Военные приключения. Выпуск 2 - Григорий Кошечкин

Но поневоле подумаешь, своя или чужая кровь в писательских чернильницах, если у них разное с народом понимание патриотизма. Теперь кое-кто так напуган словом  п а т р и о т, что любое выражение чувств любви к Родине воспринимается чуть ли не как угроза перестройке, хотя каждому ясно, что без патриотизма перестройка невозможна.

Воины, опаленные Афганистаном, встречаются сейчас везде, не так их мало оказалось в «ограниченном контингенте». В основном это прекрасные труженики, скромные и добросовестные. Чуткость к ним необходима, но нельзя же требовать от каждого обывателя, чтобы он стал чуток, насаждать любовь по образцу.

Очень уж «оригинально» рассматривает проблему патриотического долга Вячеслав Басков в газете «Советская культура» за 20 октября 1988 года, рисуя ужасающую картину «гибели одаренных», осуществляемую на призывных пунктах военкоматов. «Скрипач вернется, ты только жди…» — такая вот саркастическая интонация слышится в статье. Конечно, одаренный человек, будь он кем угодно — музыкант ли, художник, — принесет стране пользу как патриот не меньшую, чем «отличник боевой и политической подготовки», если и не будет носить два года кирзовые сапоги. Но мне, например, кажется, что Министерство обороны вряд ли имеет такое уж непреодолимое желание обмундировать юного Паганини и заставлять его непременно вместо скрипки упражняться с автоматом Калашникова.

Дело тут, вероятно, в бюрократизме, но не одностороннем, как читается в статье, только по линии Министерства обороны. Бюрократ из этого министерства думает так: дай только «слабину» — отсрочку для поступления высокоодаренных юношей в высшие заведения, — так бюрократы из других ведомств представят такие списки «высокоодаренных», что служить в армии вообще будет некому! И можно не сомневаться: предоставят! И музыкальные, и художественные школы, а за ними другие творческие спецзаведения — у нас их много, в том числе всевозможные спортивные. Таким образом, в армию будут призываться, мягко говоря, только ничем не одаренные юноши. Ведь в конечном итоге даже те, что идут в «кулинарные техникумы», тоже являются одаренными. Не говоря уж о парикмахерах — эти вообще художники!

Рациональный, разумный подход, если говорить серьезно, требует учитывать профессию допризывника. Но тон статьи Баскова говорит о том, что Чайковских у нас просто-таки замучили сержанты, выколачивая из «студентов-музыкантов», «студентов-артистов», «студентов-певцов» весь дар божий, когда последние попадают в руки первых. Разрешите этому не поверить. И не оттого слышатся факты «печальных повествований о нынешнем унылом состоянии нашей музыкальной культуры», что высокоодаренным отказано в отсрочке призыва на армейскую службу. Унылое состояние музкультуры не зависит от армейской мускулатуры. Так не грешно и весь застой в литературе, и во всех видах искусства «объяснить» одной статьей Конституции, по которой восемнадцатилетних призывают на воинскую службу. Можно ведь объяснить! И доказать можно. Это нетрудно.

Надо менять Конституцию? Но тогда надо сразу менять и весь мир. Чтобы не было армий и чтобы скрипачи не скрипели кирзовыми сапогами по сержантской команде: «Раз! Два! Левой!..» Чтобы ребята наши никогда не погибали в каком-нибудь «ограниченном контингенте». Поэтому готов и хочу согласиться с Адамовичем, что в Афганистане была «принципиально последняя» интернациональная война. Однако и соглашаясь с этим, почему-то думаю, что до начала ее в 1979 году так остро не стоял у нас вопрос об отсрочке высокоодаренных юношей. Может, просто я не знаю, сколько гениев задушено в казарменной дисциплине срочной службы? Поэтому кажется, что раньше призывы в армию протекали как-то естественно и менее болезненно. Можно ли объяснить это «рабским сознанием», темнотой, в которую мы были погружены в период «сталинизма», и раннего «постсталинизма»? Или думать так меня подталкивают «прорабы» музкультуры и перестройки?

Тогда что же делать с патриотами, если я сам себя считаю таковым, хотя и понимаю, что война — гибель для всего человечества? Несомненно, что «военно-патриотическое» воспитание сейчас должно вестись на совершенно ином уровне сознания. Иногда воспитатели используют устаревшие образцы. И терминология отстает. Будучи солдатом, я испытывал неловкость при необходимости отвечать на вопрос: «За что я должен любить свою Родину?» Был такой вопрос в подготовке по курсу «молодого бойца». Надо было говорить какие-то слова, поясняющие «за что», а я ее любил и люблю ни за что! Просто так, потому что это Родина — Советский Союз. И другой у меня нет. Поскольку я был солдатом, призванным после окончания первого курса института, то соображал, что те слова, которые надобно было произносить на занятиях политподготовки, не отражали сущности моей любви. И кажется мне, что истинные патриоты при ответе на этот вопрос всегда испытывали неловкость.

Я совсем не отрицаю того, что иногда и пацифизм может быть настоящим патриотизмом. Но можно ли утверждать, что уже наступило время перемены «полярности чувств»?

Пусть я был обманут, но при трехлетней службе в армии меня всегда не покидала мысль: служу затем, чтобы войны не было. Судя по предпринятым мерам о договоренности государств о начальном разоружении, мне кажется, что та моя солдатская мысль находит подтверждение. Это, конечно, не моя заслуга. Но патриотизм, любовь к Родине рано сдавать в Музей Вооруженных Сил.

И вот еще что. Истинные Герои прошедших войн заслужили почести, которые им надо оказывать. Надо… Но и ветеранам надо не забывать, что и их награды, их право на жизнь оплачены в большой степени кровью погибших. Я уступлю место в транспорте и в очереди человеку с орденскими планками на груди, даже не вглядываясь в них, для определения «ценности» наградных символов. У меня нет неприязни к людям с наградными планками, но почему я своим спасителем должен считать не своего погибшего отца, а дядю Симонова, написавшего «Живые и мертвые»?

Когда я слышал голоса старших в адрес молодых людей, изрекавшие: «Мы за вас жизнь отдавали и кровь проливали!», — мне до сих пор неловко от этого. Право, ответ у меня был. За меня мой отец пролил и отдал.

Противореча друг другу и самим себе, некоторые писатели заняты странным делом: рекламой собственных убеждений. А убеждения эти тоже довольно странные, как я уже сказал, непонятные, как, например, а н т и в о е н н о - п а т р и о т и ч е с к о е  воспитание у одних, а у других: «Если бы наши парни были лучше подготовлены…» Как их если не физически, то морально лучше подготовить, если мало-мальски одаренные чем-то парни не хотят служить в армии? Отсрочкой от призыва?.. До Афганистана еще так-сяк, но когда начали гробы летать, то ведь и подумал кое-кто, и вслух сказал: дурак я, что ли, на тот свет торопиться? Но ведь кроме «дураков» есть парни — и слава богу, что их много! — которые все же предпочтут оказаться дураками, да с чистой совестью, которые, как хорошо их ни готовь, все равно могут вытянуть черный билет.

Кому верить?.. Авторы «Советской культуры» сетуют на то, что Министерство обороны не способствует развитию музыкальной культуры… Адамович упрекает своих собратьев по перу в излишней тяге к теме военно-патриотического воспитания. А Дашкевич, как армейский инспектор, резюмирует, что мало всякого воспитания в армии.

Нет, не верю я всему этому. Музыкальная культура страдает от засилья масскультуры — это ее внутренний нарыв, никакая скрипка не перекричит самый захудалый рок-ансамбль или группешку. Военных писателей, правда, много, только кого они воспитывают, если их скучно читать, когда магнитофон и телевизор под боком: кнопку нажал, и никакого усилия. Мало патриотов? Мало. Скажи: я — патриот, в шовинисты угодишь. «Огонек» таким огоньком прижжет, что только держись! Но истинных патриотов, как и высокоодаренных музыкантов, мало. Человек в некоторых органах печати как-то уж очень легко поставлен в точку презрения к самому себе. Можно высказать свое мнение. Но зачем? Чтобы тебя тут же обругали. Умно, тонко, «эзоповским языком», выучились которому за годы застоя. Откровенно уже мало кто и высказывается.

Знаю двух писателей, которые кричат от боли народной. Это Василий Белов и Валентин Распутин. А очень многие размазывают эту боль на страницах своих повестей и романов. Размазывают с непонятным удовольствием показа «мерзостей нашей жизни». Битов, Гранин, Рыбаков, Адамович — наиболее известные и рекламируемые писатели из этой группы. Не сейчас, не сию минуту они стали писателями, а давно, значит, присутствовали при создании «мерзостей жизни», критикой которых усиленно теперь занимаются, с удовольствием размывают теперь грязь.

От имени своего погибшего отца я бросаю им слово упрека за их духовную нечистоплотность. Я не научился «эзоповскому языку» в построении фраз, основывающихся на софизмах, поэтому говорю прямо и откровенно, что и в «Последней пасторали», в «Пушкинском доме», в «Детях Арбата», в «Зубре» звучит неприкрытый снобизм, цинизм, с которым писатели прикасаются к «болевым точкам». Не сострадание к бедам народным, а злорадство звучит в них. Нет нужды останавливаться на деталях, изобразительных средствах этих произведений. Их надо читать и слышать гнетущий акцент безысходности, чтобы уловить, в какую сторону они стремятся повернуть ветер свободы и перестройки — в тупик.