Без очереди в рай - Диана Вежина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и догодилась, называется.
— Я надеюсь, это у тебя фигура речи? — уточнил Тесалов.
— В смысле старушонки? Если бы, — я криво усмехнулась: — Ладно, не спеши звенеть наручниками, капитан. Может, всё еще и рассосется.
Юрий к висельному юмору был не расположен.
— Объяснись.
— Придется. Поглянь на этот лист, — передала я Юрию новую бумагу. — Это вот та самая статистика по двадцати восьми сомнительным смертям. Двадцать восемь, так сказать, позиций, перспективных с точки зрения «черного» риэлтерства. Все без исключения люди пожилые и, что в рамках моей версии важнее, одинокие. Я ради простоты табличкой всё оформила. Слева умершие: даты, адреса, фамилии, официальные причины смерти — словом, разберешься. Справа — паспортные данные людей, получивших справки на «своих» покойников. Из общего числа этих смертей в присутствии врачей случилось шесть: два «чехла» в присутствии у Рудаса, по одному у докторов Брыкина, Забелина, Хазарова — и, как ты понимаешь, у меня. Замечу в скобках: по результатам вскрытий и проверок никому из нас претензий профессионального характера в итоге не предъявлено.
— Ну и при чем здесь…
— Наберись терпения, — попросила я. — Сам по себе «чехол» в присутствии ровно ни о чем не говорит, в том числе и в нашем случае, даже и с оглядкой на контекст, — я кивнула на листок в руках Тесалова. — Навряд ли всё так просто, капитан, при всей наглядности — возможны варианты. К примеру, у Хазарова с Забелиным умершие — они закономерные, естественные, что ли. У Забелина покойник — старичок с тремя инфарктами в анамнезе, по меркам нашенской бесплатной медицины — сущий долгожитель, год назад еще был должен умереть. У Хазарова — неоперабельная раковая бабушка с сердечной патологией в придачу, при любом раскладе счет там шел на дни. Я пока понятно излагаю?
— Для тупых, сиречь мне в самый раз. Так, а что такое доктор Брыкин?
— О! Коллега Брыкин — он не просто что, он у нас в натуре даже нечто, чтобы не сказать, что кое-что. Лечить он не умеет по определению, попадется, не дай бог, что-нибудь серьезное — хвать хроника в больницу — и тикать. Сдал, задницу прикрыл — и всё, не подкопаешься, так что, кстати говоря, поди его уволь: по суду же восстановится! Система-с, капитан… К чему я? Да, теперь-то медицина у нас как бы страховая, за немотивированные госпитализации рублем бьют, понимаешь ли. Вот коллега Брыкин и рискует иногда лечить. Между прочим, если бы мне вдруг приспичило кого-то уморить, какого-нибудь пациента, я бы к нему аккурат коллегу Брыкина направила — с наказом обязательно на месте помощь оказать. С девяноста девятью процентной вероятностью больной будет излечен раз и навсегда — от жизни, разумеется. А намек это тебе или навет — определяйся сам.
— Подожди-ка… впрочем, продолжай.
— Так вот, теперь о Рудасе… Послушай, капитан, а бутылку минералки я не заслужила? В горле пересохло.
— Давай тогда и кофе повторим. Мне допинг был бы кстати.
— Аналогично.
Капитан распорядился.
На время ожидания заказа сам собой случился небольшой тайм-аут. Капитан задумчиво просматривал бумаги, рассеянно оставив в пепельнице только что прикуренную сигарету. Я про себя прикидывала, что еще и как мне следует сказать, а о чем, напротив, говорить не стоит. Кстати, как это ни странно, я помалу начинала сомневаться в состоятельности своих умозаключений. То, что в голове, внутри самой себя прежде представлялось цельным и осмысленным, отчего-то, будучи озвученным, лично мне казалось слабоватым. Казалось — или всё-таки оказывалось? Ладно, поглядим.
Кофе по-восточному с глотком шипящей минералки из запотевшего стакана пришелся очень кстати.
— Продолжим? — предложил Тесалов. — Ты что-то начала о Рудасе.
— Я помню.
Рудас, да. Дражайший Карабас, милейший наш Альберт Михайлович Рудас, наш образцовый босс, врач Божьей милостию, человек, достойный всяческого уважения, профессионал такого класса, каким мне вряд ли стать, подвижник, страстотерпец и бессребреник — да, это всё о нем…
— Он тебе довольно симпатичен, так? — заметил капитан. — Помочь немного? Ясно же, что если ты права, подчеркиваю — если ты права, то без ведома заведующего в рамках «неотложки» такая… скажем, избирательная, да, зачистка пациентов очень маловероятна. В целом верно? — Я кивнула. — Ладно, предположим, — с неопределенной интонацией заключил Тесалов. — Дальше твоя очередь: аргументы, факты, что-нибудь.
Похоже, дело я проигрывала.
— Я попробую. На много не рассчитывай, — предупредила я. — К тому же первый аргумент ты только что привел: без Рудаса такое невозможно. И посмотри еще раз на статистику: с Рудаса же всё и началось. Те самые три с половиной месяца, их отправная точка, так сказать, — это два его «чехла» в присутствии…
— Что-то вроде пробы сил, по-твоему?
— Скорее поиск алгоритма. Не перебивай. Так вот, об этих двух смертях. Не в том нюанс, что у него их две, то есть больше, чем у остальных, а в том, что эти смерти не были, так скажем, обязательными, понимаешь? Не какая-то запущенная онкология, не три инфаркта кряду, как у Забелина; нет, рядовой расклад. Судя по историям болезни, это были две довольно непростые в смысле патологий, да, однако же вполне сохранные сердечницы. Точь-в-точь как у меня…
— Объясни мне наконец-то — ты-то здесь при чем?!
— При рудасовском чемодане. Это в самом деле надо объяснять. Та моя больная… нет, не так… — Тесалов терпеливо ждал. — Черт, тут придется много объяснять!..
— Я весь внимание, — заверил капитан.
— Отрадно, если так. Нюансы в следующем. У нас на «неотлоге» принято работать со стандартными укладками — личных, персональных чемоданов у нас нет. То есть доктор свои сутки отработал, чемодан коллеге передал, тот его шприцами и лекарствами пополнил, смену отработал, дальше передал. Я ради простоты чуть огрубляю, но именно за-ради простоты, не изменяя суть. Единственное исключение — личный чемодан заведующего, вещь принципиально неприкосновенная, без вариантов так сказать, аминь. Учредил себе наш шеф такую привилегию. Пока понятно?
— Вроде бы — пока. И чего же в нем особенного, в этом чемодане?
— Дефицитов чуть побольше, выбор препаратов чуть пошире, но
