Нострадамус - Мишель Зевако

— И ребенок тоже мертв, — подхватил Сент-Андре.

— И это не мы убили Мари де Круамар, — ворчливо продолжал бледный, как смерть, Роншероль, как бы не слыша друга. — Это сделал дофин Франсуа, он из ревности заколол ее кинжалом.

— И ребенка тоже не мы убили, — не отступал от своей темы Сент-Андре, утирая пот со лба. — Это сделал Брабан-Брабантец, он сам взялся за такое дело.

В этот момент в комнату вбежал запыхавшийся человек. Барон Лагард собственной персоной. Он решительно направился через огромный зал к сидящим за столом друзьям, те вскочили, сами не зная почему, охваченные страшной тревогой. И не напрасной, потому что, подойдя поближе, Лагард сказал:

— Проклятый разбойник не погиб! Руаяль де Боревер вышел живым из-под обломков сожженной таверны. Будьте осторожны, господа! Руаяль де Боревер жив!

III. Призрак

Роншероль и Сент-Андре вздохнули с облегчением и обменялись взглядами, в которых любой, кто слышал их разговор, смог бы прочесть:

«А я-то подумал, что он сейчас объявит: „РЕБЕНОК ЖИВ!“

Слава богу! Речь не шла о ребенке. Речь шла всего-навсего о разбойнике с большой дороги, которого звали Руаялем де Боревером. Но когда тревога улеглась, пробудилось бешенство.

— Лагард, вы в этом уверены? — нахмурился Роншероль.

— Абсолютно. Видел своими глазами. Он вышел из-под руин таверны и свалился без чувств на гору золы. Тогда к нему подошла какая-то женщина. А за ней мужчина гигантского роста, я таких и не видывал. Скорее всего Руаяль де Боревер серьезно ранен, господа, потому что гиганту пришлось взвалить его себе на плечо. Потом они ушли.

— В дорогу! — воскликнул Сент-Андре. — Великий прево, возьмите-ка с собой побольше людей и…

— Это ни к чему, — заметил Лагард. — Вместе с моими двумя рейтарами нас пятеро. Чтобы добить умирающего, вполне достаточно.

— В дорогу! — коротко сказал Роншероль.

И все трое торопливо вышли из дома. На улице Лавандьер, перед пепелищем, бывшим совсем еще недавно процветающим кабачком, они обнаружили одного из головорезов Железного эскадрона, который немедленно отчитался: они с товарищем проследили за гигантом, который унес на руках Боревера; товарищ, спрятавшись в укромном месте, остался караулить возле дома, куда внесли раненого.

— Отведи нас туда! — приказал Роншероль.

Рейтар шел рядом с Лагардом, сгоравшим от нетерпения. Роншероль был мрачен и по пути все время сжимал рукоятку кинжала. Только Сент-Андре казался беззаботным: он болтал не умолкая. Его, этого достойного дворянина, охватило безудержное, лихорадочное веселье. Он радовался невесть чему. Хотя, наверное, его настроение объяснялось очень просто: экспедиция обещала быть не труднее простой прогулки, Боревер тяжело ранен, что ж, оставалось только его прикончить.

— Вот я этим и займусь, — все тем же ликующим тоном сообщил Сент-Андре.

Лагард приостановился и оглянулся на Роншероля: хотел послушать, что тот скажет.

— А вот и нет! — со злодейской улыбкой отозвался великий прево. — Нужно повесить мерзавца. Он и будет повешен. Завтра же на рассвете. Клянусь Христом, он будет повешен у меня же во дворе, перед окнами моего дома!

Лагард успокоился и двинулся вперед. Но в этот момент остановился сам Роншероль и, дрожа, проворчал:

— Сдается мне, мы сворачиваем на улицу Тиссерандери…

— Смотри-ка, правда, а я и внимания не обратил! — соврал Сент-Андре.

Да, маршал солгал. На самом деле его охватила точно такая же дрожь, как великого прево, и он точно так же инстинктивно попятился, увидев, куда они пришли.

— Лагард! — странным голосом окликнул начальника Железного эскадрона великий прево. — Что, дом, куда мы направляемся, на этой улице?

— Кажется, да…

— Ладно. Пошли…

Они снова двинулись. Но Роншероль склонился к уху Сент-Андре и с ужасом прошептал:

— Уже двадцать два года, как ноги моей не было на этой улице!

— И моей тоже! — откликнулся не менее обеспокоенный, но старавшийся казаться таким же веселым, как в начале пути, маршал. — А теперь представился случай, вот и все! Припоминаешь? — Он расхохотался. — Припоминаешь старушку Бертранду? Ты лихо уложил ее тогда: одного удара в спину оказалось достаточно!

— Молчи! — буркнул Роншероль.

— Господа, это здесь. — Лагард остановился.

— Как, здесь? — в один голос воскликнули великий прево и маршал.

— Здесь. Руаяль де Боревер находится в этом доме, — чуть удивленно подтвердил барон.

Они подняли глаза на дом, потом опустили головы, сгорбились, ноги их подкашивались. Они стали похожи на преступников, которым предъявили обвинение, предусматривающее высшую меру наказания. Смутное ощущение подсказывало им, что до сих пор силой, которая руководила всеми их поступками, был страх. И действительно, дом обвинял: каждый камень его, казалось, выкрикивал: «Я видел! Я видел!»

Потому что это был тот самый дом, где они когда-то поклялись Рено беречь Мари де Круамар до его возвращения из Монпелье. Это был тот самый дом, где они убили верную Бертранду. Тот самый, куда они привели двух принцев, чтобы из рук в руки передать им жену Рено. Тот самый, мимо которого они не решались даже пройти в течение двадцати двух лет…

— Просто случайность, — пробормотал маршал, стуча зубами. — Чистый случай, ничего больше. А что — мы боимся случайности?

— Нет, — ответил Роншероль. — Войдем. И, клянусь кровью Христовой, посмотрим! Лагард, оставайтесь на улице с вашими людьми.

— А почему мы должны заходить туда одни? — попробовал заикнуться Сент-Андре.

— Потому! — оборвал его Роншероль. Он провел рукой по пылающему лбу и прошептал: — Случай привел нас в этот дом. Если судьбе будет угодно, чтобы в нем сохранились какие-то следы того, что здесь происходило когда-то, я не хочу свидетелей. Войдем одни. Чтобы арестовать умирающего, двоих достаточно.

Роншероль взялся за дверной молоток. Дверь в ту же секунду открылась. Они вошли, но никого не увидели.

— А кто же открыл? — ужаснулся Роншероль.

Сент-Андре не ответил, но машинальным движением прикрыл дверь за собой. На стоявшем в вестибюле сундуке горела одинокая свеча. Печальный тусклый свет… Они сразу же узнали помещение. Та же обстановка, та же мебель. В глубине вестибюля — та же лестница, у подножия которой когда-то встала, раскинув руки, дама Бертранда: она не позволяла принцам подняться к Мари де Круамар. Здесь она лежала мертвая. Их пробрал холодный пот. Они не осмеливались переглянуться — каждый боялся увидеть на лице другого тот ужас, который сам еще пытался скрывать. Наконец великий прево сделал над собой усилие и сказал, с трудом подбирая слова: