Отречение - Петр Проскурин

«Сейчас закрою глаза, — подумала Оля, — и все исчезнет. Ничего ведь нет и не было, мне все только приснилось. Ни моря, ни Пети, ни луны, ни этого тоскливого крика, ни этой несчастной, порочной птицы, все, все — мираж; все я сама придумала… Это не любовь… Болезнь, какое-то наваждение, так не любят, это болезнь…»

По привычке в трудные моменты крепко зажмуриваться она сжала до боли кулаки, так что ногти впились в ладони, затем потянулась, поцеловала его и стала быстро собираться; натянула на себя спортивный костюм, нашла сумки и сложила в нее необходимое; Петя тоже возился рядом, сопел, натягивая кеды, затем спросил, не забыла ли она взять воды.

Стояла редкая тишина, словно мир обезлюдел; даже море не слышалось. Близилось утро, и луна заметно побледнела, мягкие очертания гор начинали сильнее размываться в небе, терпко пахло выброшенными в шторм и начинавшими подгнивать водорослями.

Тоскливый крик опять донесся со стороны парка и снова неприятно тронул сердце, Оля даже не смогла усмехнуться своей странной слабости и подумала, что древний магический символ, маленький скарабей на груди что-то молчит… Все, сказала она себе, сейчас мираж рассеется, все станет на свои места… Сказать или не сказать про этого несчастного Прошку, думала она дальше, что-то он сегодня особенно нехорошо кричал; но тут Петя, застегнув полог и топая кедами по песку, проверяя, удобно ли обулся, сам услышал тоскливый крик, донесшийся со стороны поселка, и замешкался, провел рукой по волосам и стал размышлять вслух, не отнести ли в парк по пути хлеба с водкой.

— Давай лучше его самого прихватим, — сказала Оля, — это он меня и разбудил… В самом ведь деле, утащим — и все…

— Странно все это, — сказал Петя. — Нет, представляешь картинку? Сдохнет он там, в горах, или лисица его сожрет… Какая разница, здесь или там? Ты, наверное, шутишь?

— Нет, я не шучу, — сказала она с чисто женской непосредственностью. — И потом, мы же договорились, ты обещал…

— Ну, если обещал, отчего же, — сказал Петя уже совершенно иным голосом — тепло, чуть насмешливо.

— Конечно, обещал, — подтвердила она. — Потом, то, что происходит здесь, в парке, действительно отвратительно. Чтобы сделать доброе дело, не надо столько раздумывать…

Они понимали теперь друг друга с полуслова и шли быстро, бесшумно, как заговорщики. Пустынным берегом они выбрались к спящему, залитому луной поселку; уже в парке им стал слышен глухой нарастающий шум, и, сами того не желая, они оказались в центре ночной драки. Слышались придушенные всхлипы, тупые удары, порой прорывался яростный жаркий вскрик; густо мелькали сцепившиеся полуголые люди; в прохладе южной ночи остро тянуло запахами разгоряченных мужских тел; откуда-то из-за кустов выскочил бородатый великан с высоко поднятой гитарой; Петя успел оттолкнуть Олю под высокую тую, присел, и полуголый, в одних плавках, великан от неожиданности перелетел через него. Сухо треснула переломившаяся гитара, и упавший, подхватившись, с коротким рыком пошел на Петю, которого неожиданная, веселая нарастающая ярость бросила противнику навстречу, тело обрело уверенность, мгновенную реакцию, и великан, наткнувшись, казалось, на случайный несильный толчок, подломившись, грузно рухнул; почти в тот же момент на Петю обрушился удар сзади в голову чем-то тяжелым, и он, загребая ногами, пошел, пошел куда-то в сторону от бетонной дорожки. Подоспевшая Оля, подхватив его, не удержала, охнула и оползла с ним на землю. Она сильно испугалась, у нее даже перехватило голос, она хотела было бежать и звать кого-то на помощь, но Петя успел удержать ее.

— Как я его свалил, а? — изумился он сам себе, потряс головой, словно проверяя, все ли на месте. — Нет, ты видела, как я его в одно касание? Видела?

— Петя, я просто слов не нахожу. Открытие за открытием, оказывается, ты еще и драчун, — сказала она таким голосом, словно видела его впервые.

— Представляешь, рука… рука сама все вспомнила… я ведь в секцию бокса ходил, ну-ка, где они тут затаились? — спросил он, легко вскакивая на ноги, но она тут же вцепилась в него обеими руками, и оба, оглядываясь, расхохотались. Это было поразительно, драка прокатилась, рассыпалась, словно ее никогда и не было, в парке по-прежнему властвовала лишь луна, высвечивающая каждый листок, каждый камешек на дорожке.

— Фантастика, — сказал Петя, вновь и вновь озираясь по сторонам и прислушиваясь, — куда они все подевались? Ты что-нибудь понимаешь?

— Ах ты, забияка, тебе мало, да, мало? — спросила она, внимательно ощупывая ему голову. — Вот вот, начинает вздуваться… ну, счастье твое, крепкая же у тебя голова… я думала, надвое развалится. Надо бы пятак приложить, да где же его взять. Вот разве камешек… Пойдем, там в пансионате должна быть медсестра…

— Чепуха, пройдет, — засмеялся он. — Все равно не отступим, завтра надо за билетом…

— Нет, Петя, надо вернуться, тебе необходимо полежать.

— Ни за что! Нельзя отступать от намеченного… Пойми, ничего не повторится, ни эта ночь, ни Кара-Даг, ни даже эта драка. Поэтому нельзя изменять себе, чем бы это ни грозило.

Как два заговорщика, время от времени молчаливо подбадривая друг друга, они подошли к детской площадке в парке и остановились. Нигде не было ни души, лишь Прошка смутно и тревожно вырос перед ними, от луны его перья были темными, гладкими и блестящими.

— Ты готов? — негромко, с будничной деловитостью спросил Петя. — Если готов, пора… Мы поспеем на Кара-Даг как раз к рассвету… А почему ты один, где Машка? — добавил он, наклоняясь к лебедю и оглядываясь.

— Петя, я боюсь, он так смотрит… Может, не надо, а?

— Ну уж нет, раз решили, задуманное надо исполнять до конца…

Прошка тревожно вытянул длинную шею, ожидая; шагнув в сухую траву, Петя взял его, поднял и про себя удивился: старая птица оказалась неожиданно тяжелой.

— Ну, давай, старина, прогуляемся, хватит здесь ошиваться, тешить дураков, — попытался Петя подбодрить себя, пристраивая Прошку под мышку и вполголоса окликая Олю; боковой тенистой аллеей они выбрались из разросшихся крымских акаций и скоро уже быстрым шагом шли безлюдным берегом моря. Затем, минуя поселок, стали подниматься знакомой тропинкой в горы; Прошка, то опускавший голову до земли, то вновь поднимавший ее, тяжелел все больше. Петя остановился передохнуть и опустил Прошку на каменную сыпь рядом, и тот, неловко переступая ногами и устраиваясь удобнее, зашуршал галькой.

— Смотри, он меня принял за своего, ждет водки, — раздумчиво сказал Петя. — Тебе не кажется странным, он не кричит, не вырывается… а?

Примериваясь к тишине, он невольно приглушил голос; Оля промолчала; луна опускалась за рубчатую цепь гор; словно прилепившись к одной из острых вершин, ярко-золотистая, с неровными дымчатыми пятнами, она медленно уменьшалась, скрываясь; вот осталась лишь тонкая полоска серпа, горы на глазах словно втянули ее в себя. Горы сразу придвинулись, море потемнело, выпуклой, тугой чашей оно чувствовалось где-то далеко внизу, ни всплеска, ни огонька — сплошная глубокая, притягивающая тьма. Прошла незнакомая запоздалая тоска об оставшемся теплом и знакомом мире там, внизу, и чувство свободы от всего, что уже не принадлежало ей, словно очистило душу окончательно; ничего лишнего, ничего ненужного не оставалось, лишь тоненько-тоненько звенело в висках. Промытые звезды высыпали из глубокой тьмы, они перемигивались, переговаривались между собой в недоступной вышине, точно не было никогда ни земли, ни Пети с Олей, ни их маленьких земных дел.

— Ну что, что я тебе говорил? — раздался тихий голос Пети.

— Да, да, я еще никогда такого не испытывала, — отозвалась она. — Знаешь, мне кажется, нас вообще уже нет, мы были не нужны и сгинули…

Они опять надолго замолчали, отъединенные сейчас и друг от друга. Малейшие признаки человеческого присутствия окончательно исчезли, земные запахи растворились, даже места обитания диких туристов, расщелины, укрывающие обычно их палатки и безобразные следы кострищ с выгоревшей землей и остатками золы, обугленных костей, консервными банками и бутылками, были укрыты темнотой. Прошка тоже перестал возиться и переступать грязными склеротическими лапами и странным образом притих, точно что-то вспоминая. Много лет лишенная простора неба, естественного движения, грузная старая птица с грязными, обтрепанными перьями построжала и шумно встряхнулась, треща крыльями, даже оперение ее точно посвежело. Что-то помешало Пете взять отчужденно молчавшую птицу и двинуться дальше. Поглядывая на застывшего в сторожкой позе Прошку, плотно облитого темнотой, Петя и сам ощутил какое-то странное состояние легкости, невесомости; казалось, от малейшего дуновения ветерка он мог легко оторваться от земли и унестись неведомо куда. Различив чье-то шумное дыхание и цоканье копыт о щебенку и прикосновением руки успокаивая вскочившую было Олю, он остался на месте. Из темных кустов у подножия невысокой скалы вышла белая лошадь; то и дело обмахиваясь хвостом, она прошла мимо, постукивая копытами о камни, и скрылась.