Сказания о Хиль-де-Винтере - Моранн Каддат

— Кого вы привели в наш дом? — Вскрикнула она, все еще сжимая свой амулет. — Горе нам, горе нам всем, в нашем доме ведьма! — И она и сама принялась плакать, как и ее дочь.

Пришедший мужчина держал в руке огромное копье, и Като, глядя, как стальное острие переливается в свете огня, поплотнее прижалась к стене.

Мулатка, все еще стискивая своих испуганных детишек, на неизвестном Като языке рассказала вошедшему о случившемся, тыча в нее для наглядности пальцем. При этом маленькая девочка всхлипывала и под конец маминого рассказа очутилась у нее за спиной, закутавшись в материн плащ. Та ловко выудила ее оттуда и, дав какие-то указания на своем языке, шлепнула по мягкому месту. Девочку два раза просить не пришлось. Она выскочила из хижины, как пробка из бутылки шампанского, и еще долго был слышен топот босых ног по бревенчатому настилу на улице.

А пришедший воин уселся за стол, налил себе из тыквенной фляги со стены какой-то напиток и, быстро выдохнув, залпом выпил. Копье он по-прежнему держал в руке. Женщина в цветах так и осталась стоять в углу, прижимая сына. Они все чего-то ждали.

Скоро с улицы донесся топот. Только на этот раз его издавали не маленькие детские ножки, а большие и тяжелые, их обладатель точно был не меньше слона. И Като не ошиблась: в хижину с трудом протиснулся темнокожий, очень плотный мужчина, черты лица которого нельзя было различить за боевой раскраской и татуировками. С его пояса и запястий свисали тонкие ремешки с бусинами и ракушками, а на голову и плечи была наброшена шкура льва. Одним словом, это был шаман. Он принес с собой странные предметы, не то свистульки, не то трещотки, и Като, представляя, какой грохот и визг будут издавать все эти, с позволения сказать, музыкальные инструменты, опередила его и задала вопрос:

— Это ведь у вас шкура льва?

Шаман уставился на нее, словно решая, безопасно ли отвечать на вопросы, как он думал, ведьмы. Он ограничился тем, что утвердительно кивнул головой и опять потянулся к своим трещоткам.

— Просто очень похоже на нашего Гарда. — Като говорила первое, что приходило в голову, пытаясь шаману не дать начать «концерт».

— Гард — это королевский каракал. В смысле, конечно, никакой он не каракал, он же ходит за мной, разговаривает. Просто он был человеком, но потом превратился в каракала. Я конечно, тоже виновата в этом. Не надо было давать ему пить того зелья…

Шаман открыл от удивления рот и некоторое время стоял в этой первобытной хижине, как древнегреческая колонна, подпирая низкий потолок. Потом, к удивлению Като, он бухнулся на колени и припал к земле, львиная шкура сползла ему на лицо, он начал бормотать что-то, наполовину на языке туземцев, наполовину на нашем, но с чудовищным акцентом, так что понять его было почти невозможно.

— Львиный дух… львиный дух явился… Воительница явилась… поклонитесь Воительнице, — он дрожал от страха, а голос его срывался на вопль. — Сказано было: явится воительница в огне и спросит с нас души убитых зверей. Возьми, Алаз, его, где душа его, не знаю… — Шаман под конец совсем впал в транс и, сорвав с себя львиную шкуру, положил ее к ногам Като. Последние слова, видимо, были обращены к ней, но почему он назвал ее какой-то Алаз?

Хозяйка дома вместе с мужем и маленьким сыном с возгласами «Алаз-Воительница!» тоже бухнулись в поклон и так и оставались в такой позе, не собираясь в ближайшем будущем подниматься на ноги.

Като понятия не имела, как ей нужно отреагировать на происходящее. Ситуация требовала от нее какой-то речи, но какой? В голове ее крутилась только одна мысль, что татуировки — еще не самое худшее, и не дай бог, в этом племени принято съедать тех, кого называют «Алаз-Воительница». Как и в случае с Хиль-де-Винтером, пора было сматывать удочки, и Като потихоньку начала продвигаться к выходу, захватив оружие, одежду и пылающую шкуру рино.

— Я пойду, наверное, — Като уже огибала коленепреклонного шамана и надеялась, что ее отпустят не съеденной. — Нужно везде проверить, как там поживают души диких зверей…

Шаман с удивительной для его веса скоростью вскочил и преградил ей выход, снова бухнувшись в поклон.

— О, великая Воительница, не покидай наши земли со зверями!

— Так и быть, зверей я вам оставлю, — усмехнулась Като. — Только мне нужно спешить, ехать далековато.

— А где же твой зверь, на котором ты ездишь? — Поинтересовался маленький мальчик, разглядывая «богиню». Мать влепила ему звонкую затрещину и заставила снова прижаться к земле в поклоне.

Като хихикнула при виде этой сцены.

— О! На нем не очень-то поездишь.

— О, луноликая Алаз, прими от нас жертву, — шаман, не дожидаясь ее ответа, выбежал из хижины. Като, пользуясь случаем, что выход свободен, тоже побыстрее выбралась на улицу. Она обнаружила, что находится в небольшой деревеньке прямо посреди Белой пустыни, среди маленьких домиков, вымазанных глиной. Между ними были проложены бревенчатые дорожки, и всю деревню кольцом огораживал невысокий плетень. Лишь у одной хижины жались под навесом высохшие индюшки, да вдалеке за изгородью бродила горбатая коза. Казалось, кроме нее и животных здесь больше никого нет, вся деревня словно вымерла. Солнце нещадно палило, нагревая песок, как сковороду, и нигде не было видно не дерева, ни травинки, лишь далеко на горизонте протянулась полоса цвета аквамарина — Кэтлейское море.

Като задумалась, в какую же сторону идти, как вдруг перед ней возник шаман, ведущий под уздцы двух черноглазых газелей, запряженных в стоячую боевую колесницу для одного человека. Их упряжь была красного цвета, вся в бахроме и кистях, украшенная раковинами. У Като, конечно, не было никакого опыта управления колесницей, но отказаться от такого щедрого подарка она тоже не могла. Она поблагодарила шамана, пожелав его племени удачи в охоте, вскочила в колесницу и, взяв вожжи, стегнула газелей по бокам. Они сразу дернули с места, поднимая в раскаленный пустынный воздух облака песка и пыли.

Като взяла курс на побережье, и скоро они достигли кромки воды. Под копытами застучали обломки раковин, пыли стало меньше, зато колесница то и дело подпрыгивала на кучах водорослей, выброшенных волнами на берег.

Като сняла с себя все, и все равно было жарко. Она не знала, в ту ли сторону она едет, какую нужно, а вокруг не было ни жилья, ни стоянки, чтобы спросить дорогу. Солнце начало припекать, Като почувствовала, что руки и плечи основательно сгорели, вдобавок к тому, что они и так горели от татуировок, и снова прикрылась платьем. Газели устали, трясли рогатыми головами и пытались повернуть назад. Като несколько раз останавливалась, чтобы искупаться в море, которое само уже нагрелось, как парное молоко, и не охлаждало совсем.