней мысли бросились друг другу в объятия.

— Ты, Саша, милый мой, и в голову не бери, чтобы за что бы то ни было я мог на тебя сердиться. Ты моя радость, ты мое желание! Только люби отца и говори ему прямо все, что на душе!..

— Знаешь, что я скажу тебе, Платон, — сказала Екатерина, уходя с Зубовым. — Я хорошо понимаю, что с Чесменским я поступила уж чересчур милостиво. Но этому есть важная причина. Не говорю о заслугах Орлова лично мне и государству, но мне оказал услугу сам Чесменский рассказами своими о ходе французской революции. Он прояснил мою мысль; дал, вероятно, бессознательно для него самого, но действительно дал новый взгляд на сочинения, которые до того считала я не подлежащими обсуждению; и этим как бы оправдал меня в собственных глазах, почему я могла в своих поступках им противоречить.

Зубов на это замечание отвечал только взглядом своих глубоких, симпатичных глаз. Его обыкновенная уловка, когда он замечал, что государыне угодно вдаться в философские рассуждения или, как он говорил, "ученость". Куда как не любил он эту ученость, хотя, угождая государыне, составлял библиотеку и выписывал за дорогую цену знаменитые издания Эльзевира и Альда. Но такова была сила симпатичности взгляда глубоких и красивых глаз двадцатипятилетнего мужчины на шестидесятилетнюю женщину, что государыня была твердо убеждена, что Зубов не только знаком, но строго изучил все философские системы и хорошо изучил сочинения энциклопедистов и что мнения их по всем отвлеченным предметам сходятся. В этом она убедилась еще более тем, что, зайдя к нему, она увидела, что сочинения Вольтера у него пользуются почетом настольной книги, а Бель и Гельвеций не убираются со стола.