Колумб - Яков Свет

Описывая прискорбные события 1500 года, Лас Касас напомнил, что «благодарный» император Юстиниан велел ослепить опору его царства, прославленного полководца Велизария. По существу, подобная же участь постигла Адмирала, который королеве и королю подарил необъятные земли Индий.

А. Бальестерос-и-Беретта напрасно стремился доказать, что такое сравнение неправомерно: Велизарию, дескать, нанесен был ущерб непоправимый, и Юстиниан никакого раскаяния не проявил, между тем как королевская чета осудила действия Бобадильи (42, V, 449). Но душевную рану, которую их высочества нанесли Адмиралу, исцелить было так же невозможно, как и вернуть Велизарию зрение, и, кроме того, фарисейская тактика Изабеллы и Фердинанда, которые во всем обвиняли Бобадилью, вызывает еще большее омерзение, чем поступок Юстиниана. Тот, по крайней мере, не стал перекладывать вину за расправу над Велизарием на своих палачей…

Адмирал был убежден, что Бобадилья предаст его смерти. Он не знал, что судья-ревизор решил отправить высоких узников в Кастилию, и, когда в крепость за Адмиралом явился знатный кавалер Алонсо Вальехо, в темном каземате состоялся такой диалог:

— Вальехо, куда вы меня ведете?

— На корабль, сеньор, ибо приказано вашу милость отправить в Кастилию.

— Вальехо, это правда?

— Жизнью вашей клянусь, что это так (77, II, 23).

Адмирала и Диего Колумба препроводили на «Горду», Бартоломе Колумба — на второй корабль. В начале октября 1500 года корабли ушли в Кастилию. Бобадилья назначил Алонсо Вальехо командиром флотилии, а кормчему «Горды» Андресу Мартинесу поручил доставить узников в Севилью и сдать там их Фонсеке.

Лас Касас хорошо знал Вальехо и отзывался о нем как о своем друге и человеке благородном и честном. В пути Вальехо сам предложил Адмиралу снять с него оковы, но получил отказ. «Пусть, — сказал Адмирал, — снимают с меня кандалы те, кто распорядился их на меня надеть».

25 ноября 1500 года флотилия прибыла в Кадис.

Три колодника — Адмирал Моря-Океана и его братья Бартоломе и Диего — под конвоем сошли на пристань.

Кадис встретил закованного в цепи Колумба гробовым молчанием.

ЧЕТВЕРТОЕ ПЛАВАНИЕ И ГОДЫ АГОНИИ

«Я ВВЕРГНУТ В БЕЗДНУ»

И на корабле, и в первые дни пребывания в Кастилии Адмирал передвигался с трудом — мешали кандалы. Но, господу хвала, Бобадилья забыл о наручниках, руки были свободны, и всю дорогу Адмирал писал. Писал королевской чете, видным царедворцам, друзьям. Он не жаловался, он обвинял, и неистовым гневом и безысходной горечью дышали его письма.

Среди этих писем самое скорбное было то, которое он адресовал донье Хуане де Торрес, в прошлом кормилице наследного принца Хуана, сестре его верного соратника капитана Антонио де Торреса[76]. В свое время она замолвила об Адмирале доброе слово королеве и при дворе пользовалась кое-каким влиянием; Изабелла к ней благоволила и часто принимала в своих покоях.

Сердце царицы в руках ее наперсниц — эту истину Адмирал не мог не знать, он, бесспорно, рассчитывал на то, что об его письме донье Хуане узнает королева.

Вероятно, так оно и вышло, но трудно сказать, как отнеслась Изабелла к этому поистине страшному письму. Чувствами своими Изабелла владела превосходно, и весьма возможно, что, проклиная в душе простодушного генуэзца и незадачливого судью-ревизора, она при этом проливала горькие слезы. Королева знала, когда и кому надо плакать.

«…Господь сделал меня посланцем нового неба и новой земли, им созданных, тех самых, о которых писал в Апокалипсисе святой Иоанн, после того, как возвещено было о них устами Исайи и туда господь указал мне путь…»

«Тысячу сражений я дал… и устоял во всех битвах, ныне же мне не помогают ни оружие, ни советы. С жестокостью я ввергнут был в бездну; надежда на того, кто все сотворил, поддерживает меня… когда я впал в бездну, он поднял меня своей десницей, возгласив: «Восстань, о маловерный».

Так начинается это письмо. Вещает не отрешенный от должности наместник, а избранник господний, чья миссия была предуказана Исайей-пророком и вдохновенным провидцем Иоанном.

В этом автор письма убежден беспредельно. Он и в самом деле ничего не боится, он верит, что из любой бездны его извлечет десница всевышнего.

И вдруг библейский пророк срывается с сионских высот в трясину, всасывается в грязь, с запальчивостью и злобой обличает мелких смутьянов из лагеря Ролдана, несет околесицу о богатейших золотых рудниках Эспаньолы, приводит цены на рабов, указывая при этом, что «за женщину здесь платят сто кастельяно, словно за возделанное поле», и что торговать рабынями очень выгодно — «можно заработать на женщине любого возраста».

Сбивчиво, порой невнятно, обличает он действия Бобадильи, и эта «деловая» часть письма вселяет щемящее чувство жалости к ее автору. Всем сердцем чувствуешь, как измучен, обездолен и бесконечно одинок этот человек, какой глубокий след оставили в его душе «подвиги» Бобадильи.

Но вот с Бобадильей покончено, и снова Адмирал вступает в роль посланника небес, снова он говорит, как Христоносец Колумб, как мессия, который перенес свет истинной веры в земли идолопоклонников.

И слово его обретает удивительную силу, говорит не раздавленный и выбитый из колеи неудачник, а судья, наделенный правом судить королей.

А далее снова навязчивые думы о золоте и заверения, что самый неопытный человек может ежедневно собирать на Эспаньоле золото на один-два кастельяно [5–9 граммов] и «золотые гиперболы» (весь остров — сплошной золотой рудник), и брань по адресу Бобадильи, «который роздал все даром».

И тут же мысли о новых плаваниях, о новых открытиях. Каликут — малабарская гавань, куда в мае 1498 года привел свои корабли Васко да Гама, не дает покоя Адмиралу. Если бы не постигшее меня великое несчастье, пишет он, «я мог бы совершить именем бога большое путешествие, мог бы завязать сношение со, всей Счастливой Аравией, вплоть до Мекки… после чего я мог бы дойти до Каликута…».

На ногах кандалы, душу терзают горькие раздумья, ведь никакой мерой не измерить черную неблагодарность их высочеств, впереди все туманно и неясно — как знать, быть может, до конца дней придется влачить цепи, наложенные расторопным поваром Эспиносой, но кто осмелится утверждать, что дух этого невероятно истомленного, тяжело больного и далеко не юного человека подавлен и сломлен?

Очень трудно передвигаться по кастильской земле в колодках, скованные шаги — это мука мученическая, но все яснее и яснее зреет у Адмирала замысел нового плавания. К Золотому Херсонесу, а оттуда, если сподобит господь, к Каликуту и к берегам Счастливой Аравии.