Рота - Олег Артюхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выполнил ли я некую корректировку, о которой говорили три светлых личности в Запределье? Я не знал. Но я точно знал, что у меня осталось ещё три дня, и раньше срока уходить в небытие не собирался.
Казалось бы, все живы. Почти все. Рота свой долг и приказы выполнила. Одержаны пять невероятных и удивительных побед. Что ещё нужно для появления чувства полного удовлетворения. Ведь всё хорошо. Было бы хорошо, если бы не было плохо. Меня всё больше и больше тревожила судьба «стальной» роты, поскольку она явно стала слишком сильным раздражителем не столько для противника, сколько для нашего командования, и, главным образом, для злопамятных спецслужб. И на нашу беду эта проблема уже вышла за пределы моих возможностей, знаний и умений. В поисках спасения от маячившего перед нами капкана я буквально сворачивал мозги набекрень. В нынешней атмосфере военной истерии, тотальной слежки и массовых репрессий вывести роту из-под удара безопасников — задача почти невозможная, и я ума не мог приложить, каким образом нам увильнуть? Куда тут, к едреням, увильнёшь после того, как мы на весь фронт нашумели? А, впрочем… деревья лучше всего прятать в лесу. Значит, нужно забраться в этот самый «лес» поглубже. Образно говоря, в ближайшее время роте придётся скользить между сциллой и харибдой, между нашими и немцами, в постоянных рейдах на ничейных землях и в ближних немецких тылах. И ходить по этой извилистой тропинке над пропастью придётся филигранно. Без меня… Несомненно, эти планы сильно отдавали авантюризмом и анархией и требовали осмысления. Но для начала смертельно уставшие люди должны хоть немного отдохнуть.
Прикинув по карте, я выбрал глухое местечко, где две речки ограничивали лесной закуток, в котором перед войной построили пионерский лагерь, а рядом с ним заложили санаторий. Теперь, наверняка, там тихо и безлюдно. Проехав по Минскому шоссе десяток километров, мы свернули налево на узкую местную дорогу, которая вскоре перешла в заросшую грунтовку. За старым, но крепким, мостом через небольшую чистую речку дорога нырнула в лес и упёрлась в ржавые ворота, за которыми виднелись ряды небольших домиков. Они окружали просторную засыпанную лесным мусором площадку, на которой на длинном флагштоке лёгкий ветерок шевелил выгоревший на солнце красный флаг. Пионерский лагерь с подходящим названием «Богатырь» встретил нас тишиной и угрюмой неухоженностью. И, когда мы со всей машинерией влезли внутрь, показавшаяся сначала обширной территория оказалась небольшой и тесной, а заброшенные дощатые домики вблизи сильно смахивали на лачуги. Но много ли нужно бойцам, которые полторы недели спали на земле и ели, что придётся. Для нас эти летние хижины сейчас были шикарнее дворцов с балдахинами и канделябрами.
Дав указания взводным, я поручил Деду и Бале наладить быт, а сам устроился в открытой беседке, развернул на столике карту и начал прикидывать ситуацию к носу.
— Товарищ командир, — отвлёк меня Баля, — гляньте-ка сюда.
Я повернулся. Рядом с моим вестовым стояли три женщины в истрёпанных платьях в окружении шести чумазых детишек разного пола и возраста.
— В домике прятались. Говорят, не помнят, когда ели, перепуганы до смерти.
Я вышел из беседки:
— Вы кто такие и, что здесь делаете?
— Товарищи! Наши! Миленькие! — отчаянный крик перешёл в глухие рыдания, и женщины бросились мне на шею. Ничего не понимая, дети облепили нас с наружи и с перепугу принялись громко плакать и теребить подолы. Совершенно опешивший в оцепенении я стоял в центре этой кучи-малы и не понимал, что происходит. Не прошло и минуты, как вокруг беседки собралась почти вся рота, образовав ещё один круг. Кое-как я успокоил женщин, заставил их присесть на скамейки, одновременно слегка ругнувшись на бойцов, которые начали совать ребятишкам всякую снедь. После голода от такой пищевой перегрузки дети могли серьёзно заболеть. Я глазами указал Деду на беженцев, тот понимающе кивнул и выбрался из толпы.
Старшая женщина, вытерла краем платка глаза, подняла голову, и на её измождённом лице появилась вымученная улыбка. Она прижала к себе детишек и начала рассказ. Оказывается, эти найдёныши, на второй день войны попали в плен и оказались в полевом концлагере под городком Крево. Пробыли в нём неделю, а три дня назад при помощи местных жителей бежали. Пробирались лесными и просёлочными дорогами, шли даже по ночам, порой несли обессилевших детей. Сюда добрались за несколько часов до нас. В концлагере они пробыли относительно недолго, но то, что пережили и о чём рассказали, заставило всех бойцов крепко сжать кулаки и до боли стиснуть зубы.
Кревский лагерь состоял из двух частей. В большей находились пленные красноармейцы и командиры, в меньшей гражданские люди, захваченные без документов и по доносу. Со слов беженцев немцы согнали в лагерь от пяти до восьми тысяч человек. За ту страшную неделю беженцы стали свидетелями нескольких показательных казней: дважды публично расстреляли большие группы евреев, командиров и комиссаров, потом собрали и пристрелили около сотни больных и раненых, а затем на глазах у всех повесили двух десятилетних мальчишек, которые от голода украли горбушку хлеба у унтера. Как сообщили солагерники, такие экзекуции проводились ежедневно с самого начала в больших или меньших масштабах. В гражданском секторе не прекращалось насилие над женщинами, часто в присутствии их детей. У матерей отнимали младенцев, поскольку их нечем было кормить, заживо кидали малышей в ямы с трупами и закапывали. В основном зверствовали предатели из числа пленных. Сами немцы не пачкали руки, и всю грязную работу делали эти иуды. Возглавлял палачей некий Павло, который сам себя называл «Гаджет». Последнее слово пронзило меня, словно током, и вывело из ступора. Так себя мог назвать только мой одновременец. И это означало, что я был обязан разобраться с ним лично. Внутри меня словно туго затянулась заводная пружина.
После окончания рассказа, женщины показали
