Нулевая долгота - Валерий Рогов

— Про ёркширок-то? А как же! С детства знаем, — солидно отвечает Иван.

— Нет! Вы только посмотрите на него! — вскидывает свои беспокойные руки Семен. — Да в каком же это нашем детстве английские свиньи по огородам бегали?! Это, Иванушка, мы только сейчас их закупать начинаем. Понял?!

— Ты меня не дури, — вдруг огрызается Иван. Он уже разошелся — ни робости, ни стеснения. — Ты со мной глупистикой не занимайся. Я тебе подмузыкивать не стану. Не сударка я тебе. — От этого намека Семена передергивает, и желваки — признак злости — резко обозначаются. Но он сдерживается. А Иван еще резче: — И мои лады не под твою гармонику настроены, понял?!

— Да перестаньте вы! — вмешивается сердито Светка.

— Ну что вы? Так нельзя, — миротворчески вставляет Петр.

— Погодьте, — успокаивается Иван. — Ёркширок у нас спокон веку знали. Сколько легенд ходило! А откуда? Скажи, Семен! А-а, не помнишь! Князь десять маток держал и хряка. Еще в революцию у всех зажиточных ёркширки водились. А потом перевелись. Правильно? Может, ты от этой точки свою идею выводил? А-а! Лясы-балясы: по огородам бегали!

— Видали оппонента?! — со злостью, но примиренчески произносит посрамленный Семен. Грубо настаивает: — Ну, ты давай тост произноси, а то сам лясы-балясы устроил.

А Иван закусил удила и прет, не унимается:

— Град да град, будто в деревне ни свиней, ни кур не держали. Но все по разумности, по общей площади. А теперь целый город свиней! Куда дерьмо-то девать будете?

— Вань, уймись ты, — по-доброму, по-матерински просит Светка. На «сударку» она не обиделась или просто не поняла смысла слова. Пожалуй, не поняла, а то бы вспыхнула — характер огненный. — Ну чего ты амонию разводишь? Наелся, напился, набок повалился. Уймись!

— Погодь, Светка, сейчас, — совсем по-мирному соглашается Иван. Но опять зажигается: — А Шохру — нашу Шохру! — ты уничтожишь, Семен! Это точно! А она через речки в саму Оку-Волгу течет! До самой Персии, значит. Во как прославитесь!

— Однако, радетель, ты осведомлен в географии, — ехидно уязвляет Семен.

Но Иван не отвечает. Он «скачет» дальше:

— А отчего все это? А оттого, что не хотят у нас, в Расее, на земле-матушке работать. Вот у нас, в Княжино, кто остался? Мы да две старухи на краю. А остальные по городам разбрелись. Потому и выдумываем комплексы. Электронные, с кнопками. Железки и поят, и кормят, и чистят…

— Темный ты человек, Иван, — недовольно, в сердцах перебивает Семен.

— Э-э, нет! — не соглашается Иван. — Я почище хрусталю все вижу.

— Ну а тост-то, Ваня, тост-то за что? — вставляет Петр, уловив, что запальчивость брата иссякла.

— Тост-то? — опешил Иван, и наивная, по-детски беспомощная улыбка застыла на его худом, землистого цвета лице. — Тост-то? — повторяет он и прищуривается. — А как же! Это можно. Значит… — Он набрал воздуха, чтобы погромче вышло: — За ёркширок! — И потише: — За них, значит.

— За Беконград! — фальшиво кричит Светка. — Ура!

Но восторга не получается. Семен даже пить не хочет, а Петр лишь притрагивается губами к рюмке. Пьют до дна лишь Иван со Светкой. Рассыпается компания: единогласия у них и раньше не было, а тут на открытое несогласие повернуло. А Иван не унимается. Как бы между прочим и этак скромненько любопытствует:

— Ну а с розой ветров у вас все в порядке? Повернете?

Семен с Петром переглядываются. Пантыкин с раздражением говорит:

— Ох и бес же ты, Иван. Все побольнее стараешься уколоть. Уже и с Апостолом пообщался. Обсудили, так сказать, проблемку. Тебе этот благообразный дед, недобитая контра…

— Чего ты, Семен, на всех злишься? — останавливает того Иван. — Чего он тебе плохого сделал? Он, конечно, мужчина с прошлым. Очень даже напуганный. Но образованный, культурный. Много даже знает.

— А мне его знания не нужны! Мне плевать на его знания! — кипит Семен. Он уже под сильным хмельком, уже плохо контролирует себя. — Распространяет непроверенные слухи. Вредные! Понял?!

— Почему же непроверенные? Ветер всегда с Успенья дует, — возражает спокойно Иван. — А про розу ветров я лично читал в газетке… ну того… что да как.

— «Роза ветров»! — передразнивает Семен. — А знаешь ты, дурья голова, сколько проект стоит?! Миллион! Чтобы его изменить, новые затраты нужны и полгода времени. Понял?! А мы за это время тонны мяса дадим!

— Да хватит вам! — вмешивается решительно Светка. — Кидаются друг на друга, как цепные собаки. Ну что ты, Сема, ему доказываешь? Не примет Иван твой комплекс. И не спорьте! Не надо!

Она встает и недовольно начинает собирать посуду: торжество испорчено. На окна уже надавила чернь, и в глянце стекол отражаются разоренный стол и они, четверо, за ним. Электрический свет делает внутренность избы ограниченной, оторванной от остального мира. А в том мире можно невидимо подкрасться к окнам — и наблюдать за ними, и сотворить злое.

Светка, Светлана Панкратовна, нынешняя хозяйка пантыкинской избы, отчего-то испытывает сильную тревогу. Навалилась неизвестно откуда и страхом сдавливает сердце. Предчувствие беды кажется ощутимым — застряло камнем в груди. Неужели беда случится от непримиримых споров Ивана с Семеном? Да нет же! Эти остынут, если на них прикрикнуть. Хоть оба яростные, но отходчивые. Откуда же тогда? Николай! Да, он! Иван ведь сказал, что рыщет по округе. Но она же ему приказала ехать с сыном к бабке, к его матери. А Иван говорит — пьяный! Перестал подчиняться? Ну, она ему покажет! И думает обидчиво: Семену хорошо, у него жена в Москве, сюда и не показывается. Ему и разводиться-то — раз плюнуть. А у нее  э т о т  под боком. Ей еще — ох сколько! — вожжаться с ним придется. Этого тихоню никто по-настоящему не знает. Ни за что по-мирному не расстанемся. Мстить будет! Уж если разъярится, такого наворотит — держись!

Светка несет чашки, голубой эмалированный чайник, пакетики с грузинским чаем, растворимый индийский кофе, два вида варенья — клубничное и из черноплодной рябины, сливочное печенье, сухари в сахаре, которые и она, и Семен очень любят, коробку шоколадного ассорти. Петр с Семеном сидят, приблизившись друг к другу, и между ними лежит какой-то чертеж. Она слышит, как Петр втолковывает Семену, что не следует автоматизировать межэтажные блоки. Она не решается их перебивать, а только прижимается грудью к спине Семена, кладет голову на плечо. Иван, скучно слушавший непонятный разговор, неодобрительно взглядывает на нее, но она не обращает внимания, лаская щекой и губами Семеново ухо, затылок. Иван смотрит в окна и обомлевает. Прямо против него — смертельно бледное, с расплюснутым на стекле носом, с сумасшедшими глазами лицо Николая Курникова, Светкиного мужа. У Ивана все обрывается внутри: беда! Беда! Хотел было встать, да ноги будто отнялись. Так и таращится на того, пока тот не замечает. На миг глаза сходятся: в Ивановых — ужас, а у Николая — злоба. Тот сразу отпрянул от окна, исчез в черноте. Ивана — в холодный пот, как будто в ледяную, Шохру окунули; слова в горле застряли. А Светка беззаботно разливает кипяток и уже над ним стоит:

— Ну чего тебе, Трын-трава? Чего обомлел-то? Кофию или чаю? — Иван глазами показывает на банку с кофе. А она: — Ну сам сыпь. Сыпь сколько надо.

— Мне бы выйти по нужде, — наконец выдавливает из себя.

— Кто ж тебя держит? — качает она с осуждением головой. — И чё спрашивает? Не маленький, поди. Ох, Иван, горе с тобой.

Он поднялся и сам не свой, будто парализованный, затопал деревянными ногами к дверям. А в мыслях: вдруг с топором? А ведь рубанет! Он, конечно, в невменяемости… Осторожно приоткрыл дверь — тишина. Пошире открыл, зашептал: «Коль, это я, Иван». Тихо. Вышел на порог: холодит, морозно. Небо высокое: под куполом отливает синевой, освещенной белыми льдистыми звездами, и кособокой, как уродливое яйцо, мертвенной луной. Иван думает: по колеру-то точь-в-точь Колькино лицо. Страшно! Оглядывается, поднабираясь храбрости, и бежит на задки дома, все твердя: «Коль, это я, Иван». Но никто не откликается, нигде Николая нет. Может быть, таится. Значит, не ему смертоубийство готовит. А может быть, утёк? Спугнул его Иван. Значит, до следующего случая?!

Иван уже решает возвращаться, но все равно тревожно: а вдруг таится? Вот беда-то грянет! Дай-ка предупрежу шофера. Выходит на улицу: и корявая дорога, и избы, и «Волга» с газиком покрыты мертвенным светом, текущим с небес. В «Волге» уютно урчит мотор, из выхлопной трубы вьется дымок. «Надо же, и не надоело ждать!» — с неприязнью думает о неуклюжем шофере. Заглянул внутрь: тот удобно полулежит на откинутом сиденье, накрыв лицо шляпой, — спит. Иван не стал его будить. Да и что толку? Дядя так и пожар проспит, а не то чтобы Кольку углядел. Иван сплюнул и побрел понуро в избу.

— С облегченьицем, Иван Михайлович, — весело встречает Светка.