Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

— На это уйдет дня три, не меньше, — проворчал Тохучар. — Нас подымут на смех в Батыевой ставке, если узнают, что с двадцатью тысячами войска мы три дня осаждали на жалком островке полсотни израненных русов.

— А я думаю, надо применить камнеметы, — после долгого раздумья сказал Бури, — благо в моем обозе они имеются. Расставим камнеметы по краю болота и закидаем урусов градом камней. Камни размером с баранью голову и даже меньше запросто убивают лошадь с пятисот шагов. Трухлявый частокол не спасет урусов от разящих ударов камней, тем более не спасут их ни щиты, ни панцири. И убежать урусы никуда не смогут, ведь они окружены гиблой топью.

— Здравая мысль, брат! — обрадовался Бучен, находившийся в дальнем родстве с ханом Бури. — Сметем свирепых урусов камнями!

Одобрили эту задумку Бури и Тохучар-нойон.

Эпилог

Хмурым февральским утром по заснеженному льду Москвы-реки мимо лесистых крутых берегов ехал одинокий всадник на рыжем коне. Всадник был молод и безус, под его коротким полушубком поблескивала множеством сцепленных колец кольчуга, на голове красовалась шапка с лисьей опушкой, за плечами висели лук и колчан со стрелами.

Наездник не столько озирался по сторонам, сколько вглядывался вперед, попутно изучая следы на снегу. С первого взгляда было видно, что некогда этим же путем прошло великое множество конников и санных обозов.

Вдруг из-за изгиба речного берега вынырнули двое саней, запряженных тройкой разномастных лошадей. Сани мчались навстречу одинокому наезднику.

Тот придержал коня и выдернул лук из кожаного саадака у себя за спиной. Он потянулся было и за стрелой, но передумал и опустил руку. Его зоркие глаза распознали русичей в сидящих на санях людях.

Сани быстро приближались.

Передняя тройка замедлила бег, а затем и вовсе остановилась в нескольких шагах от всадника. Встала и вторая тройка, окутанная клубами пара, вырывающегося из ноздрей разгоряченных лошадей.

— Ба! Да это же Улеб! — раздался удивленный возглас молодого возницы с передних саней. — Откуда ты, друже?

Возница соскочил с облучка и, заметно прихрамывая, направился к всаднику.

— Ты ли это, Родион? — промолвил Улеб, сойдя с коня на снег.

— Неужто не признаешь? — Родион обхватил Улеба за плечи.

— Что у тебя с лицом? — спросил Улеб, разглядывая грубо сшитые нитками багровые рубцы на лбу и щеке Родиона.

— Татары в сече поранили, — отмахнулся Родион, — но и я в долгу не остался. Запомнят нехристи дружину Евпатия Коловрата!

— Получается, я опоздал, — огорчился Улеб. — Где же случилась сеча с нехристями?

— Недалече от града Владимира, — ответил Родион, смахивая иней со своих ресниц. — Токмо, по сути дела, стычек-то с татарами было много. В этих стычках почти вся наша дружина полегла. А в последней сече на Берендеевом болоте пал и боярин Евпатий.

К Улебу и Родиону подошел возница со вторых саней. Это был инок Трофим.

— Тело Евпатия с нами, — сказал он. — Батый позволил нам похоронить боярина в его отчине. Вот везем скорбный груз в Рязань.

— А на твоих санях чьи тела лежат? — обратился к Родиону Улеб.

— Пойди, взгляни, — чуть усмехнулся Родион.

Улеб заглянул в неглубокий санный каркас, оплетенный ивовыми прутьями, и увидел троих раненых, лежащих на соломе и укрытых овчинами. Двое из них крепко спали, а третий, слыша разговор возниц с Улебом, приподнялся на локте. Это был Лукоян, бородатое лицо которого тоже было в рубцах и ссадинах.

— Здрав будь, младень! — слабым голосом поприветствовал Лукоян Улеба. — Куда поспешаешь?

— Хотел бить татар вместе с полком Евпатия Коловрата, да вот замешкался в пути с двумя девицами, — с печальным вздохом проговорил Улеб. — Они тоже на войну спешили, но простудились по дороге. Я пока их до теплого жилья довез, несколько дней потерял.

— Это, случаем, не Милослава с Пребраной были? — поинтересовался Лукоян.

— Они, пострелицы! — улыбнулся Улеб.

— Ох и достанется от меня Пребране! — сердито обронил Родион. — Ведь она обещала мне не браться за оружие!

Улеб захотел узнать, как погиб храбрый боярин Евпатий.

— Мы-то с Трофимом угодили в плен к мунгалам за день до гибели Евпатия Коловрата, — хмуро проговорил Родион, — поэтому не участвовали в сече на Берендеевом болоте. Лукоян тебе расскажет, он был с Евпатием до конца.

Лукоян отпил воды из кожаного татарского бурдюка и скорбным голосом поведал о том, как татары, после неудачных попыток одолеть рязанцев в рукопашной схватке, подтащили к Берендеевой топи камнеметные машины и полдня обстреливали камнями остров посреди болота, где засели последние из уцелевших ратников Евпатия Коловрата. Камни, летевшие с огромной силой с разных сторон, крушили древний частокол и остатки языческих строений, ломали деревья. Спасения от этого смертоносного каменного града не было нигде на острове. Русичи погибали один за другим от ударов камней, свист и гул которых распугал всех лесных птиц в ближней округе.

— Боярин Евпатий пал одним из первых, так как был велик ростом и виден издалека, — сказал Лукоян, завершая свой печальный рассказ. — Меня оглушило падающей сосной. Когда я очнулся, мунгалы были уже на острове. Нехристи положили тело Евпатия на древки копий и отнесли в свой стан. Туда вскоре прибыл сам Батый, который повелел своим братьям и нукерам отдать воинские почести мертвому Евпатию. Меня и прочих пленных русичей Батый распорядился отпустить на все четыре стороны, отдав нам прах Евпатия для погребения.

— Поразительно! — изумленно покачал головой Улеб.

— Я же говорю, запомнят нехристи дружину Евпатия Коловрата! — промолвил Родион. И добавил, глянув на седые небеса: — Пора в путь, други! Похоже, скоро снег повалит, а нам до Рязани еще ехать и ехать.

«Злой город» против Батыя

Часть первая

Глава первая

Нежеланные сваты

Град Козельск, затерянный в дремучих вятских лесах, гостеприимно распахнул ворота послам великого киевского князя Михаила Всеволодовича. Три крытых возка на санных полозьях и два десятка конников въехали на узкие улицы Козельска по ноздреватому мартовскому снегу. День клонился к закату. Могучие косматые ели, стоявшие стеной на косогоре, были облиты розовато-пурпурным сиянием вечернего солнца.

Вдовствующая княгиня Феодосия Игоревна и ее пятнадцатилетний сын Василий встретили киевское посольство честь по чести — в самом просторном теремном покое. Мать и сын восседали на небольшом возвышении на стульях с подлокотниками и высокими резными спинками. По сторонам, вдоль бревенчатых стен гридницы, расселись на широких дубовых скамьях местные бояре. Их бородатые лица излучали нетерпение и любопытство, у всех в глазах был один и тот же вопрос: «С какой надобностью приехали в нашу глухомань киевские послы?»

Во главе киевского посольства стоял боярин Федор Кнур. В Козельске его хорошо знали, поскольку он был женат на здешней боярышне. Федор Кнур был родом из Чернигова, он всю жизнь служил черниговским князьям, как и все его предки. В Киев Федор Кнур перебрался вместе с князем Михаилом Всеволодовичем как его ближайший советник. Это случилось всего-то месяц тому назад. Черниговский князь Михаил Всеволодович был жесток и мстителен, как и его покойный отец Всеволод Чермный, яростный противник Мономашичей. Объятый безмерным властолюбием, Михаил Всеволодович давно желал утвердиться в Киеве, ибо ему было мало Чернигова. Мало того, Михаил Всеволодович также хотел прибрать к рукам Галич и Новгород. Преследуя свои далеко идущие цели, Михаил Всеволодович без колебаний затевал кровавые распри, заключал и рвал союзы, использовал яд и подкуп, давал клятвы и нарушал их. Перессорившись со своей ближней и дальней родней среди черниговских Ольговичей, Михаил Всеволодович со временем настроил против себя южных и северных Мономашичей. Он был готов враждовать со всем светом, лишь бы добиться первенства на Руси.

Если южных Мономашичей Михаилу Всеволодовичу удалось победить после долгой и упорной борьбы, то с суздальскими князьями ему тягаться оказалось не под силу. Ярослав Всеволодович, брат владимирского князя Георгия Всеволодовича, пришел с полками в Южную Русь, захватил Киев и Чернигов, изгнав Михаила Всеволодовича в Галич. Однако торжество Ярослава Всеволодовича оказалось недолгим. Из степей вдруг нахлынула татарская орда во главе с ханом Батыем, обратившая в пепел Рязанское княжество и Залесскую Русь. Георгий Всеволодович и его сыновья полегли в битвах с татарами. Ярослав Всеволодович спешно двинулся с ратью к Новгороду, дабы собрать силы для отпора Батыю. Киев был оставлен Ярославом на попечение смоленского князя Владимира Рюриковича.