Письма - Николай Лесков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Преданный Вам
Н. Лесков.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
<Январь 1890 г.>
От А. И. Введенского ответа нет. Согласны ли Вы будете доверить очерк Петру Васильевичу Быкову, основательности которого надо отдать все преимущества, особенно в историческом отношении, так как он составил всю мою библиографию? Лучше его никто не знает истории моих работ, и я рад бы был видеть очерк, написанный Быковым. Он на это согласен. Пригласите его к себе (адрес: Угол Коломенской и Кузнечного, 1/15, кв. 17).
Н. Лесков.
В. М. ЛАВРОВУ
13 марта 1890 г., Петербург
Достоуважаемый Вукол Михайлович.
Так сильно я виноват перед Вами, что не знаю, как и оправдываться и каяться. На первое Ваше письмо я ежедневно собирался Вам отвечать и не отвечал, потому что болезнь и досаждения по поводу VI тома моих сочинений совсем меня расстроили до того, что я не был в состоянии ничего определить. Я весь изнервничался. Теперь вчера дело решено без всякого решения: никакой развязки не будет, и том останется под арестом без объяснений… Значит, 3 тыс. руб. пропало, и делай что хочешь. Вот под какими порядками приходится жить и еще работать самую нежную и нервную работу. Отсюда можете себе представить мое душевное состояние и в нем найдете извинение моей отупелости и неподвижности, вообще не свойственной и даже глубоко противной моему характеру. Наглая мерзость значительной подлости меня не побеждает, но исполняет равнодушием ко всему окружающему — к себе самому и к любимому делу. В таком состоянии мне было тяжело написать Вам даже несколько строк, и теперь тяжело, но, однако, я себя преодолеваю и пишу.
Рассказ кстати: по поводу «Крейцеровой сонаты» я начал и половину написал, но тут подошли неприятности, и работа выпала из рук. Завтра же примусь за нее снова, и о том, как пойдет дело, через неделю Вам напишу. Напишу и новые соображения о «Ч<ертовых> куклах», которые здесь очень нравятся и всех интересуют. Кажется, их можно будет продолжать.
Н. Лесков.
Всем кланяюсь.
А. С. СУВОРИНУ
13 апреля 1890 г., Петербург
Я прочитал Ваш сегодняшний фельетон. Он мне очень нравится, за исключением одного небольшого места в первом столбце. Почему это Вам «тоже не по душе» работа по евангелиям? Я думаю — это просто так сказано… Или, может быть, это не «не по душе», а не по вкусу… Ваша душа очень много лучше, чем Вы о ней думаете, — это по ней, ее надо жалеть и уважать за то, что Вы ей подваливаете под ноги и что она «яко добр жернов вся претирает». Толстой делает именно то, что теперь назрело: без веры жить нельзя, а верить в пошлости тоже нельзя. Очеловечить евангельское учение — это задача самая благородная и вполне своевременная. «Не по душе» она только «торгующим благодатию», но Вам это говорить не пристало. Так мне это чувствуется. Я за Вашу душу, которая напрасно Вами оклеветана. «Душа по природе христианка» (Тертулиан).
Приходил благоприятель, нюхающийся с монахами, и сообщил, что старший из духовных цензоров был на днях у Лампадоносцева, и тот не утерпел и спросил его в разговоре:
«Не являлся ли к Вам Л<еско>в?»
Монах испугался и стал уверять, что он со мною «не знаком».
«Я спрашиваю: не приходил ли он просить о… своих сочинениях?»
«Нет, — отвечал монах, — да мы и ничего не можем сделать, потому что всё запретили по определению».
«Ну, конечно», — отвечал Пбц. (Победоносцев) — и тем кончился разговор, который вполне достоверен и достаточен для того, чтобы показать тон, данный тем, к кому я должен бы «явиться» и просить невесть о чем и выслушивать все, что вздумает сказать подлый и пошлый человек, стоящий на высоте бесправия.
Печатаем том X. — Выпустим его в мае и затем станем подпечатывать том VI (с 16-го листа). Когда подпечатка будет готова (примерно к августу), тогда попросим запечатанный том распечатать; к 10-ти начальным листам присоединим то, что вновь подпечатаем, а отрезок (25 листов), — чтобы опять запечатали и отдали на хранение, как это делается, — на неопределенное время. Пусть пройдет 5— 10 лет, и «Мелочи арх<иерейской> жизни» все-таки будут стоить по 1 руб. за экземпляр (2 500 руб.). Поэтому их стоит сберечь.
Где?
Обыкновенно вырезки оставляют в той же типографии, где печаталось. Это так делается, но П. П. Коломнин этого не хочет; а я не хочу на него ни роптать, ни жаловаться и могу представить лицо, которое возьмет листы к себе и под свою расписку… Это не трудно, но трудно поверить, что Вы (Ваша душа) позволите, чтобы к числу моих обид прибавилась еще одна, исходящая от Вашего имени, — чтобы меня гоняли с этими листами по городу и заставляли просить Вольфа превосходить Вас в снисходительности и деликатности к товарищу… Я не хочу и не могу этому поверить до тех пор, пока услышу это от Вас самих. — Я Вас прошу, любезный друг и товарищ Алексей Сергеевич, повелеть Н. Ф. Зандроку, чтобы отрезки VI тома были приняты на хранение в кладовую, пока время изменит обстоятельства. Стыдно мне просить об этом другого человека!
Преданный Вам
Н. Лесков.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
2 мая 1890 г., Петербург
Достоуважаемый Сергей Николаевич!
Я прочел статью Арсения Иван<овича> Введенского в майской книжке «Исторического> в<естника>» и глубоко благодарен за нее и автору и Вам. Статья эта вполне справедлива, умна, благородна и благожелательна, а притом она строга и требовательна и не льстива — что мне особенно дорого и приятно. Это первая статья, которую я прочел о себе, чувствуя в критике настоящую честность, искренность и ясное понимание. Я очень счастлив, что дожил до удовольствия прочесть о себе мнение человека искреннего и понимающего дело. Что он ставит мне в укор, то все правильно заслуживает замечания и укоризны, и он обидел бы меня, если бы отнесся ко мне снисходительнее. Словом: я очень рад, что Вы остановились на этой статье Введенского, и прошу Вас принять от меня глубокую за нее благодарность.
Ваш Н. Лесков.
П. И. ВЕШБЕРГУ
11 мая 1890 г., Петербург
Достоуважаемый Петр Исаевич!
На почтенное письмо Ваше, в котором Вы спрашиваете моего мнения о том, чтó бы Вам взять в «Славянский сборник» из моих сочинений, откровенно и чистосердечно говоря, я думаю, что лучше бы всего совсем ничего не брать, так как я не только не партизан славянофильского настроения, но даже просто не люблю его. Но мешать Вашему намерению цитировать не могу и не усиливаюсь к этому. Скажу одно, что «Соборяне» уже трепаны и перетрепаны, и я не стал бы еще раз их трепать. Притом же Туберозов едва ли был в «природе», — он не более как «плод моего воображения». Я бы на Вашем месте и для Ваших целей взял бы или «Пигмея», или «Однодума», или «Боброва» (из «Кадетского монастыря»). Все эти очерки есть в I томе Собрания и отдельно в «Трех праведниках». Вы их всегда легко достанете на просмотр.
Достопримечательности моей жизни заключаются в том, что я родился 4 февраля 1831 года, Орловской губернии и уезда в селе Горохове; происхожу из дворян Орловской же губернии; воспитывался в Орловской губернской гимназии; служил в гражданской службе очень мало и увлечен в литературу Громекою в 1860 году. В литературе был постоянно руган. Впрочем, подробности обо мне собирал П. В. Быков для статьи, которая, кажется, должна появиться в следующем № «Иллюстрации». Я к этому ничего прибавить не могу. Быков знает об этом больше чем я сам помню.
Преданный Вам
Н. Лесков.
А. С. СУВОРИНУ
11 мая 1890 г., Петербург
В сегодняшнем фельетоне Вы едва ли были справедливы. Разве Лейкин не выразил жизни рыночного быта и мастеровщины? Разве Атава не выразил дворянского рассеяния и «оскудения»? Мельников не воспроизвел быта раскола и староверия, и я, хотя слабо, не передавал духовенства, богомолов и нигилистов?.. Пусть мы это делали хуже, чем Григорович, но, однако же, все-таки делали, — и многим казалось, что мы делали это с хорошим знанием описываемой среды. Вы или увлеклись и ошиблись, или же не хотели быть беспристрастным. Лейкин, Атава и Мельников всегда останутся хорошими знатоками и описателями занимавшей их группы русских людей.
Ваш Н. Лесков.
С. Н. ШУБИНСКОМУ
2 июня 1890 г., Нарва
Получил июньскую книжку «Историч<еского> вестника» и прочел отзыв Трубачева о «Горе». Покорно Вас благодарю за внимание и за ласку. Трубачев очень добр ко мне, но он не сказал мне лести и не оскорбил истины:
«Гора» требовала труда чрезвычайно большого. Это можно делать только «по любви к искусству» и по уверенности, что делаешь что-то на пользу людям, усиливаясь подавить в них инстинкты грубости и ободрить дух их к перенесению испытаний и незаслуженных обид. «Гора» столько раз переписана, что я и счет тому позабыл, и потому это верно, что стиль местами достигает «музыки». Я это знал, и это правда, и Трубачеву делает честь, что же заметил эту «музыкальность языка». Лести тут нет: я добивался «музыкальности», которая идет этому сюжету как речитатив. (То же есть в «Памфалоне», только никто этого не заметил; а меж тем там можно скандировать и читать с каденцией целые страницы. Мне самому стыдно было на это указывать, а старшие этого не раскутали… А Трубачев это уловил… Это ему делает честь перед старшими.) Очень буду рад, если Тр. попомнит урок, полученный им от Скоробрешки, и освободится от льстивости и искательности. Он умеет читать, — это уже кое-что обещает.
