Карл Смелый - Вальтер Скотт

Все собрание и даже сам герцог были тронуты благородством и величием, с которыми неустрашимый старец преклонил колено.

— Встаньте, сударь, — сказал ему герцог, — если мы сказали что-нибудь, оскорбившее вашу личность, то мы во всеуслышанье отказываемся от произнесенного нами и готовы выслушать вас как благонамеренного посланника.

— Благодарю вас, государь. Сообщенная вашему высочеству бумага содержит в себе исчисление многочисленных обид, нанесенных нам вашими сановниками и Ромонтом, графом Савойским, вашим искреннейшим союзником и советником. Что касается графа Ромонта — он уже узнал, с кем имеет дело; но мы не предпринимали еще никаких мер, чтобы отомстить за оскорбления, обиды и притеснение нашей торговли теми, которые, ссылаясь на волю вашего высочества, задерживали наших соотечественников, отнимали у них имущество, заключали их в темницы и даже иногда лишали их жизни. Ла-феретский бунт произошел ни от нас, ни при нашем содействии; но невозможно, чтобы свободный народ сносил более такие обиды, и мы решились сохранить свою независимость или умереть, защищая права свои. Что же из этого должно произойти, если вашему высочеству не угодно будет выслушать предложения, которые мне поручено сделать… Война — истребительная война! Потому что если эта роковая война возгорится, то пока хоть один из наших соотечественников будет в состоянии владеть оружием, до тех пор продлится эта война между вашим могущественным государством и нашими бедными областями. И что же великий герцог Бургундский может приобрести в этой борьбе? — богатство и добычу? Увы, государь! Гораздо больше золота и серебра на сбруе всадников вашего высочества, чем его найдется в государственной казне и у всех частных лиц нашего союза. Вы ищете славы? Мало чести с многочисленной армией разбить несколько мелких отрядов; с людьми, одетыми в стальные латы, одолеть полувооруженных землепашцев и охотников — такая победа не много доставит славы!.. Но если Царь Небесный склонит весы победы на сторону меньшую числом и хуже вооруженную, то предоставляю вашему высочеству судить, как много в таком случае потерпит ваша честь и слава! Желаете ли вы увеличить число ваших подданных или распространить пределы ваших владений войной с вашими горными соседями? Знайте, что если угодно будет Богу, то вы можете завладеть нашими бесплодными, утесистыми горами; но, подобно нашим древним предкам, мы найдем себе убежище в пустынях более диких, где, давши последний отпор, умрем посреди неприступных наших ледников. Мужчины, женщины и дети, все мы скорее замерзнем там, нежели хоть один из свободных швейцарцев признает над собой чуждого властелина.

Речь Бидермана произвела сильное впечатление на всех присутствующих. Герцог это заметил, и врожденное его упрямство раздражилось всеобщим расположением, явившимся в пользу посланника. Это чувство перевесило благоприятное впечатление, произведенное в нем речью достойного Бидермана. Он нахмурился и прервал старца, намеревавшегося продолжать свою речь:

— Вы ложно судите, господин граф, или господин Бидерман, каким бы именем вы ни назывались, предполагая, что мы намерены воевать с вами для приобретения добычи или славы. Нам известно, что нет ни выгоды, ни чести победить вас. Но государи, которым небо даровало власть, должны истреблять шайки разбойников, хотя и бесчестно меряться с ними оружием; мы травим волков, хотя мясо их и шкура ни к чему не годятся!..

Почтенный посол покачал своей седой головой и отвечал, не обнаружив ни малейшего смущения, даже почти с улыбкой:

— Я дольше вас, государь, знаком с травлей и имею в этом отношении более опытности. Самый смелый, самый отважный охотник не защищен при нападении ка волка в его логовище. Я представил вашему высочеству, как мало вы можете выиграть и как много можете потерять, несмотря на ваше могущество, начиная войну с решительными и отчаянными людьми. Позвольте мне теперь объяснить вам то, что мы готовы сделать для обеспечения искреннего и долговременного мира с нашим могущественным соседом, герцогом Бургундским. Ваше высочество заняты теперь покорением Лотарингии, которое весьма возможно для такого сильного и предприимчивого государя. Пределы вашей власти могут распространиться до берегов Средиземного моря — будьте нашим благородным другом, нашим искренним союзником, и горы наши, защищаемые воинами, привыкшими к победам, будут служить вам оградой от Германии и Италии. Из уважения к вам мы помиримся с герцогом Савойским и возвратим ему завоеванные нами земли на условиях, какие ваше высочество сами заблагорассудите признать приличными. Относительно прежних обид, причиненных нам вашими пограничными начальниками, мы будем молчать, если удостоверимся, что притеснения эти впредь не будут производимы. Наконец, и это мое последнее предложение — мы пришлем три тысячи наших юношей как помощь вашему высочеству в войнах ваших с королем французским или с императором германским. Это совсем другого рода люди — могу я сказать по правде и с гордостью, — чем германские и итальянские бродяги, из которых составляются толпы наемных солдат. Если ваше высочество согласитесь принять это предложение, то вы будете иметь у себя такое войско, каждый солдат которого оставит кости свои на поле сражения прежде чем изменит данной вам присяге.

Смуглый, высокий и стройный человек, в богато отделанном, узорчатом доспехе, встал со своего места, как бы увлеченный чувством, которому он не в состоянии был противиться. Это был граф Кампо-Бассо, начальник герцогских наемных итальянских войск, который, как мы уже упоминали, имел на ум герцога большое влияние, приобретенное искусством, с каким он умел приноравливаться к мнениям и предрассудкам своего властелина и доставлять ему благовидные предлоги к извинению его упорства в принятых им однажды намерениях.

— Его высочество извинит меня, — сказал он, — если я осмеливаюсь говорить в защиту чести моей собственной и моих неустрашимых подчиненных, которые пришли со мной из Италии служить храбрейшему из государей. Я бы, конечно, мог выслушать без гнева оскорбительные речи этого седобородого старика, слова которого могут повредить благородному человеку не более чем лай крестьянской собаки. Но когда я слышу, что он предлагает присоединить свои толпы мятежных, непокорных бездельников к войскам вашего высочества, то я должен объявить ему, что в отряде моем нет конюха, который согласился бы сражаться в таком обществе. Даже я сам, привязанный узами вечной признательности, не мог бы решиться служить наряду с такими товарищами. Я сверну мое знамя и поведу моих пять тысяч человек искать — не лучшего повелителя, так как подобного герцогу нет в целом свете, — но такой войны, в которой мы не будем принуждены стыдиться наших сослуживцев.

— Молчи, Кампо-Бассо, — сказал герцог, — и будь уверен, что ты служил государю, слишком хорошо знающему тебе цену, чтобы променять тебя на неизвестные и ненадежные услуги тех, в которых он видит только буйных и злонамеренных соседей.

Затем обратясь к Арнольду Бидерману, он холодно и сурово сказал ему:

— Господин Бидерман, мы терпеливо выслушали вас, несмотря на то, что вы явились к нам, имея руки, обагренные кровью слуги нашего графа Арчибальда Гагенбаха; так как если даже предположить, что он был умерщвлен ненавистным обществом, которое, клянусь Святым Георгием, никогда, пока мы живем и царствуем, не поднимет своей ядовитой головы на этом берегу Рейна, — то все-таки не подлежит сомнению, что вы стояли с оружием в руках и поощряли поступок убийц, совершенный под вашим покровительством. Возвратитесь в ваши горы и будьте благодарны за то, что вы возвращаетесь туда живые. Скажите пославшим вас, что я скоро явлюсь на их границах. Посольство из именитейших ваших граждан, которое выйдет ко мне навстречу с веревками на шее, с факелами в левой руке и держа правой за острие свои мечи, может узнать, на каких условиях мы соблаговолим предложить вам мир.

— Так прости мир и да будет война, — сказал Бидерман, — и да падут ее бедствия и проклятия на главу тех, кто предпочитает кровавую брань дружелюбию и согласию. Мы встретим вас на границах наших с обнаженными мечами, но держа их не за острие, а за рукоятку… Карл Бургундский, Фландрский и Лотарингский! Герцог семи герцогств, граф семнадцати графств! Я вызываю тебя на бой и объявляю тебе войну от имени союзных кантонов и других, которые к ним присоединятся. Вот грамота, объявляющая войну!

Герольд взял от Бидермана роковую бумагу.

— Не читай ее, герольд! — сказал с надменностью герцог. — Пусть палач проволочет ее по улицам, привязав ее к хвосту своей лошади, и прибьет ее к виселице, для доказательства того, как мы ценим эту дрянь и тех, которые ее посылают. Ступайте, господа, — продолжал он, обращаясь к швейцарцам, — убирайтесь поскорее назад в ваши горы. Когда мы с вами встретимся, то вы узнаете, кого вы оскорбили. Подвести мне лошадь, заседание кончилось!