Святыни и древности Турции - Евгений Викторович Старшов

красотою тешили даже врагов. Это сказано всерьез, а не для красного словца. Враги дивились и восхищались, глядя на корабли с шестнадцатью и пятнадцатью рядами весел, проплывавшие мимо их берегов, а “Погубительницы городов” так и приковывали взоры осажденных – сами события неопровержимо об этом свидетельствуют. Когда Деметрий осаждал Солы в Киликии, Лисимах, его противник и вообще самый злой враг Деметрия среди царей, прислал к нему гонца с просьбою показать военные машины и корабли в плавании. Деметрий показал, и Лисимах в изумлении удалился от Сол. Родосцы, которых Деметрий долго держал в осаде, после конца войны просили оставить им несколько машин как памятник его мощи и их мужества. Родосцы были союзниками Птолемея. Объявивши им войну, Деметрий подвел к стенам Родоса самую большую из “Погубительниц”, с опорою в виде прямоугольника, каждая сторона которого в нижней части равнялась сорока восьми локтям, а в вышину машина была шестидесяти шести локтей, причем кверху грани начинали сходиться, так что вершина башни была уже основания. Изнутри она разделялась на ярусы со многими помещениями, и с лицевой, обращенной к неприятелю грани на каждом ярусе открывались бойницы, сквозь которые летели всевозможные метательные снаряды: башня была полна воинами любого рода и выучки. На ходу она не шаталась и не раскачивалась, а ровно и неколебимо стояла на своей опоре, подвигаясь вперед с оглушительным скрипом и грохотом, вселяя ужас в сердце зрителей, но взорам их неся невольную радость. Нарочито для войны с родосцами Деметрию привезли с Кипра два железных панциря весом по сорок мин каждый. Чтобы показать несокрушимую их крепость, оружейник Зоил велел выстрелить из катапульты с двадцати шагов, и стрела не только не пробила железо, но даже царапину оставила едва заметную, словно бы нанесенную палочкой для письма. Этот панцирь Деметрий взял себе, а второй отдал эпирцу Алкиму, самому воинственному и крепкому из своих подчиненных: полный доспех его весил два таланта – вдвое больше, чем у любого из остальных солдат. Там же на Родосе, в битве близ театра, Алким погиб. Родосцы ожесточенно сопротивлялись, но Деметрий, хотя успехи его были ничтожны, упорно продолжал осаду, до крайности озлобленный тем, что враги перехватили судно с письмами, одеждой и покрывалами, которые послала ему его супруга Фила, и отправили корабль и весь груз к Птолемею… Родосцы отбивались с прежним мужеством, и Деметрий уже искал лишь благовидного предлога, чтобы снять осаду. Тут появились афиняне и примирили враждующих на условии, что родосцы будут союзниками Антигона и Деметрия во всех случаях, кроме войны с Птолемеем».

Однако, несмотря на твои недюжинные таланты и чудо-технику, Деметрий и его отец не смогли противостоять диадохам – Кассандру, Птолемею, Лисимаху и Селевку, объединившимся против них в битве при Ипсе, что в Великой Фригии, в 301 г. до н. э… Антигон Одноглазый, прозванный врагами Циклопом, погиб, пронзенный копьями, а Деметрий бежал в Эфес. Затем военное счастье улыбнулось ему, потом – опять его врагам, и снова в военных известиях фигурирует кипрский Саламин: «Завладев Афинами, Деметрий тут же устремил свои мысли и взгляды к Лакедемону. Он разбил царя Архидама, который встретил его при Мантинее, и вторгся в Лаконию. Выиграл он и второе сражение, перед самою Спартой, истребив двести человек и взявши в плен пятьсот, и, казалось, уже держал в своих руках город, еще никогда не бывавший под властью неприятеля. Но, по-видимому, ни один из царей не изведал столь крутых и стремительных поворотов судьбы, и ничья участь не менялась столь часто, из жалкой обращаясь в блистательную и снова в ничтожную из великой и высокой. Потому-то и сам Деметрий всякий раз, когда счастье переставало ему улыбаться, обращался к судьбе с Эсхиловым стихом: “Ты вознесла меня, и ты ж свергаешь в прах”. Вот и тогда, меж тем как обстоятельства были столь благоприятны для него и открывали широкий путь к власти и могуществу, пришли сообщения, что Лисимах отнял у него города в Азии и, далее, что Птолемей занял весь Кипр, кроме одного лишь города Саламина, а Саламин осаждает, заперши там детей и мать Деметрия. Однако ж судьба, которая, словно женщина у Архилоха, “В одной руке воду несла // И, лукавство тая, в другой скрывала огонь”, обрушив на Деметрия эти злые и грозные вести и уведя его из Лакедемона, сразу вслед за тем принесла ему свежие надежды и внушила совершенно новые и далеко идущие замыслы». Череда удач, завладение Македонией – и вот “…Деметрий вскорости узнает, что дети его и мать на свободе – Птолемей не только отпустил их с миром, но и осыпал дарами и почестями, – а затем приходит известие о дочери, выданной за Селевка: она сделалась женою Антиоха, сына Селевка, и царицею над варварами внутренних областей Азии”». Затем, как когда-то против его отца Антигона, против Деметрий объединились цари-диадохи: Селевк, Птолемей и Лисимах. Упорно сопротивлялся царь Деметрий, но превозмочь судьбу не смог, и кончил дни свои пленником Селевка, своего зятя. Плутарх пишет: «Вначале Деметрий переносил свою участь спокойно, приучался не замечать тягот неволи, много двигался – охотился (в пределах дозволенного), бегал, гулял, но постепенно занятия эти ему опротивели, он обленился и большую часть времени стал проводить за вином и игрою в кости, то ли ускользая от дум, осаждавших его, когда он бывал трезв, и стараясь замутить хмелем сознание, то ли признав, что это и есть та самая жизнь, которой он издавна жаждал и домогался, да только по неразумию и пустому тщеславию сбился с пути и причинил немало мук самому себе и другим, разыскивая среди оружия, корабельных снастей и лагерных палаток счастие, ныне обретенное, вопреки ожиданиям, в безделии, праздности и досуге. И верно, есть ли иная цель у войн, которые ведут, не останавливаясь пред опасностями, негодные цари, безнравственные и безрассудные?! Ведь дело не только в том, что вместо красоты и добра они гонятся за одною лишь роскошью и наслаждениями, но и в том, что даже наслаждаться и роскошествовать по-настоящему они не умеют. На третьем году своего заключения Деметрий, от праздности, обжорства и пьянства, заболел и скончался в возрасте пятидесяти четырех лет». Сравнивая его конец с судьбою Марка Антония, Плутарх нравоучительно замечает, что: «…и тот и другой умерли недостойно, однако большего порицания заслуживает Деметрий, который согласился стать пленником и рад был выгадать еще три года, чтобы пьянствовать и обжираться в неволе – словно пойманный и прирученный зверь. Антоний покончил счеты с жизнью трусливо, жалко и бесславно, но, по крайней мере, в руки врагов не дался».

Последнее, о чем остается упомянуть в связи с историей античного Саламина, так это то, что борьба Полиоркета с Птолемеем истребила все оставшиеся царские роды острова, который так и остался в сфере влияния птолемеевского Египта до самой гибели последнего вместе с Клеопатрой; объявившие Кипр «свободным» от Птолемеев римляне навьючили на остров ежегодный выкуп в 200 талантов за «неразмещение» войск на постой и вдобавок принудительно давали деньги взаймы под 48 процентов годовых. Очевидно, римская «свобода народам» была полным аналогом принудительно рассеваемой американской «демократии» наших дней. Еще можно отметить, что в Саламине родился историк Арист.

Теперь же настала пора поговорить о христианской эпохе истории Саламина, поскольку именно с этого города фактически пошло распространение христианства по всем острову, ибо связано оно с именем местного уроженца Иосии, более известного, как Варнава. Однако и до миссии святых апостолов Павла, Варнавы и Марка 45 г. н. э. зачатки христианства уже имелись на Кипре. Архимандрит Никифор пишет: «Христианство впервые введено здесь несколькими лицами, бежавшими сюда от