Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Кто ты? Что тебе здесь надо?

— Мир тебе, — послышалось из-под капюшона.

— Ты здесь? — Мануил удивленно распахнул глаза.

— Ни к чему имена. Господь ведает их, и нам они известны.

— Но как?..

— Мудрым суфием Хазратом Инаят Ханом речено: «Всеобщее сознание — вот плоть Христа, дыхание любви — его кровь. Дыхание Христа это жизнь Вселенной». Отчего же мне не войти в храм пророка Исы?

— Однако единоверцам твоим…

— Совершающие сходные проступки объединяются в суетной попытке выдать общий грех за добродетель. Лишь Господь знает истину и отделяет разрешенное от запрещенного. Пределы же человеческие достойны попрания взыскующими Божественной Истины. Я пришел сюда, поскольку единоверцы мои не сделают этого, а потому встреча наша не вызовет разговоров и не станет кормом для пожирателей слухов.

— Но здесь храм. Дом Божий. Я не могу говорить с тобой в этих стенах ни о чем, что не относится к слову Господнему и деяниям Творца Небесного.

— Это храм Софии — мудрости. А мудрость устами пророка Исы гласит, что Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Ты уже поручил себя Богу, император Мануил. Теперь же самое время заняться тем, что поручено кесарю Царем Небесным. «Время любить и время ненавидеть», — утверждал мудрейший пророк Сулейман ибн Дауд, мир праху обоих. Время войне и время миру.

Сейчас время мира подходит к концу. И нет более возможности длить его. Флот стоит на рейде Константинополя. В ближайшие дни он выйдет в море.

— Я знаю.

— Венецианцы оповещены о наших планах и готовы забыть былую вражду. Ибо не время радоваться, когда горит крыша соседского дома.

— Это хорошая весть. Куда лучше той, что у меня. Я нынче беседовал с Великим амиром. Вопреки давешнему намерению, он более не желает самолично участвовать в походе.

— Тимур получил дурные вести из Самарканда и теперь разрывается, как осел между двумя копнами сена. Ему надо возвращаться домой, ибо старый недруг угрожает родному городу. Великий амир в ярости, но он желает довести начатое до конца, и потому спешит отправить флот в Венецию, а сам начинает подготовку к возвращению.

— Беда его на руку нам. Господь карает вероломных. Однако же задуманный план более не имеет смысла.

— Отчего же? Предположим, Тимур и впрямь уйдет. Но откажется ли он так вот запросто от завоеваний? Прежде с ним такого не случалось, и вряд ли случится. Сейчас Великий амир угрожает Венеции. Он намерен захватить и сжечь ее дотла, как делал прежде со всеми захваченными городами.

Такой шаг испугает и франкских князей, и римского первосвященника. Во всяком случае, на это очень надеется Тимур. После гибели Венеции должны начаться долгие переговоры. Время, которое нужно Повелителю Счастливых Созвездий, чтобы разделаться с его врагом в далеком Самарканде, будет выиграно.

Но беда в том, Мануил, что с этой поры ты для Тимура уже не имеешь ценности. Более того, ты начинаешь представлять опасность. Сам посуди: зачем ему в тылу христианский правитель, имеющий сильный флот и неприступную крепость. Он и прежде искал твоей смерти, теперь же не станет изобретать повод и средства.

— Я думал об этом, друг мой, — склонил голову император. — Много думал. Вероятно, на время своего отсутствия Тамерлан вновь призовет султана Баязида. Вероятно, именно ему он поручит вести переговоры с италийцами. Тимура они знают плохо, зато Баязид их громил жестоко. Возможно, чтобы обеспечить верность султана, он отдаст ему Константинополь, хотя вряд ли старый враг оправдает его надежды.

— Скорее уж он поставит султаном одного из сыновей Баязида. Они спят и видят занять отцовский трон.

— Может, и так. Но, как бы то ни было, теперь я не могу оставить город.

— Почему?

— Когда вскроется, что наши корабли перешли на сторону венецианцев, лютость Железного Хромца не будет знать удержу. Тамерлан предаст огню и мечу Вечный город, казнит жителей, ибо душа тартарейца черна, как самый закопченный котел преисподней. И хотя призывает он Господа, милостивого и милосердного, ни милость, ни милосердие не отыскали даже уголка в его сердце. Пусть флот идет и действует по плану. Я же останусь тут.

— Мануил, ты что же, возомнил, что твоя смерть сможет утихомирить разбушевавшегося Тимура? Это пустая жертва. Он все равно сожжет город. Надо спасти как можно больше людей. Спасти тех, кто сможет сражаться. Ты возглавишь их, на помощь тебе по всей Европе собираются войска. У меня есть достоверные сведения, что в сербских горах у Лозника Стефан Лазоревич разгромил весь арьергард Баязида. И это только первая ласточка. Иногда чтобы победить, нужно отступить.

— Ты говоришь верные слова, мой храбрый и многомудрый друг. И будь я полководцем, сказал бы также. Но я не только полководец. Я император. Господь возвысил меня над народом моим. И когда труба архангела Гавриила возвестит начало Страшного суда, я предстану пред Господом и дам ему ответ за каждый день свой и за грехи народа моего. И спросит меня Отец Небесный: «Где был ты, когда умирали они? Когда молили о пощаде, искали спасения у тебя, возвышенного мною и униженного гордыней и жалостью к себе. Разве не знаешь ты, что в огне гордыни выкованы ключи от адской бездны. Что жалость к себе — источник любого горя в жизни?»

И мне нечего будет ответить. С этим пришел я сюда, ища ответа. И теперь знаю его. Я останусь в Константинополе и буду до последнего любезен с Тамерланом. А далее, если Всевышний даст силы руке моей, я вновь запрусь в стенах Вечного города и выведу старого и малого — всякого, кто способен держать оружие, чтобы отстоять дом свой. И уж если сложим мы головы, то как подобает мученикам за веру Христову, а не как бараны под ножом мясника. Я остаюсь, друг мой. Ступай. Ты сделал все, что мог. Оставь меня наедине с Господом, ибо долог список моих прегрешений и краток миг до последнего часа.

Собор святого Лоренцо, излюбленная церковь рода Медичи, был под завязку набит людьми. Члены синьории на почетных местах, чуть позади — цеховые старшины, кондотьеры и капитаны городского ополчения. В проходах теснилась чернь, ворье и слуги городского патрициата.

— …Жители славной Флоренции! — громыхал с амвона сильный голос Балтасара Коссы. — Не о том я хотел говорить с вами сегодня. Желал напомнить вам о доброй самаритянке, отринувшей дрязги и споры, дабы, пусть и с ущербом для себя и семьи своей, подарить спасение тому, кому оно было столь необходимо в час испытаний. Но теперь не ведаю я, упоминать ли здесь слова Писания. Ибо, вслушиваясь в звон флоринов, сделались вы глухи к зову Правды Господней. Забыли вы, должно быть, что этот град, цветущую Флоренцию, Карл Великий преподнес в дар Папе Льву III. Его заботами удобрена земля, на которой произросла дивная лилия, красующаяся в вашем гербе.