Вторая модель - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бросив портфель к ногам, великан-поляк присел на подоконник, и Коул слегка повернул к нему голову.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Шериков.
– Лучше.
– Да, медицина у нас, сами видите, развита неплохо. Пара месяцев – и от ваших ожогов не останется даже следа.
– А с войной как дела?
– Войне конец.
Губы Коула дрогнули.
– Значит, «Икар»…
– «Икар» сработал, как было задумано. Вами, не мной, – уточнил Шериков, подавшись всем телом к кровати. – Коул, я вам кое-что обещал и слово намерен сдержать, как только вы окончательно выздоровеете.
– То есть вернете меня в мое время?
– Именно. Райнхарт отстранен от власти, так что сложностей с этим теперь не предвидится. Вскоре вы отправитесь домой, в свое время, в свой мир. Мы можем снабдить вас некоторым количеством платиновых дисков, или еще чем-нибудь вроде того, и вы без труда вернетесь к прежнему ремеслу. Новый фургончик под разъездную мастерскую, инструменты, одежда… пожалуй, нескольких тысяч долларов на это хватит вполне.
Коул молчал.
– С Исто-Изом я уже разговаривал, – продолжал Шериков. – Хронопузырь готов, дело только за вами. Думаю, вы понимаете, что мы перед вами в некотором долгу. Вы помогли осуществить нашу величайшую мечту. Вся планета бурлит от восторга. Сейчас мы спешно переводим экономику с военных рельс на…
– И люди не возмущаются из-за случившегося? По-моему, бомба-пустышка должна была здорово испортить настроение куче народу.
– Поначалу так оно и вышло. Но теперь люди поняли, что у нас впереди, и возмущаться никто даже не думает. Жаль, Коул, что вы всего этого не увидите! Целый мир, вырвавшийся на свободу, вышедший на просторы вселенной… От меня требуют первый ССС-звездолет уже к концу этой недели! Нас завалили заявлениями: тысячи человек – мужчин, женщин – жаждут первыми отправиться в космос!
Коул едва заметно улыбнулся.
– Так ведь там их, надо думать, с оркестром не ждут. Ни цветов, ни парада, ни торжественной встречи…
– Вполне возможно. Возможно, первый корабль занесет на какой-нибудь мертвый мир, где нет ничего, кроме песка и солончаков. Однако лететь хочет каждый! Сейчас у всех что-то вроде праздника. Толпы народу на улицах, кричат, бросают из окон всякое… Ну да ладно. Боюсь, мне пора в лаборатории, ремонтных работ – непочатый край. Кстати… вот тут кое-какая мелочь. Взгляните, пока поправляетесь. Быть может, вас это развлечет, – сказал Шериков, порывшись в пухлом портфеле и бросив на кровать Коула стопку чертежей.
Коул неторопливо поднял бумаги.
– Что это?
– Так, пустячок моей собственной конструкции, – ответил Шериков, поднявшись с подоконника и шагнув к двери. – Мы перестраиваем политические структуры так, чтобы полностью исключить повторение этой истории с Райнхартом. Вот это, – поляк ткнул толстым пальцем в сторону чертежей, – положит конец любым стремлениям к единоличной власти. Власть будет принадлежать всем и каждому, а не ограниченному кругу людей, которых сможет подчинить себе кто-то один вроде Райнхарта, подчинившего Совет. Эта штучка позволит гражданам поднимать вопросы и принимать решения непосредственно, не дожидаясь распоряжений Совета. С ее помощью любой гражданин сможет выразить свою волю, а его нужды будут зарегистрированы центральным управляющим устройством и автоматически учтены. Когда достаточно большой части населения захочется сделать нечто определенное, их приборчики начнут генерировать активное поле, улавливаемое всеми прочими, и вопрос не придется проводить через Совет в официальном порядке. Таким образом, граждане смогут выразить свою волю задолго до того, как горстка убеленных сединами старцев наберется храбрости что-то решить…
Осекшись, Шериков озабоченно сдвинул брови.
– Вот только, – не спеша продолжал он, – имеется тут небольшая загвоздка.
– Это какая же?
– Мне еще не удалось собрать действующий образец. То один дефект, то другой… Уж больно работа тонкая, а мне подобные вещи никогда не давались.
У двери он приостановился.
– Ну что ж, надеюсь еще увидеться с вами перед отбытием. Возможно, позже, когда вы поправитесь в достаточной мере, мы соберемся и побеседуем. К примеру, за ужином, а?
Но Томас Коул уже не слушал его. Задумчиво хмуря морщинистый лоб, что-то подсчитывая, пришелец из прошлого склонился над чертежами. Его губы беззвучно шевелились, длинные тонкие пальцы без остановки порхали вдоль линий, обозначающих провода, от соединения к соединению.
Не дождавшись ответа, Шериков вышел из комнаты, осторожно прикрыл за собою дверь и двинулся вдоль коридора, насвистывая что-то жизнерадостное.
Неугомонная лягушка[20]
– Первым великим физиком был Зенон, – объявил профессор Харди, окинув строгим взглядом аудиторию. – Возьмем, к примеру, его парадокс о лягушке в колодце. Как показал Зенон, из колодца лягушке не выбраться никогда. Если каждый следующий ее прыжок вдвое короче предыдущего, лягушку неизменно будет отделять от кромки колодца некое расстояние – пусть небольшое, однако отнюдь не нулевой величины!
В аудитории сделалось тихо: группа 3-А, собравшаяся на дневную лекцию по физике, обдумывала вещие слова Харди. Но вот над головами, в задних рядах, медленно, неуверенно поднялась чья-то рука.
Харди воззрился на поднятую руку, не веря своим глазам.
– Ну-с? – проговорил он. – Что у вас, Питнер?
– А вот на лекции по логике нам говорили, что лягушка выберется из колодца. Профессор Гроут сказал…
– Лягушка из колодца не выберется ни за что!
– А профессор Гроут говорит, выберется.
Харди скрестил руки на груди.
– В этой аудитории лягушка останется в колодце на всю жизнь. Доказательство я изучил всесторонне и опровержений ему не нашел. И потому убежден: некое расстояние между лягушкой и кромкой колодца остается всегда. Вот, например, если ее прыжки…
И тут зазвенел звонок.
Студенты, поднявшись на ноги, гурьбой повалили к выходу. Профессор Харди, так и не закончивший фразы, окинул их взглядом, нахмурился при виде всей этой орды беззаботных юнцов и девиц с ясными лицами и с недовольством почесал подбородок.
Как только аудитория опустела, Харди прихватил со стола любимую трубку, вышел в коридор и огляделся по сторонам. Само собой, Гроут оказался поблизости: стоял у фонтанчика с питьевой водой, утирая губы.
– Гроут! – окликнул его Харди. – Подите-ка сюда!
Профессор Гроут, подняв взгляд, удивленно моргнул.
– Э-э… что?
– Подите-ка сюда! – повторил Харди и сам поспешил к нему. – Как вы смеете покушаться на Зенона? Зенон был ученым, адептом точных наук, и, следовательно, принадлежит к моей области знания, а не к вашей! Зенона оставьте мне!
– Зенон был философом, – возразил Гроут, с негодованием взглянув на Харди. – Впрочем, я догадываюсь, что у вас
