Хрустальная пирамида - Содзи Симада

К тому же неожиданно для меня Митараи снова утратил свою обычную бодрость. Нынешнее дело, принесшее нам огромный гонорар в сто тысяч долларов, далось ему, видимо, непросто.

Конечно, я говорю не о самой работе. Будучи бодр, как обычно, он и бровью не повел бы, если б работа заставила его мотаться по всему земному шару. Но на этот раз начало расследования застало его не в самой лучшей форме. Его силы были в упадке, и ему следовало бы хотя бы месяц отдохнуть. Несмотря на это, он начал действовать, пытаясь усилием воли вернуться к своему обычному состоянию. И на протяжении сентября и октября мне пришлось быть свидетелем последствий этого, отражавшихся на его психическом состоянии.

При простуде надо соблюдать покой, и тогда она пройдет быстрее. А если слишком усердствовать, то она только осложнится и лечение затянется. Я не знал, может ли осложниться депрессия, но беспокоился, чтобы этого не произошло с Митараи.

Только это одно и беспокоило меня в связи со здоровьем друга. Организм у него был крепкий. Его не беспокоили никакие проблемы, свойственные работникам умственного труда, не было никаких профессиональных болезней, и если он и болел, то только простудой раз в год. Увлекшись чем-то, мой друг и не думал ложиться спать. Питался скромно — никакого интереса к деликатесам, ни разу за всю жизнь не напился. Часто приходится слышать, что европейских сыщиков раздражает отсутствие черной икры или дорогого вина, а Митараи вполне удовлетворялся хлебом с чаем. С одной стороны, он мог быть привередлив, с другой — совершенно неприхотлив, потому не мог навредить своему организму обжорством или пьянством и заставлял окружающих волноваться лишь из-за своего расположения духа. Но повлиять на это не было никакой возможности.

Вот в таких обстоятельствах я приступил к наброскам рукописи о «Деле Хрустальной пирамиды». В это время пришли письма от Леоны и Грэма Алексона из Филадельфии. Господин Алексон прислал вежливую благодарность, Леона приложила к письму билеты в Лос-Анджелес. Работа над «Аидой-87» наконец завершилась, на тридцатое ноября назначили премьерный просмотр. Она очень просила нас приехать. На обратной стороне бледно-розового конверта Леона каллиграфически вывела иероглифами свое имя.

В повседневности немудреного иокогамского существования казалось невероятным, что вдали, на той стороне Тихого океана существует шикарный Голливуд, где прямо сейчас звезды живут жизнью, похожей на сон. Я снова стал ощущать себя обычным скучноватым и провинциальным японцем. И даже приключения прошедшего лета казались далеким сном, слишком роскошным и экстравагантным. Но письмо Леоны напоминало, что все произошло на самом деле, и приглашало вернуться в этот сон.

— Приглашает на предварительный просмотр, говоришь? — удивленно спросил Митараи, выслушав мой рассказ о письме Леоны.

— Ты разве не хочешь посмотреть? — ответил я.

— Немного подождать, и его покажут даже в кинотеатре в Исэдзаки-тё [36] . Можно будет пешком дойти. Зачем лететь на самолете?

— Там же люди, связанные с делом, которым ты занимался… Не хочешь еще раз увидеться?

— Хочу. Когда снова появится похожее дело.

— Но, Митараи…

— Исиока, жизнь коротка. Может быть, сейчас мы быстро движемся к какой-то цели. Время на работу ограничено. Некогда отвлекаться на цветочки у дороги.

— Может быть, ты и называешь это цветочками у дороги, но для одной женщины это — дело жизни.

— Поэтому я и не сказал, что не стану смотреть. Я говорю, что глупо идти на банкет с разряженными женщинами и принимать участие в дурацких разговорах.

— Но ведь книга об этом деле…

— Ты, надеюсь, не собираешься писать об этом книгу?

— Что? — Тут настала моя очередь удивляться. — Ты не хочешь, чтобы я писал книгу?

— Не очень.

— Почему? — непроизвольно крикнул я. — Где ты еще видел такой интересный случай? Сделать о нем книгу стоит хотя бы ради того, чтобы мир узнал об этой революционной трактовке пирамиды Хуфу. Ты с этим не согласен?

— История — это официально одобренная ложь. Достаточно, чтобы истину знал узкий круг людей.

— Да что ты такое говоришь…

— Это не я, Исиока. Это наше мерзкое общество.

— Ну и что, что говорят в обществе? Это моя работа!

Лицо Митараи приняло выражение, которое когда-то пародировала Леона.

— О, Исиока, ты так думаешь?.. Ты порядком вырос, но все равно ничего пока не понимаешь.

— Наверное, это так, но писать я буду. Я так решил, и сделаю это, несмотря ни на какое давление с твоей стороны, — уверенно заявил я.

Я никогда не понимал, что думает Митараи. И сейчас не понимал его настроения, но, по крайней мере, понял, почему он не склонен ехать в Америку.

— Дело расследовано. Больше никаких проблем не возникнет, — сказал он.

На следующий день утром позвонила Леона. Это был день рождения Митараи, и в коридоре образовалась горка из писем от его поклонниц. Было ясно, что и Леона звонит его поздравить.

По телефону он дал такой же расплывчатый ответ, что и мне, но, как это всегда бывает в его день рождения, мы с Митараи пошли в английский бар, выпили шампанского, съели торт, испеченный его поклонницами, и, в конце концов, на следующий день сели в самолет, направляющийся в Америку. Мы летели в такую даль не ради нового необыкновенного расследования, а просто чтобы посмотреть новый фильм Леоны Мацудзаки. Ничего удивительного, что нерадостное выражение не покидало лица Митараи, который считал, что побудительным мотивом любого его действия должен быть прежде всего творческий интерес.

Голливуд, Америка — 16

Из аэропорта Лос-Анджелеса мы, сев в присланный Леоной темно-коричневый лимузин, поспешили в кинокомпанию «Парамаунт» на Мелроуз-авеню в Голливуде.

Мы считали, что знакомы с Леоной близко, как соседи по лестничной площадке, и предполагали, что она встретит нас если не в зале прилетов аэропорта, то, по крайней мере, в вестибюле «Парамаунта», который находится сразу за воротами Мелроуз-гейт у въезда на территорию кинокомпании. Но Леона, популярная в Америке еще больше, чем в Японии, не могла здесь позволить себе такого простого поведения. Так что в этот день, 29 ноября, мы смогли увидеться с ней только после многократных проверок охраны в приемной в глубине здания кинокомпании.

Приемная была замечательная. Гобелены отражались в полу и стенах из полированного мрамора, в аквариуме плавали яркие тропические рыбки. Диваны, обитые серой кожей, столики из красного дерева… Если не принимать во внимание стиль, то по роскоши она не уступала салону первого класса на «Титанике», который погиб в Атлантическом океане.

— Привет!

Леона вошла через дверь в дальнем углу просторной комнаты. Она была в черных обтягивающих брюках из кожи и плотном шерстяном жакете. Его украшал геометрический рисунок, вышитый черными и золотисто-коричневыми нитями. Каштановые волосы завиты, на губах коричневая помада.

Она прежде всего обняла Митараи, вставшего с дивана, потом слегка приобняла меня. Стройная, хрупкая фигурка, и при этом хорошо развитая грудь. Аромат дорогих духов.

— Выпьем сначала по бокалу в баре, а потом — прошу на первый просмотр, — пригласила Леона.

Бар тоже оказался прекрасным — ничего кричащего, никакого шумного оркестра. Мы сели за стойку, окруженную деревянными панелями в английском стиле, и подняли бокалы с шампанским. Здесь в присутствии единственной женщины — Леоны — мы почувствовали себя непосредственными участниками важного события в истории американского кино.

— Я дважды обязана вам своим спасением, — сказала Леона, осушив бокал. — В Японии ведь говорят — что было дважды, повторится и в третий раз. Может быть, будет и третий такой случай…

— Желаю, чтобы этого не случилось. За тебя! — сказал Митараи.

— Почему же?

Мой друг надул губы, и лицо его приняло слегка игривое выражение.

— Потому что я желаю тебе добиться еще большего успеха и стать поистине олицетворением Голливуда. Желаю, чтобы на твоем пути больше не встречалось таких препятствий.

— Вы говорите не то, что думаете.