Взрыв - Илья Дворкин

Это был откровенный и наглый вызов. Брагин видел, как насторожилась бригада, застыл в нерешительности Санька, нахмурился Трофимыч.

И Костя понял: если сейчас пойти на попятный, можно ставить крест на этой своей работе и спокойно увольняться.

Знакомое чувство опасности и веселого азарта охватило Костю. Такое он ощущал, стоя на лыжах на высокой горе, когда назад ходу нет, а впереди крутой спуск и частые сосны и надо съехать так, чтоб не вмазаться ни в одну.

— Вот что, Елисеев, — сказал он, — писать мне накладные или петь арии из опер — я решу сам. А ты и все остальные будут здесь делать то, что я скажу. Если же кто не согласен — может переодеваться и идти домой, потому что все равно этот день я отмечу как прогул. Все.

— А если стык прорвет?! — выкрикнул Елисеев.

Костя улыбнулся. Глаза у бригадира бегали. Он суетливо натягивал и тут же снимал брезентовую рукавицу. И Брагин понял, что победил.

— Стык прорвет? — переспросил он. — Что ж, тогда твои молодцы грудью закроют прорыв? Как амбразуру? Не смеши меня, Елисеев, и не пугай. Если прорвет, тут уж ничего не поделаешь — выключай насос и жди, пока давление спадет. Все равно придется этот стык откапывать и зачеканивать вновь.

— Ну глядите! Я предупреждал! Глядите! — Елисеев погрозил пальцем.

— Гляжу, гляжу. Спасибо за предупреждение, Паша. — Брагин во весь рот улыбался, и все вокруг улыбались, кроме троих, а Санька Корноухов торопливо зашагал к насосу.

Елисеев длинно сплюнул и ушел. Вообще ушел в этот день с объекта, уехал на склад за новыми болотными сапогами. Но прежде спросил разрешения у мастера. И Брагин великодушно позволил.

К Брагину подошел Трофимыч, ткнул сухоньким кулачком в бок.

— Молодца, эт-та, молодца ты, Сергеич. Давно пора. Он же с этими охламонами водку трескает. Вот и ставит их на работенку, которая не пыльная и деньгу дает. Обнаглел Пашка. А ведь хороший работяга, толковый. Через неделю собрание — вломим.

После общего собрания бригады, где Паше Елисееву устроили, как выразился Нелюбин, стриптиз, раздевание то есть, бригадир сделался как шелковый. Даже сам в траншею стал лазать, шуровать лопатой.

Нелюбин при всех ему сказал:

— Ты мне тут удельного князя не изображай. Ты бригадир, старший рабочий. Для руководства с бровки траншеи есть мастер. А о твоих штучках-дрючках еще услышу — выгоню, не погляжу на квалификацию.

И Паша стал из кожи вон лезть, показывать чудеса трудового героизма.

А работать он умел, избаловался только без догляда и твердой руки. Лучшего слесаря-трубоукладчика в бригаде не было.

С мастером Елисеев был подчеркнуто вежлив, но Брагин всей кожей чувствовал — этот человек ему враг. Чувство малоприятное, но тут уж Костя ничего не мог поделать. Это уже была стихия.

Работы навалилось невпроворот. И как вести себя, как разговаривать с рабочими, Брагину некогда стало думать.

Как со всеми, так и с ними, нормально. Он просто сделался своим человеком в бригаде.

И все шло вроде бы хорошо в Костиной жизни, когда грянула беда.

Брагину дали новый объект. Елисеев на той улице уже работал в прошлом году, расписывал удобства — от центра сообщение хорошее: скоростной автобус, приличная столовка рядом, гастроном.

Снег давно сошел. Уже теплилась робким пока зеленым пламенем весна.

Работы было много, на несколько месяцев, до осени, и все радовались, что на весну и лето достался такой прекрасный адрес: грунт — песочек, рядом Поклонная гора, зелени вокруг множество — живи и радуйся, курорт, а не работа.

Устраивались капитально: перевезли прорабку, проконопатили ее, покрасили в зеленый цвет — для гармонии с окружающим, запаслись трубами, бетонкой, получили все схемы и чертежи. Оставалось разбить трассу, спланировать ее, и можно копать.

Дорожники уже привели улицу в божеский вид — ободрали булыжник, старые тротуары, поребрик и теперь ждали только укладки подземных коммуникаций, чтоб начать асфальтировать.

ГАИ закрыло транспорту проезд через улицу, так что работать можно было спокойно, как в поле.

Брагин тщательно наметил трассу, вколотил колышки, поставил вешки.

На следующий день заказал нивелировщиков, чтобы получить геодезические отметки дна траншеи, — без этого не мог работать экскаватор, неизвестно было, на какую глубину выбирать грунт.

Но тут вышла осечка. Геодезисты были нарасхват и приехать на объект могли только через два дня.

Следовательно, целых два дня у бригады пропадали. Делать было нечего.

Расстроенный Брагин ждал начальника участка, готовился получить заслуженную трепку.

Нелюбин действительно поворчал, но добродушно и немного.

Вообще, что ни говори, а работать с ним было можно и инженер он был толковый.

Другой бы такой тарарам поднял — только держись. Шутка ли — два дня простоя.

А Нелюбин подумал малость и сказал:

— Вот что — нечего филонить. Привязки есть? Трасса разбита? Ставь Трофимыча планировать. Пусть выбирает грунт на полметра. Экскаватору меньше копать придется.

Решение было грамотное, ничего не скажешь. Костя даже позавидовал легкости, с какой Нелюбин нашел выход из положения.

Вместе посмотрели профили трассы на чертежах, пометили пересечки — два силовых кабеля и газопровод пересекали под прямым углом будущую траншею.

— Не порвем? — на всякий случай спросил Костя. — У Трофимыча ведь такой зверюга в руках — дернет и не заметит.

— Где там! Глубина залегания ближнего кабеля — метр двадцать. Ты будешь выбирать грунт на полметра, даже на семьдесят сантиметров можно, и то какой запас остается. Все будет в норме. Правда, кабель какой-то странный — тридцать шесть киловольт, я таких и не встречал что-то. Видно, опечатка. Наверное, шесть. А может, три по шесть. Но на всякий случай поставь над каждой пересечкой вешки, чтоб знать, где что проходит. Привяжись к кабельному колодцу и тщательно отмерь сам, в чертежах бывают ошибки. Понял?

— Понял.

— Тогда валяй. Начинайте. И Нелюбин уехал.

Брагин сделал все точно, как он велел. Объяснил задание Трофимычу. Тот молча кивнул и полез в желтобокую махину С-100.

Когда бульдозер начал выбирать грунт, прошел уже несколько метров, к нему бросился вдруг Елисеев, замахал руками и остановил.

Подошел Брагин.

— Ты чего? — спросил строго. — В чем дело? Почему работать мешаешь?

Елисеев покраснел. Было заметно, что он о чем-то напряженно думает. Он странно как-то поглядел на Братина, тот нетерпеливо нахмурился. Губы Елисеева искривились, он пожал плечами.

— Да это я так... Ошибся.

— В чем ошибся-то?

— Показалось, что Трофимыч не по трассе идет.

— Ты что, эт-та, а? — оскорбился Трофимыч. — Очумел? Я что, по-твоему, эт-та, слепой! Ишь ты нашелся какой — «не по трассе»!

Елисеев махнул рукой и отошел. А Трофимыч долго еще ворчал. За грохотом мотора слов не было слышно, Костя видел только, как шевелятся его губы.

«Опять старик разворчался, — добродушно подумал Брагин, — чудак, ей-богу, только дай ему повод».

Он пятился метрах в десяти от бульдозера, показывал Трофимычу направление, иногда замерял глубину выбранного корыта.

Грунт был отличный — мелкозернистый песок, а глубину Трофимыч чувствовал поразительно — плюс-минус пять сантиметров, не больше.

Время близилось к обеду. У Брагина от отмашек порядочно затекли руки, и он уже собирался поставить вместо себя Елисеева, когда это произошло.

Сперва Костя даже не сообразил, что случилось.

Под ножом бульдозера вдруг полыхнул ослепительный голубовато-белый огонь, и раздался такой мощный взрыв, что дрогнула земля, а Брагину мгновенно заложило уши.

Он инстинктивно присел, но глаз не закрыл.

И потому видел, как трактор дернулся, подпрыгнул, а толстый стальной нож моментально покрылся по нижней кромке рваными глубокими зазубринами. Он словно подтаял, будто был не стальной, а изо льда.

Когда Брагин подбежал к бульдозеру, то увидел под его ножом глубокую яму, стенки и дно которой покрывала толстая блестящая корка стекла. «Песок расплавился», — сообразил Костя. По обеим сторонам ямы из этой корки торчали, как розовые кулаки, два кома спекшихся медных проводов.

Брагин увидел все это и похолодел от ужаса.

Перед ним был порванный силовой электрокабель. Кабель под напряжением тридцать шесть киловольт, как указывалось в чертеже. Тридцать шесть тысяч вольт. Чудовищно!

Костя боялся поднять глаза. Суетливо мелькнула мысль: будьдозер должен быть изолирован. Но ужас пригибал его голову, не давал пошевелиться — он боялся увидеть в кабине обугленного, почерневшего Трофимыча.

Колебания эти длились доли секунды, но Брагину показалось, что времени прошло уже много. И потому он удивился безмерно, когда, подняв глаза, увидел живого и невредимого Трофимыча, который еще не успел снять рук с рычагов, сидел ошарашенный взрывом и тряс головой.

И было тихо-тихо. Так тихо, что Брагину сделалось еще страшнее.