Повести и рассказы - Анатолий Курчаткин

— Лучше, — сказала Сусанна. Она сидела сейчас вся подобравшаяся, вытянувшись стрункой, и рука с сигаретой, облокоченная о стол, непрерывно ходила от виска к губам, от виска к губам. — Новый ледниковый период.

— Ну-ка, ну-ка! — подхватил животастый, требующе глядя на Яблокова. — Что вы там об этом?

Яблоков почувствовал тонкое, тянущее дрожанье в пальцах. Надо же: а он это чистейшей издевкой бросил…

— Вообще я не уверен, так это или не так. Просто я слышал. Есть будто такая теория: надвигается новый ледниковый период. Будто бы последние тридцать лет наблюдается постепенное похолодание. И эти все неожиданные потепления не вовремя — это тоже тому свидетельство. Ну, а то, что с нами, — кивнул Яблоков на руки животастого на столе, — так это наши организмы уловили похолодание и стали готовиться…

Он умолк, животастый смотрел на него немигающим жестким взглядом — какая-то работа свершалась там, за этим взглядом, за этой влажно поблескивающей пленкой роговицы, — и вот во взгляде стало что-то меняться, меняться… и он снова стал добродушным и мягким.

— А это и не важно, так оно это или не так, надвигается или нет, — сказал животастый. — Важна сама идея. Сама мысль важна. А она недурна. И очень недурна. И высока. По смыслу своему высока. Как ты говоришь, Саночка? — глянул он на нее. — Мы лучше?

— Как наиболее высшие особи, мы уловили приближение и стали готовиться к нему, — поспешно, как отвечала урок, проговорила Сусанна.

— А иначе — да, иначе с чего же вдруг? — добродушно улыбнулся, глянул теперь по очереди на них обоих животастый. — И вообще, я думаю, скорее всего, теория эта верна. Скорее всего, верна. Можешь узнать, где напечатано? — неожиданно перейдя на «ты», спросил он Яблокова.

Яблокову на мгновение увиделся тот бородатый. Придется звонить хозяйственнику, просить телефон… Ну да не в труд.

— Думаю, что смогу.

— Узнай, — как разрешил ему это животастый. Взял из Сусанниной вазочки ложку и, не придвигая вазочки к себе, стал есть из нее. — Кем работаешь? Тренером? — спросил он Яблокова.

«По телефону сообщила», — сообразил Яблоков.

— Тренером, — сказал он. — По баскетболу. С детьми.

— Не доволен?

— А чему особенно быть довольным? Сиротская жизнь. Жизнь у тех, кто с настоящими командами…

— Ну, это само собой, само собой, — посасывая сладкий холод во рту, согласился животастый. — Пирог поровну на всех не разделишь… И что, никаких перспектив?

— Да не видно.

Животастый молча иссосал очередную порцию из вазочки.

— Откроются перспективы, — сказал он, сглатывая. — Откроются непременно, не унывай. — Доел остатки и стал подниматься. — Проводишь меня, Саночка?

Яблоков дернулся. Никто никогда не уводил от него женщин. Даже когда совсем юнцом был. Не позволял никому. Никогда.

Диким, свирепым взглядом Сусанна запретила ему даже раскрыть рот.

Она встала следом за животастым, животастый похлопал Яблокова по плечу и пошел к лестнице, она приостановилась возле Яблокова и прошептала быстро, склоняясь к его уху:

— Не дури, Сашка! Пока! Завтра позвоню. Завтра обязательно встретимся.

Яблоков слушал, замерев, их шаги по лестнице, потом по полу внизу, хлопнула мягко, закрывшись за ними, дверь, — и схватил из вазочки алюминиевую ложку, которой ел животастый, стал остервенело скручивать ее, сгибать, разгибать, сломал и швырнул обломки о стену. Они ударились, зазвенев, и с этим же звоном упали на пол.

Из-за стола рядом, он почувствовал, смотрят на него. «Сейчас врежу», — ненавистно подумал он, поднимаясь.

Но это был милиционер с девушкой, и рука, сжавшаяся в кулак, разжалась. Яблоков опустился обратно на стул, посидел, тупо глядя перед собой, потом достал деньги, положил на стол, снова встал и пошел к лестнице.

У дверей зального здания Яблоков столкнулся с Аверкиевым. Он припарковал машину к крыльцу, закрыл ее, взбежал по ступенькам, и тут дверь, прежде чем успел взяться за ручку, открылась, и вышел Аверкиев.

— Салют! — вскинул руку Яблоков, собираясь пройти мимо Аверкиева, но Аверкиев протянул свою, пришлось ее пожать и остановиться.

— Салют, салют… — сказал Аверкиев, не выпуская руки Яблокова из своей. — Слышал, нет, что меня вертухнули?

Должно быть, ему хотелось, чтобы узнали от него, чтобы видели, что, несмотря ни на что, он тот же Аверкиев, каким и был, не место его красило, а он место.

Яблоков, однако, не стал щадить его. Тогда в Домжуре Аверкиев о нем не думал. Так с какой стати Яблокову думать о нем сейчас.

— Слышал, — сказал он, — слышал, старина.

Аверкиев выпустил его руку. Первый ход оказался не за ним, и он как-то разом, на глазах, сник.

— Нашли, понимаешь, козла отпущения… — Голос у него сделался жалующийся и несчастный. — Я, понимаешь, вкалывал, пахал и пахал, Пархоменко, тот на тренировки с пятой на десятую появлялся — ему ничего, он остался, хотя, кстати, старший-то он… Все на меня, все шишки! Было бы кому заступиться — не слетел бы, а то некому, на свой труд полагался… нашли козла отпущения!..

Яблоков стоял и сочувственно кивал головой.

Он приехал сейчас от председателя. У председателя в кабинете сидел Пархоменко, и, когда Яблоков вошел в кабинет, Пархоменко быстрым шагом пошел ему навстречу, широко, радостно улыбаясь, и, не здороваясь, потряс руку:

— Ну, Саша, будем из завала с тобой вытаскивать! Очень рад, Саша, очень рад, что именно ты, я, знаешь, давно к тебе приглядывался и все думал: хорошо бы вот нам с тобой!..

«Он думал!» — усмехнулся про себя Яблоков.

Председатель, поднявшись из кресла, ждал Яблокова у своего стола.

— Садитесь, Александр Федорович! — показал он на мягкое покойное кресло с внешней стороны стола. Яблоков сел, в другое кресло хотел сесть Пархоменко, но председатель попросил его: — Борис Леонтьич, оставь нас вдвоем, нам с Александром Федоровичем нужно кой о чем…

— Ага, ага, ну конечно! — торопливо выговорил Пархоменко и с этою же торопливостью вышел из кабинета.

— Александр Федорович!.. — В голосе у председателя была мягкая укоризна. — Ну, зачем же уж так-то вот? Чтобы сам Иван Петрович звонил, нажимал… Зачем же прямо самому Ивану Петровичу? Мы и без того на вас как на кандидата смотрели, и без того, сами по себе, думали… это-то уж все ни к чему было!

«Да, ни к чему, конечно. И без того, сами по себе», — вслед председателевым словам саркастически произносил про себя Яблоков…

И сейчас, выслушивая излияния Аверкиева, он подумал: сказать тому? И тут же решил: нет, не надо. Пусть узнает сам по себе. Какие новости хорошо упредить, а какие упреждать вовсе не след.

— Ладно, старичок, пойду, — сказал Аверкиев. — У тебя что, занятия?

— Занятия, — не стал его разубеждать Яблоков.

Никаких занятий у него не было, он приехал забрать свою спортивную одежду. Команда мастеров жила на загородной базе, и ему предстояло тоже перебираться туда.

Он поглядел вслед Аверкиеву. Аверкиев сбежал с крыльца, подошел к своей машине, открыл…

Как он, совсем еще недавно, завидовал ему! Как завидовал!.. Зимой еще это было…

Сейчас стоял конец сентября, обочины дорог были полны палого желтого листа, в воздухе висела чуть-чуть подсвеченная слабеньким солнцем кисея мороси.

После раздевалки, взяв одежду, Яблоков пошел в зал к Афоне. Надо было сказать ему, не откладывать это в долгий ящик, что на дверную халтуру он должен поискать себе нового напарника. Ни к чему теперь халтура. Конечно, она давала побольше даже, пожалуй, чем будет иметь на месте Аверкиева, ну да ведь не из одних денег жизнь. А деньги, кстати, будут. Командировочные будут теперь наматываться, суточные, квартирные, да и с талонов на питание всегда можно будет поиметь кое-что, главное — не зарываться, уметь остановить себя, не преступить, так сказать, черту…

Афоня на ринге судил учебный бой. Прыгал со свистком в губах, свистел, разводил, объяснял что-то и снова свистел, чтобы сходились, увидел Яблокова и помахал рукой: подожди немного, сейчас.

Яблоков прошелся вдоль скамейки с сидевшими на ней тесным рядком мальчишками, одинаково одетыми в белые трусы и белые майки. И вспомнилось: вот так же сидел, подсунув руки под ноги, смотрел на площадку, где, гулко стукая мячом, носились старшие мальчики, и сердчишко прыгало от восторга и замирало от зависти: научиться бы так же, неужели никогда не научится?!

Афоня громко, продолжительно свистнул, подлез под канат и спрыгнул на пол.

— Салют! — сказал он, подходя. — Ты чего здесь?

Они уже виделись нынче, и он знал, что у Яблокова сегодня здесь никаких дел.

Яблоков подумал, что без него с халтурой у Афони, наверно, заглохнет. На нем все держалось, на Яблокове: он решал, он распоряжался, он посылал… Наверно, заглохнет.