Проект «Джейн Остен» - Кэтлин Э. Флинн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ваша миссия завершилась блестящим успехом. Команда проекта с нетерпением ждет встречи с вами завтра. Начинаем в девять, в большом конференц-зале. — Он помолчал, затем добавил: — Придет Ева Фармер! Она хочет пообедать с вами.
Я не сразу вспомнила, кто такая Ева Фармер.
— Сколько сейчас времени? — Отсутствие дневного света сбивало с толку. Как люди так живут, как понимают, когда пора идти спать?
— Около четырех часов вечера.
— Давно мы вернулись? — Я замялась, выбирая местоимение. Но, если бы Лиам не попал в радиус действия метки и я вернулась одна, слова или поведение доктора Пинга явно сообщили бы мне об этом.
— Возвращение произошло сегодня в десять тридцать утра.
— Лиам в порядке? — Я затаила дыхание.
Он чуть помедлил с ответом.
— Профессор Финекен в стабильном состоянии. Мне доложили, что на восстановление уйдет некоторое время.
— У него пневмония?
Он кивнул.
— И тиф, я в этом уверена… Я с радостью введу его врачей в курс дела, если нужно. Можно мне его увидеть?
— Разумеется — через пару дней, как только вам разрешат покинуть институт.
— Он не здесь?
— Он нуждался в более интенсивной медицинской поддержке, чем та, что доступна у нас в здании. — У меня на лице, должно быть, отразился испуг, поскольку доктор Пинг добавил: — Он поправится, не волнуйтесь. — Он сухо усмехнулся. — Кажется, его жена и так волнуется за десятерых; мне сказали, что она от него не отходит. Сцена в шлюзе была та еще — хорошо, что вы были без сознания. Вы же знаете, насколько она сдержанна — исконная британка до мозга костей. Но как она закричала, когда увидела его! У меня до сих пор в ушах звенит.
Потеряв дар речи, я воззрилась на доктора Пинга. Глаза у него были такие темные, что различить, где зрачок, а где радужка, было невозможно — это придавало ему невозмутимый вид, а аккуратный маленький нос и идеально ровные брови только усиливали это впечатление.
— Как вы поняли, что наша миссия имела успех, — наконец спросила я, — если мы еще никому о ней не рассказали?
А вот как: примерно через два месяца после нашего отправления в прошлое люди по всему миру зашли в библиотеки или заглянули в свои коллекции электронных книг и с изумлением и восторгом обнаружили там семнадцать новых романов Джейн Остен. Пока доктор Пинг рассказывал мне об этом в своей спокойной манере, я смотрела на него с нескрываемым ужасом. Я знала, что мы нарушили поле вероятностей, но только в тот момент поняла, насколько плохо представляла, к чему это может привести. С одной стороны, еще семнадцать книг Джейн Остен — это здорово, с другой — очень страшно.
Ибо что еще могло измениться? Я вернулась в мир, которого больше не знала, в котором мне больше не было места. В тот, где Лиам, судя по всему, уже был женат. Или он и так был женат и лгал мне все это время? Я задрожала.
Только спустя некоторое время я обрела дар речи.
— Хотите сказать, что все знали об этой миссии? И что мы должны были изменить — что нас именно за этим туда и отправили? — Значит, у меня не будет проблем из-за того, что я изменила историю; пожалуй, это была хорошая новость — как и новость о семнадцати книгах.
— Конечно. — Он взглянул на меня; в его лице произошла перемена. — Так вы не знали? Но, возможно, вы происходите из той версии, где не… Позвольте мне уточнить… — Он поднес запястье к лицу и заговорил в наручное устройство: — Доктор Эрнандез, доктор Монтана, зайдите, пожалуйста. — До той секунды я не замечала этого девайса и завороженно уставилась на него — как, наверное, уставилась бы Джейн, — разве что чуть лучше понимая, что это.
Когда доктор Эрнандез вошел и поздоровался со мной, я вспомнила, что он — член команды проекта и специализируется на психологических аспектах перемещений во времени; доктора Монтану я не знала. Они с серьезным видом сели по обе стороны моей койки.
— Доктор Пинг сказал, что вы удивились, когда узнали, что ваша миссия изменила историю, — мягко начал доктор Эрнандез. Он был невысоким мужчиной лет шестидесяти с добрым морщинистым лицом. — Возможно ли, что перед отправлением вас не проинструктировали об этой задаче? Что многое тогда обстояло иначе?
Между уходом доктора Пинга и появлением этих двоих у меня было время поразмыслить в одиночестве, и беспокойство мое только усилилось.
— Что именно вы подразумеваете под словом «многое»?
— Ну, это мы и пытаемся выяснить, так ведь? — спросила доктор Монтана. Их преувеличенно бережная манера общения наводила на мысль, что они считают меня сумасшедшей. — Расскажите нам о мире, из которого вы родом, Рейчел, а мы расскажем вам о том, где вы сейчас находитесь. И тогда все станет понятно. — Она перевела взгляд на монитор позади меня. — Разрешите, я дам вам немного успокоительного. У вас сердцебиение зашкаливает. Не волнуйтесь. Такое действительно быстро не переваришь.
Она была примерно моего возраста, с кожей медного оттенка и длинной тонкой шеей. Доктор Монтана остановила на мне сочувственный взгляд своих больших темных глаз и, взяв меня за руку, перевернула ее ладонью вверх. Прежде чем я успела воспротивиться, она достала крошечный шприц и сделала мне укол, от которого приятное онемение расползлось сначала по предплечью, а затем по всему телу. Я ощутила, как сердце успокаивается, а вместе с ним — и мысли; мой страх вдруг стал казаться чем-то далеким, принадлежащим кому-то другому. Проговорили мы, наверное, час — я совершенно потеряла счет времени.
Нас отправили в прошлое, чтобы продлить жизнь Джейн Остен. Не для того, чтобы добыть письма Кассандры, — в тот день об этом никто даже не упомянул. Позже я узнала, что в этом мире не уцелело ни одного письма от Джейн Остен к Кассандре, зато сохранились дюжины писем к Генри. В моем спектронанометре, так и не сумевшем определить расположение метки портала, тоже не осталось снимков тех писем, ради которых я так рисковала. А еще никто здесь не слышал об «Уотсонах» — все очень удивились, обнаружив у меня в сумке рукопись романа. Диагностировав гемохроматоз, я, судя по всему, попала в точку, поскольку рекомендованные мной кровопускания помогли. Джейн Остен не умерла в 1817 году. Я изумилась, узнав, что она дожила до 1863 года.
Многое, очень многое обстояло здесь иначе, но самым главным отличием было то, что в мире, где я оказалась, историю меняли без всякого стеснения. Это было в норме вещей:
