Братья Стругацкие - Ант Скаландис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А публика в восторге от чтения отрывков. Тогда вообще многие были в восторге друг от друга, и шелестело повсюду в творческой среде: «Старик, ты гений! Старик, ты гений!»
Для фантастов это было тем более естественно. Они же были в буквальном смысле не от мира сего. Они придумывали другие миры и жили в них. Они писали о людях (и не только о людях) с других планет и о людях будущего, ставших почти богами. Им было легко почувствовать себя именно такими. Представить себя богами среди простых смертных. Представить — легко. Трудно БЫТЬ богом. Именно в 1962-м они впервые поймут это со всей остротой. Но только через год случайная (или не случайная?) фраза станет названием книги.
В начале апреля мама, познакомившись с рукописью «Возлюби дальнего», наводит суровую идеологическую критику. Её письмо, к сожалению, не сохранилось, но в целом пафос его понятен: неожиданный поворот в творчестве сыновей. То ли ещё ждёт её впереди! АН 8 апреля отвечает письмом, которое можно назвать программным (письмо, кстати, не было отправлено, так как в тот же день мама приезжает в Москву):
«Дорогая мамочка!
<…> Раскритиковала ты нас здорово. Однако, при всем моём к тебе уважении, должен сказать, что не везде и не во всём справедливо. Понимаешь, если исходить из задачи „звать молодёжь“ или „направлять молодёжь“, то не только эта — ни одна из наших работ ни к черту не годится. Задача же у нас другая совсем. Мы хотим заставить молодёжь шевелить мозгами, понимаешь? Заставить её задуматься над иными проблемами, кроме „где схватить девочку“ и „у кого перехватить пятёрку до получки на выпивку“. Нам представляется, что это задача не менее — а может быть, и более — благородная, чем „звательная“ и „направлятельная“. Звали нас и направляли всю жизнь, а толку не видно, потому что мыслят люди слишком прямолинейно: либо вперёд, либо назад. Вперёд — там сияющие дали, однако же вполне конкретные колдобины на дорогах, а назад — стыдно, конечно, но выпить можно, и с девками побаловаться. Мы должны заставить людей думать глубже, мыслить шире, воспитывать отвращение к грязи и невежеству, особенно к невежеству. <…>
Твой любящий недостойный Арк».А друзья принимают новую повесть на «ура», вот только её почему-то не берут нигде, точнее берут, но тянут с решением, и, как всегда в таких случаях, АН несёт рукопись в «Знание — силу», тем более что там главный редактор Мезенцев в отпуске. Начинаются поправки и замечания. Чем-то не устраивает имя Саул — его меняют на Якова. А название вообще оказывается цитатой из Ницше, и надо придумывать другое. Но задержка происходит из-за иллюстраций, которые АН просит сделать Макарова, а Макаров как раз разводится с женой, и ему становится ни до чего. Кирилл Андреев пишет рецензию, от которой никому не легче.
В середине апреля на сверку в «Детгиз» приходит из типографии (а тогда верстали в типографии) многострадальный, выпестованный Аркадием «Экипаж „Меконга“». И тоже попадает под Главатом. Удачно проскакивает суровое ведомство. И 19 июля АН даст телеграмму Войскунскому в Баку о выходе книги в свет. Сорокадевятилетний и уже седой Лукодьянов выдохнет, как Остап Бендер: «Сбылась мечта идиота!»
21 апреля, в день рождения дочек — обеих (так и записано, хотя Наташа родилась 20-го, а Маша 30 апреля) АН беспокоится о рассказе на конкурс журнала «Техника — молодёжи». Сегодня даже подумать смешно: без пяти минут классики переживают, чем бы им удивить молодёжь! Предлагаются две идеи:
«1. „Её тайна“ — о девочке и юноше и ноль-транспортировке (не первое ли это упоминание термина? — А.С.).
2. „Обратный“ — о человеке, движущемся в обратном направлении во времени» (не Янус ли это Полуэктович? — А.С.).
Рассказов таких, насколько мы знаем, не было.
«7-го мая у Жемайтиса и Клюевой — организационное собрание молодых фантастов.
Андреев рассказывал, что Захарченко и Казанцев до скандала противились. Я попал в оргкомитет. Там нас пятеро: Днепров, Громова, Анфилов, Полещук и я».
Вот тут короткого комментария будет явно недостаточно, и мы оставим эту тему на конец нашей главы, а пока вернёмся к хронологии личных, творческих и околотворческих событий.
В конце мая братья встречаются в Ленинграде и основательно переделывают «Возлюби дальнего» в ту «Попытку к бегству», которая всем известна. Правда, с публикацией в «Знании — силе» всё откладывается, зато уже ясно, что повесть пойдёт в сборник в «МГ» — первый настоящий ежегодник, без специального названия — просто «Фантастика-62».
Тогда же они обсуждают возникшую раньше и уже мелькнувшую в письмах идею сверхопыта, сверхинстинкта гигантского спрута Кракена, превращающего людей в моральных чудовищ. БНа не слишком увлекает замысел, он предлагает делать некий «День волшебника» (очередное название для «Понедельника»?). Однако АН, всё лето работая над переводом «Пионового фонаря», одновременно продумывает «Дни Кракена» — повесть, которая так и не была написана до конца. А жаль. «Сугубый реализм» первых глав, написанных АНом, который казался так скучен БНу тогда и который в итоге стал неодолимым препятствием для продолжения повести в этом ключе, по-моему, этот реализм — ещё одно доказательство жгучего желания, запечатлеть, сохранить для потомков лучшие, счастливые годы своей жизни. АН упорно возвращается к «Кракену» вновь и вновь, пока БН не забраковывает идею окончательно, и тогда «Кракен» в его фантастической части будет безжалостно растащен на кусочки по разным повестям. А реалистическая половина книги ляжет в архив навсегда — точнее, до публикации в полном собрании. Но как же много в ней вкусных подробностей московской издательской жизни и московского быта конца 1950-х — начала 1960-х, как изумительно описана работа переводчика с японского!
И на самом-то деле повесть эту сгубил не реализм, а отсутствие сюжета. АН видит, о чём она, о ком, для кого, но вот что там будет происходить? В июне он запишет:
«Как создать коллизию? Нужны ситуации, в которые можно вложить всю ненависть к дуракам, к наступающему мещанству, к ограниченности».
Как это напоминает «Хищные вещи века», а ведь до них — до зарождения самой идеи — ещё больше года!
А уже зимой, когда вовсю пишется «Далёкая Радуга», он сформулирует точнее:
«…Мы выработали концепцию Кракена — фактор омещанивания, элемент, в присутствии которого люди становятся животными. Показать непосредственную связь — мещанство — культ личности».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});