Любовь — последний мост - Йоханнес Зиммель

Тут и там в ящиках с цветами сидят кошки, их силуэты тоже как бы колышутся в тумане, и даже булыжники, которыми вымощена дорога, словно пританцовывают в тумане вместе с цветами, пробившимися в промежутках между ними. Серж останавливается и говорит:

— Это другой мир. Твой мир, Клод.

— Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что мы обязательно должны отметить твой день рождения здесь, как только я услышала, что туманы уже спустились. Да, Серж?

И Серж молча кивает, он, как и Филипп, очарован новым для себя миром, миром Клод.

— Сейчас гостей мало, месье Жакье? — спрашивает Клод.

— Кроме вас — никого, — отвечает он. — Весь мой дом в вашем распоряжении, мадам. Все гостиницы пустуют, когда у нас туманы, даже на день и то никто не приезжает.

И вот они в отеле «Старинный приют». Месье Жакье говорит, что предоставил им самые лучшие комнаты. Он отдает гостям учтивый поклон и желает им здоровья, счастья и мира — так здесь обычно приветствуют тех, кто остается в доме на ночлег.

14

Комнаты, которые предоставил им месье Жакье, оказались очень просторными. Окна выходили в сторону озера, но, к сожалению, отсюда его не было видно. Мебель в номерах старая, ею обставили отель еще во времена отца месье Жакье. В зимнее время эти комнаты, одна из которых на первом, а другая на втором этаже, отапливаются печами, дрова и угольные брикеты для них подаются из коридоров. В обе комнаты месье Жакье перед приездом гостей велел поставить вазы с цветами. Везде горел верхний свет.

— Так, — сказала Клод, когда он ушел, — для начала разберем вещи, помоемся с дороги — не забудьте почистить зубы! — и в час дня пообедаем.

— В такую рань? — удивился Филипп.

— Да, пообедаем, — сказал Клод, по-матерински погладив его по щеке. — Сейчас у нас половина первого. Или тебе хочется для начала выспаться, потому что ты считаешь, что дневной сон особенно бодрит?

— Нет, я как-то растерялся, — сказал Филипп. — В таком тумане не удивительно растеряться.

— И то правда, — поддержал его Серж. Затем он отправился в свою комнату на втором этаже.

После обеда они гуляли по окутанному туманом Ивуару.

— Наденьте плащи, — предупредила их Клод. — Будет прохладно и сыро.

Сама она в синем кашемировом пальто, а мужчины действительно в плащах, Серж в черном, а Филипп в бежевом, очень светлом.

Они блуждают по узким улочкам и площадям Ивуара; и если, когда они только приехали, в густом тумане перед ними кружились самые разные цветы, то теперь пустые проемы в руинах крепостных стен напоминали им огромных черных львов, волков и медведей, страшных с виду и очень опасных. Они прошли в каменные ворота крепости, сейчас почти невидимой, и с любопытством осмотрели в узеньких горбатых переулках лавки местных торговцев и магазинчики сувениров, где в витринах выставлено много поделок резчиков по дереву. Двери лавок и магазинчиков открыты настежь, и поскольку повсюду горит электричество, снова начинается танец радужных красок в тумане, который постоянно сгущается. Потом Клод ведет их в «Лабиринт пяти чувств», где на длинных проводах медленно покачиваются электрические лампочки: этот сад со множеством клумб и густыми кустами высотой не меньше трех метров напоминает декорации к фильму, где один кадр как бы накладывается на другой, отчего краски меняются, как в калейдоскопе, которого пока нет и которого никогда не будет. Они ходят по дорожкам между высоченными подстриженными кустами, теряют всякую ориентацию и начинают окликать друг друга, сначала смеясь при этом, а потом уже с тревогой; Клод с Филиппом приходится довольно долго искать заблудившегося Сержа, и проходит еще порядочно времени, пока они выбираются из зеленого лабиринта.

— Я словно приличную дозу ЛСД принял, — говорит Серж. — То все вокруг меня кружится, а то я сам будто по кругу летаю. Вообще-то, чувство удивительно приятное. Я вот что предлагаю: давайте-ка заглянем вон в тот «Чайный салон», немножко согреться сейчас было бы весьма недурно.

Они заходят в маленькое скромное заведение, обставленное старой солидной мебелью. Обои на стенах желто-красные, посреди помещения — стойка, у которой, обнявшись, сидит юная парочка. Им подают горячий чай. И здесь на всех столах вазы с цветами. «Это деревня цветов», — говорит Клод; и когда они отдохнули и согрелись крепким горячим чаем, Клод ведет их к крепости. На улицах и площадях они не видят никого, только бесчисленные кошки и собаки, попадающиеся им на пути; у пожилой дамы, которую Филипп запомнил со времени своего первого приезда, они покупают билеты на осмотр крепости, после чего служительница музея повсюду зажигает свет. По каменным ступеням крутой лестницы они поднимаются в одну из четырех сторожевых башен. Перед одной из смотровых щелей они усаживаются на скамейку и, тесно прижимаясь друг к другу, смотрят вниз, где туман скрыл и деревню, и озеро; ощущение у них такое, будто они парят в самолете над облаками. Несколько раз сквозь пелену тумана прорываются сиротливые огни, но они тут же пропадают. Тихо, как в космосе, и Клод спрашивает Сержа:

— Помнишь, я говорила тебе, что Ивуар для меня a place of smiling peace, Мотек?

Он покачал головой.

— Это ты не мне говорила, Клод.

— О-о! — она чувствует себя пристыженной и поднимает глаза на Филиппа, словно просит у него помощи: ведь это она сказала ему, а не Сержу.

Филипп кивает:

— Да, Клод, — но это не спасает положения, и Клод вынуждена повторить при Серже историю деревни Ивуар и объяснить, почему для нее Ивуар a place of smiling peace.

Серж улыбается, кивает и говорит:

— Я отлично это понимаю, Клод. Когда ты рассказывала это Филиппу, светило солнце, и отсюда было видно все — и озеро, и дома, и корабли, и цветы. Я ничего не вижу, но так даже лучше: я все могу мысленно представить себе. Во всей красе!

На ужин в «Старинный приют» они приходят нарядные, как об этом просил Серж. Он в своем любимом смокинге, а Клод, от которой пахнет «In Love again», в вечернем платье из синего шелка. Она помогает им обоим повязать галстуки, а после ужина — им опять подают озерного гольца, пойманного за несколько часов до этого, а потом они спускаются в холл, где в камине горят сухие дрова. Они усаживаются перед камином, и Филипп первым начинает разговор:

— Знаешь, Серж, теперь, после уймы дел, которые вы с Клод переделали, неплохо было бы нам троим отдохнуть пару недель — у меня на примете есть одно дивное местечко. Не такое волшебное, как это, но тоже очень хорошее. Оно называется Рокетт-сюр-Сиань, это в получасе езды на машине от Канн…

Он рассказывает о сложенном из камня доме, о большом участке, о холме с высоким кипарисом.

— Давайте пробудем еще два дня здесь, а потом слетаем в Ниццу, возьмем там напрокат машину и поедем в Рокетт-сюр-Сиань!

Филипп продолжает нахваливать красоты природы Лазурного берега и при этом, как и они оба, не сводит глаз с пляшущих язычков пламени, а потом Серж говорит, что да, действительно, это прекрасная идея отдохнуть недели три в доме Филиппа!

Около одиннадцати они поднимаются из-за стола, Клод с Филиппом желают Сержу заснуть покрепче в день своего рождения. Он уходит первым, и, глядя ему в спину, Клод тихонько спрашивает Филиппа:

— Мне так неловко… за то, что произошло в башне… Думаешь, он очень обиделся?

— Наверняка, нет, — говорит он. — Он знает, что тебе и в голову не придет обидеть его, ведь ты просто оговорилась, перепутала, с кем это не бывает?

На другой день туман немного рассеялся, и после торжественного завтрака, во время которого новорожденного нежно обнимали, лобызали и поздравляли, все вместе снова пошли погулять по Ивуару. Небо посветлело, и когда они подошли к замку, сквозь облака уже пробивались лучи солнца. На больших лужайках они видят скульптуры современных мастеров, а когда солнце снова затягивают тучи, старые крепостные стены, вписавшиеся в контуры темных туч, начинают кружиться перед ними в причудливом танце. Хорошо, что они и сегодня прихватили пальто и плащи, потому что стало еще холоднее, чем накануне, и в верхней части деревни, где проходит дорога «восток-запад», имевшая некогда столь важное военное значение, что за нее в этом небольшом селении на протяжении нескольких веков множество раз жестоко воевали, — они совсем замерзли и сочли за лучшее поскорее вернуться в отель месье Жакье.

Они проспали почти до самого вечера; на шесть часов они заказали ужин, и поэтому Клод с Филиппом чуть раньше спустились в зал ресторана, чтобы на столе перед камином разложить подарки.

В лавке серебряных дел мастера на улице дю Солель-Левант они купили замечательный ханукальный подсвечник. Его восемь ветвей и укороченная девятая посредине искусно изукрашены, он сделан из старого, местами покрытого патиной серебра, и когда свечи зажжены, от меноры исходит мягкий благостный свет. Давид Левин дал им сертификат к этой ханукальной меноре, которую зажигают на «празднике света», соответствующем христианскому Рождеству. Из этого сертификата следует, что светильник был отлит в 1859 году и находился в собственности сефардской общины в Алжире. Давид Левин сказал им, чтобы они не покупали свечей для этого светильника, это должен сделать сам Серж, а прежде чем он затеплит их, он должен прочесть молитву.