Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус

Все в той же дубленке и кожаных крагах времен Первой мировой войны Хейнрици стоял у письменного стола, раздумывая над тем, что только что сделал. Он прослужил в армии ровно сорок лет и знал, что, даже если его не расстреляют, с его карьерой покончено… Через некоторое время он вызвал полковника Айсмана и своего начальника штаба.

— Проинформируйте ОКБ о том, что я приказал 3-й армии отступить. — Он подумал пару секунд. — Когда они получат ваше донесение, будет слишком поздно отменять мой приказ. — Хейнрици взглянул на фон Трота, ярого гитлеровца, и на своего друга Айсмана, и детально объяснил, в чем отныне будет заключаться его тактика: он больше не будет бессмысленно подставлять войска. — А каково ваше мнение?

Айсман немедленно предложил издать приказ «отступить за линию Юкер, оставить озера Мекленбурга и ждать капитуляции».

Фон Трота, захлебываясь от возмущения, выкрикнул:

— Это не в нашей компетенции; только ОКБ может отдавать такие приказы.

Хейнрици спокойно сказал:

— Отныне я отказываюсь выполнять самоубийственные приказы. Не подчиняться этим приказам — мой долг перед моими войсками. Я также отвечаю за свои действия перед немецким народом… и превыше всего, Трота, перед Богом… Спокойной ночи, господа.

Только через сорок восемь часов Кейтель узнал, что Хейнрици приказал фон Мантейфелю отступить. Он видел это отступление собственными глазами. Направляясь в район дислокации 3-й танковой армии, он с изумлением видел повсюду отступающие войска. В ярости он приказал Хейнрици и фон Мантейфелю встретиться с ним на перекрестке около Фюрстенберга.

Когда начальник штаба фон Мантейфеля, генерал Буркхарт Мюллер-Хиллебранд, узнал об этом, то сначала удивился, а затем встревожился и поспешил на поиски своих штабных офицеров. Почему на перекрестке? Почему под открытым небом?

Когда Хейнрици и фон Мантейфель вышли на перекрестке из своих автомобилей, то увидели уже прибывшего Кейтеля и его свиту. Начальник гитлеровского штаба еле сдерживал ярость, он был мрачен и не переставал постукивать маршальским жезлом по затянутой в перчатку ладони. Фон Мантейфель приветствовал маршала, Хейнрици отдал честь. Кейтель тут же завопил:

— Почему вы приказали отступать? Вам было сказано стоять на Одере! Гитлер приказал держать оборону! Он приказал вам не сходить с места! — Кейтель указал на Хейнрици. — А вы! Вы приказали отступить!

Хейнрици молчал, а когда, как вспоминал фон Мантейфель, «взрыв ярости утих, Хейнрици очень спокойно объяснил ситуацию, и его аргументы были абсолютно логичными». Хейнрици сказал:

— Говорю вам, маршал Кейтель, что я не могу удерживать Одер с теми войсками, какими располагаю. Я не собираюсь напрасно жертвовать человеческими жизнями. Более того, нам придется отступить еще дальше!

Тут вмешался фон Мантейфель. Он попытался объяснить тактическое положение, которое вынудило к отступлению:

— С прискорбием должен отметить, что генерал Хейнрици прав. Если я не получу подкреплений, то мне придется отступить еще дальше. И я приехал сюда, чтобы выяснить, получу я подкрепления или нет.

Кейтель снова взорвался:

— Резервов нет! — Он ударил жезлом по ладони. — Это приказ фюрера! Вы будете удерживать эти позиции! — Он снова ударил жезлом по ладони. — Вы развернете вашу армию здесь и сейчас!

— Маршал Кейтель, — произнес Хейнрици, — пока я командую группой армий, я не отдам фон Мантейфелю этот приказ.

— Маршал Кейтель, — подхватил фон Мантейфель, — 3-я танковая армия подчиняется генералу Хассо фон Мантейфелю.

Тут Кейтель совершенно потерял контроль над собой. «У него началась такая истерика, — вспоминал фон Мантейфель, — что ни Хейнрици, ни я не могли понять, что он говорит. Наконец он выкрикнул: «Вы ответите за это перед историей!»

Фон Мантейфель тоже потерял самообладание:

— Фон Мантейфели служили Пруссии двести лет и всегда отвечали за свои действия. Я, Хассо фон Мантейфель, с радостью принимаю на себя эту ответственность.

Кейтель развернулся к Хейнрици:

— Вы во всем виноваты! Вы!

Хейнрици указал на дорогу, по которой отступали войска фон Мантейфеля, и ответил:

— Могу лишь сказать, маршал Кейтель, что, если снова вы хотите послать этих людей на верную смерть, почему бы вам этого не сделать?

Фон Мантейфелю показалось, что Кейтель вот-вот набросится на Хейнрици, но тот рявкнул:

— Генерал-полковник Хейнрици, с этого момента вы освобождаетесь от командования группой армий «Висла». Возвращайтесь в штаб и ждите преемника.

Высказавшись, Кейтель прошествовал к своему автомобилю и укатил.

Как раз в этот момент из леса появились генерал Мюллер-Хиллебранд и его штаб. Все — с автоматическими пистолетами.

— Нам казалось, что назревают неприятности, — пояснил генерал.

Фон Мантейфель все еще не исключал подобной возможности и предложил Хейнрици охрану «до конца», однако Хейнрици отклонил это предложение. Он отдал честь офицерам и забрался в свой автомобиль. Отслужив сорок лет в армии, в самые последние часы войны он был с позором отправлен в отставку. Хейнрици поднял воротник своей старой дубленки и приказал шоферу возвращаться в штаб.

Русские были повсюду. Хрупкая оборона города трещала по всем швам, и район за районом попадали в их руки. В некоторых местах плохо вооруженные фольксштурмовцы просто поворачивались к наступавшим спинами и бежали. Гитлерюгенд, фольксштурм, полиция и пожарные бригады сражались бок о бок, но у них были разные командиры. Они защищали одни и те же объекты, но зачастую получали противоположные приказы. А многие вообще даже не знали, кто ими командует. Новый командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг послал немногих оставшихся в живых ветеранов разбитого 56-го танкового корпуса на усиление фольксштурма и гитлерюгенда, но это принесло мало пользы.

Целендорф пал почти мгновенно. Гитлерюгенд и фольксштурм, пытавшиеся дать бой перед ратушей, были уничтожены; мэр вывесил белый флаг и покончил с жизнью. В Вейсензе, до возвышения Гитлера преимущественно коммунистическом районе, многие кварталы капитулировали немедленно и появились красные флаги — на многих виднелись красноречивые следы поспешно удаленной черной свастики. Панков продержался два дня, Веддинг — три. Мелкие очаги сопротивления яростно сражались до конца, но непрерывной линии обороны не было нигде.

Уличные баррикады разлетались, будто были сложены из спичек. Русские танкисты на полном ходу стреляли по зданиям: им легче было взрывать их, чем посылать за снайперами солдат. Красная армия не теряла времени зря. Некоторые препятствия, такие, как трамвайные вагоны или набитые камнями телеги, расстреливали прямой наводкой. Если встречались более мощные преграды, русские обходили их. В Вильмерсдорфе и Шенеберге советские войска, встречая сопротивление, входили в дома по обе стороны блокированных улиц, расчищая себе дорогу из подвала в подвал базуками. Затем они появлялись за спинами немцев и уничтожали их.

Артиллерия стирала центральные районы с лица земли ярд за ярдом. Как только захватывался очередной район, русские вводили в него огромное количество пушек и «катюш», передислоцированных с Одера и Нейсе. В аэропортах Темпельхоф и Гатов пушки стояли сплошной стеной. То же самое наблюдалось в Грюневальде, в Тегельском лесу, в парках и на открытых пространствах, даже в садах многоквартирных домов. Ряды «катюш» загромоздили главные магистрали, испуская непрерывный поток фосфоресцирующих снарядов, поджигавших целые кварталы. «Было столько пожаров, что ночь превратилась в день, — вспоминает фольксштурмовец Эдмунд Хекшер. — Можно было читать газету, если она у вас была». Доктор Вильгельм Нольте, химик, насильственно завербованный в Службу пожарной защиты,[61] видел, как советские самолеты-корректировщики наводили артиллерийский огонь на его людей, пытавшихся тушить пожары. Германа Хелльригеля, недавно мобилизованного в фольксштурм, взрывная волна оторвала от земли и бросила в ближайшую воронку. К своему ужасу, Герман приземлился на трупы трех солдат. Пятидесятивосьмилетний фольксштурмовец, бывший коммивояжер, выбрался из воронки и со всех ног бросился домой. Чем глубже русские проникали в город, тем больше валялось на улицах сброшенных мундиров и повязок и тем меньше фольксштурмовцев оставалось в рядах защитников.

Некоторые части намеренно распускались командирами. На Олимпийском стадионе командир батальона фольксштурма Карл Риттер фон Хальт созвал всех оставшихся в живых после ожесточенного сражения и приказал разойтись по домам. Половина его людей вообще была бесполезна: они были вооружены немецкими винтовками и итальянскими патронами. «Оставалось лишь отправить их домой, — сказал фон Хальт. — Или домой, или бросаться в русских камнями».