Аромагия - Анна Орлова

- Спасибо! – порывисто сказала я и, движимая внезапным порывом, обеими руками сжала крупную ладонь инспектора Сольбранда.

- Да за что же, голубушка? – улыбнулся он.

- Вы мой единственный настоящий друг здесь, - призналась я. – Как бы все ни сложилось в дальнейшем, я хочу, чтобы вы это знали.

- Это вам только так кажется, голубушка, - покачал головой инспектор. – У вас много друзей, просто вы... – он помолчал, видимо, раздумывая, но все же закончил: - Вы просто мало что вокруг замечаете. – Видимо, лицо мое стало странным, потому что он тут же поспешно извинился: - Простите, голубушка, если что не так! Я не умею ловко говорить, но обидеть вас не хотел.

Губы мои дрогнули в горькой улыбке.

- Я не обиделась, - глубоко вздохнув, вымолвила я. – Глупо обижаться на правду.

После смерти Фиалки я действительно заперлась в своем крошечном мирке, не желая замечать ничего, что выходило за его пределы. Зато боль, которую я переживала теперь, казалась всего лишь легким отголоском той безудержной, звериной тоски, которая сжигала меня тогда. Не так давно я сказала Петтеру, что сердце мое умерло на могиле дочери. А то, что теперь саднит в груди – это только фантомная боль, какие бывают после ампутации конечностей.

Но без сердца – не мышцы, разумеется, а эфемерного средоточия чувств – вполне можно прожить.

В памяти всплыло лицо сына – рыжие, как у меня, вихры топорщились вокруг высокого лба. Он так походил на меня, только глаза отцовские, чуть навыкате, бледно-голубые, опушенные неожиданно темными ресницами... Мне было ради чего жить, и понимание этого позволило унять боль, привычно спрятать ее подальше – запереть в шкатулку чувств и мыслей, тщательно скрываемых от окружающих. Позже мне будет очень плохо, но это будет потом. А сейчас вспомнить бабушкины наставления о том, что женщина должна быть похожа на цветок: нежный, свежий и хрупкий. Пусть на губах играет полуулыбка, осанка будет идеальной, а плавные жесты не должны выдавать ни нервозности, ни злости.

- Давайте не будем об этом, - попросила я, но закончить не успела: резкое ржание коней, рывок – и я едва не кубарем покатилась с сиденья. Снаружи доносились крики, звон стекла, отчаянная ругань извозчика.

В следующее мгновение инспектор подхватил меня и усадил обратно.

- Сидите тут, голубушка! – отрывисто велел он и непривычно резво выбрался наружу.

Я только головой покачала. Отеческие манеры, седые волосы и морщинистое лицо инспектора Сольбранда создавали впечатление глубокой старости, почти немощности – как оказалось, обманчивое. И, надо думать, он сознательно прилагал усилия, чтобы его создать.

Как примерная и благоразумная женщина, я чинно сидела в кэбе, изнывая от любопытства. Тайком попыталась выглянуть в окошко, но его мыли так давно, что люди за стеклом казались смутными тенями, бестолково мечущимися по царству Хель[39]. А из ругательств, несвязных выкриков и – почему-то – злорадного женского хохота составить представление о происходящем оказалось невозможно.

Когда дверца распахнулась, и в кэб заглянуло чье-то перепачканное лицо, я не завизжала только чудом. Вцепилась в поручень, лихорадочно соображая, чем можно отбиться. По всему выходило, что я могла только выплеснуть в лицо нападающего содержимое какого-нибудь пузырька из своих запасов. Едкая жидкость вроде лемонграсса очень быстро заставит любого позабыть о преступных намерениях, даже просто попав на кожу, а уж угодив в глаза...

- Голубушка, не тревожьтесь, это я, - проворчал инспектор (а это оказалась именно его испачканная какой-то гадостью физиономия), усаживаясь напротив меня. Он извлек из кармана клетчатый платок, отер лицо и с отвращением посмотрел на грязную тряпицу. К счастью, костюм его каким-то чудом не пострадал. – Совсем с ума сошли!

Он постучал вознице, и кэб, наконец, двинулся снова.

- Что случилось? – заинтересовалась я, протягивая инспектору свой собственный платок, хотя он вряд ли мог так уж помочь делу.

- А, - отмахнулся инспектор, - оглашенные... ээээ... дамочки! Эти, хелистки.

- Хелистки? – удивилась я, подумала, и вынула из сумочки флакончик из темного стекла. – Вот, это поможет!

- Что это? – поинтересовался инспектор.

- Масло лимона, - объяснила я. – Оно перебьет неприятный запах.

Хотя следы яиц и подгнивших овощей удалось стереть, зловоние никуда не делось.

Несколько капель лимонного масла исправили дело: сквозь нежную и звонкую кислинку лишь едва пробивалась неприятная нота. Я вздохнула с облегчением и обнаружила, что инспектор смотрит на меня с нескрываемым любопытством. Поморщившись про себя (вопрос в духе «каково это – так остро ощущать ароматы» был вполне ожидаем и, признаюсь, надоел мне до зубной боли), я постаралась перевести разговор:

- Так что произошло? Из-за чего, - я запнулась, подбирая слово, и закончила: - беспорядки?

- А, - отмахнулся инспектор, - эти оглашенные надумали перейти от слов к делу!

- И? – я подалась вперед, хотя в подпрыгивающем на ухабах кэбе это было довольно рискованно.

Инспектор усмехнулся и, стянув форменную шапку, привычно взъерошил волосы.

- Да что они могли придумать! – отмахнулся он. – Засели возле «Вапнафьорда»[40], а там как раз большое сборище было. Вот дамочки-то уважаемых господ яйцами-то и закидали. Ну а нам, известное дело, вразумлять их пришлось. Ну, дамочек, конечно, не господ!

- М-да, - я поморщилась. В свете последних событий борьба хелисток за права женщин не могла не вызывать у меня сочувствия и понимания, но их методы оставляли желать лучшего. Зато воображаю себе эту картину: лощеные богатые господа в дорогих шубах, щедро заляпанных сырыми яйцами и подгнившими овощами. Хм, надеюсь, там был и Ингольв!..

Видимо, улыбку мне скрыть не удалось. Инспектор Сольбранд промолчал, и только смешливые морщинки, собравшиеся у его не по возрасту ярких глаз, выдавали понимание.

Когда кэб наконец остановился у искомого здания, я не поверила своим глазам. Дом барышни Сигнё походил на пряничный домик, стоящий на пышных сливках-сугробах. Словно декорации в каком-то любительском спектакле!

Впустили нас с некоторым трудом. Боюсь, если бы инспектор не застращал молоденькую горничную, открывшую нам дверь, то дальше порога продвинуться нам бы не дали. Однако в конце концов барышня Сигнё изволила нас принять (притом «изволила» было сказано горничной с таким выражением, будто мы должны очень высоко ценить оказанную честь!).

Некоторая театральность ощущалась и в гостиной. В отделке превалировали разные оттенки красного – от винного до карминного, а потому сама барышня в своем белом платье поневоле привлекала внимание и давала отдых глазам.

– Проходите и присаживайтесь! – произнесла она надменно. Как будто ничтожные слуги посмели беспокоить королеву.

Она небрежно указала на диванчик, стоящий крайне неудобно – спинкой к входу, что заставляло сидящих на нем чувствовать себя неуютно. Мы с инспектором понимающе переглянулись, но спорить, разумеется, не стали.

- Здравствуйте, барышня Сигнё, - начала я, усаживаясь, как ни в чем не бывало. – К сожалению, во время предыдущей встречи вы не представились. Но думаю, вы хорошо меня помните, а я, в свою очередь, превосходно помню причину вашего визита.

- Какого еще визита?! – высокомерно произнесла она. – Я вас впервые вижу!

- Разумнее было бы сказать, что вы заказывали у меня крем для рук или мыло, - мягко поправила я. – А ваше утверждение легко оспорить. Слуги, прохожие, водитель... Мало ли свидетелей найдется?

- Свидетелей?! – взвизгнула она. – Да что вы себе позволяете?! Каких еще свидетелей?

- Свидетелей вашего намерения приобрести мансег, - спокойно объяснила я.

Барышня Сигнё пошла пятнами: мансег, то есть приворот, карался весьма сурово.

- Травы не считаются приворотом! – выпалила она, нервно ломая веер.

- Надо думать, вы консультировались с юристом? – уточнила я обманчиво ласково. – Потому и не побоялись поставить эксперимент на горничной?

- Какой еще эксперимент? Как вы смеете оскорблять меня в моем же доме?! – Весь облик ее дышал оскорбленной добродетелью, но запах... запах выбивался из образа милой юной леди. Девушкам не положено пахнуть так: тяжело, сладко, влекуще.

- Вот в этом вы промахнулись. – Продолжила я, будто не слыша. – Даже если суд не сочтет ваши действия применением мансега, то вы будете опозорены перед всем городом. Вы ведь знаете, гнусные слухи почти невозможно опровергнуть!

- Да я... да вы! – она тяжело дышала, и под белой газовой косынкой вздымалась грудь. – Я заявлю, что это вы мне его дали!

- А потом сама заявила в полицию? – с иронией уточнила я. – Мало кто поверит в такую нелепость. Но пусть так, мне уже нечего терять. Зато ваше имя смешают с грязью так, что вам никогда не удастся выйти замуж.

Она по-рыбьи хватала воздух ртом, потом выдохнула, сдаваясь:

- Чего вы хотите? Денег?

- Мне нужны всего лишь две вещи. Во-первых, отличная рекомендация для вашей бывшей горничной. А во-вторых, адрес места, где вы раздобыли эту пакость!