Двадцать лет спустя (часть первая) - Александр Дюма

Глаза монаха снова сверкнули, но и только. Он повторил опять: «Я поеду туда» — и двинулся по дороге.

— Поедем за ним, — сказал де Гиш, — это будет вернее.

— Я и сам хотел вам это предложить, — ответил Рауль.

И молодые люди направились вслед за монахом, стараясь держаться за ним на расстоянии пистолетного выстрела. Минут через пять монах оглянулся, как бы желая убедиться, следят ли за ним.

— Видите, — сказал Рауль, — как мы хорошо сделали, что поехали за ним.

— Ужасное лицо у этого монаха! — сказал де Гиш.

— Ужасное! — повторил Рауль. — В особенности его выражение; эти желтые волосы, тусклые глаза, эти губы, проваливающиеся при каждом слове, которое он произносит…

— Да, — сказал де Гиш, которого менее, чем Рауля, поразили эти подробности, потому что он разговаривал, в то время как Рауль занимался наблюдением. — Да, странное лицо. Но знаете, все эти монахи подвергают себя таким уродующим человека мучениям! От постов они бледнеют, бичевание делает их лицемерными, а глаза их тускнеют от слез: они оплакивают житейские блага, которых лишились и которыми мы наслаждаемся.

— Как бы то ни было, — сказал Рауль, — бедняга получит своего священника. Но, судя по лицу, у кающегося, право, совесть чище, чем у духовника. Я, признаться, привык к священникам совсем другого вида.

— Видите ли, — сказал де Гиш, — он из странствующих монахов, что просят милостыню на большой дороге, пока им не свалится приход с неба. По большей части это иностранцы — шотландцы, ирландцы, датчане. Мне иногда показывали таких.

— Столь же безобразных?

— Нет, но все же достаточно отвратительных.

— Какое несчастье для бедного раненого умирать на руках у подобного монаха!

— Положим, разрешение-то грехов идет не от того, кто его дает, а от бога, — сказал Гиш. — Но признаюсь, я предпочел бы умереть без покаяния, чем иметь дело с таким духовником. Вы согласны со мной, не правда ли, виконт? Я видел, вы поглаживали ручку вашего пистолета, словно вам хотелось размозжить ему голову.

— Да, граф, странная вещь, которая вас удивит: при виде этого человека я почувствовал неописуемый ужас. Вам приходилось когда-нибудь повстречать змею?

— Никогда, — сказал де Гиш.

— Со мной это часто случалось в наших лесах возле Блуа. Помнится, когда я в первый раз увидел змею и она, извиваясь, посмотрела на меня своими тусклыми глазками, покачивая головой и высовывая язык, я побледнел и замер на месте, словно зачарованный, пока граф де Ла Фер…

— Ваш отец? — спросил де Гиш.

— Нет, мой опекун, — ответил Рауль, краснея.

— Ну, ну?

— …Пока граф де Ла Фер не сказал мне: «Ну что же, Бражелон, скорей за шпагу!» Тогда я подбежал к гадине и рассек ее пополам в тот момент, когда она, шипя, поднялась на хвосте, чтобы броситься на меня. Уверяю вас, такое же чувство я испытал при виде этого человека, когда он сказал: «А вы зачем спрашиваете?» — и посмотрел на меня.

— И вы сожалеете, что не рассекли его пополам, как ту змею?

— Ну да, почти что, — сказал Рауль.

Они были уже недалеко от гостиницы, когда увидели на дороге приближающуюся с другой стороны процессию во главе с д’Арменжем. Два человека несли умирающего, третий вел лошадей.

Молодые люди прибавили ходу.

— Вот раненый, — сказал де Гиш, проезжая мимо августинца. — Будьте так добры, поторопитесь немного, сеньор монах!

Рауль постарался проехать по дороге как можно дальше от монаха, отворачиваясь от него с омерзением.

Теперь молодые люди ехали не позади августинца, а впереди него. Они поспешили к раненому и сообщили ему радостное известие. Умирающий приподнялся, чтобы посмотреть в указанном направлении, увидел монаха, который приближался, подгоняя мула, и с лицом, просветленным радостью, опять опустился на носилки.

— Теперь, — сказали молодые люди, — мы сделали для вас все, что могли, и так как мы спешим в армию принца, то будем продолжать наш путь. Вы извините нас, не правда ли? Говорят, что готовится сражение, и мы не хотели бы явиться на следующий день после него.

— Поезжайте, молодые сеньоры, — сказал раненый, — и будьте благословенны за вашу заботу. Вы поистине сделали для меня все, что было в ваших силах. Я могу только сказать вам еще раз: да хранит бог вас и всех близких вашему сердцу.

— Мы поедем вперед, — сказал де Гиш своему воспитателю, — а вы догоните нас по дороге в Камбрен.

Трактирщик ждал у дверей. Он все приготовил — постель, бинты, корпию — и послал конюха за лекарем в ближайший город Ланс.

— Хорошо, — сказал трактирщик, — все будет сделано, как вы приказали. Но сами-то вы разве не остановитесь, чтобы перевязать вашу рану? — прибавил он, обращаясь к Бражелону.

— О, моя рана пустячная, — отвечал виконт. — Успею заняться ею на следующей остановке. Прошу вас об одном: если проедет верховой и спросит вас о молодом человеке на рыжей лошади, в сопровождении лакея, — скажите ему, что вы меня видели, что я поехал дальше и рассчитываю обедать в Мазенгарбе, а ночевать в Камбрене. Этот верховой — мой слуга.

— Не лучше ли будет для большей верности спросить его имя и назвать ему ваше? — сказал хозяин.

— Лишняя предосторожность не повредит, — ответил Рауль. — Меня зовут виконт де Бражелон, а его — Гримо.

В это время с одной стороны принесли раненого, а с другой подъехал монах. Молодые люди посторонились, чтобы пропустить носилки. Монах между тем слез с мула и велел отвести его в конюшню, не расседлывая.

— Сеньор монах, — сказал де Гиш, — хорошенько исповедуйте этого человека и не беспокойтесь о расходах, за вас и за вашего мула заплачено.

— Благодарю вас, сударь, — ответил монах с той же улыбкой, от которой Бражелон содрогнулся.

— Едемте, граф, — сказал Рауль, испытывавший инстинктивное отвращение к августинцу. — Едемте, мне здесь как-то не по себе.

— Благодарю вас еще раз, прекрасные сеньоры, — сказал раненый, — не забывайте меня в своих молитвах.

— Будьте покойны, — ответил де Гиш и пришпорил своего коня, чтобы догнать Рауля, отъехавшего уже шагов на двадцать.

В это время слуги внесли носилки в дом. Хозяин и хозяйка стояли на ступеньках перед дверью.

Несчастный раненый, видимо, испытывал страшные мучения, но его волновала только одна мысль: идет ли за ним монах.

При виде бледного, окровавленного человека хозяйка схватила мужа за руку.

— Что случилось? — спросил тот. — Уж не дурно ли тебе?

— Нет, но ты посмотри на него, — сказала хозяйка, указывая мужу на раненого.

— Да, мне кажется, ему очень плохо.