Искатели неба (сборник) - Сергей Лукьяненко

– Счастливого пути и тебе… – Епископ вдруг резко, даже монахи-охранники вздрогнули, подался через стол, коснулся моего лба крепкими пальцами и шепотом добавил: – Ильмар.

Я окаменел.

А епископ, с удовлетворенным лицом выпрямившись, откинулся на спинку кресла и громко сказал:

– Вижу, вы достойные подданные нашей Державы. И куда же лежит ваш путь?

Я молчал.

Нет. Хватит. Если догадка Жана была верна, то…

– В Аквиникум, ваше преосвященство, – любезно сказал Антуан. – Мы скромные торговцы, ваше преосвященство…

– Садись, садись! – Епископ мягко и в то же время повелительно указал на соседнее кресло – откуда как ветром сдуло охранника. – Негоже старому человеку стоять перед молодыми.

Ну, по сравнению с Антуаном он и впрямь был молод, хоть полста лет всяко прожил… Я медленно поднялся с колен.

– И ты садись, – любезно велел епископ. – Отрадно увидеть столь искушенных в вере, пусть и не достигнувших еще прозрения, людей. Тем более что путь мой по странной случайности лежит в Аквиникум. Не есть ли это знак свыше, что я должен предоставить вам место в моей карете?

– О нет, мы не достойны столь высокой чести! – живо отреагировал Антуан. – Правда, Исаия?

– Какой еще Исаия? – с упреком спросил его епископ. С таким выразительным упреком, что Антуан замолчал. А епископ повернулся к стоящему монаху и велел: – Иди к дилижансу, пусть этим добрым людям вернут остаток денег за проезд. Дальше они поедут с нами.

Монах склонил бритую голову и вышел.

Мы с Антуаном мрачно смотрели друг на друга. «Ох беда, беда пришла в наш дом» – так любила говорить моя мать при самом мелком расстройстве: соль ли просыплется, или дорогие шведские спички ломаются одна за одной, не зажигаясь. Но тут-то и впрямь: беда пришла.

Честно говоря, я бы даже против самого епископа не решился выступить. Тут Арнольд с его бычьей силищей нужен. Это не старичок Ульбрихт, епископ амстердамский. Это прямо головорез какой-то, бандит бывший…

Я вскинул голову и спросил:

– Ваше преосвященство… Жерар Светоносный?

Похоже, удалось и мне его удивить.

– Да, брат мой. Какая превосходная была бы паства, не правда ли? – вопросил епископ у второго охранника. – Не состоит ли мой долг в том, чтобы пролить на эти заблудшие души свет веры? – Охранник скорчил рожу, долженствующую обозначать радость и дружелюбие. – А сходи-ка, брат Луи, за бутылочкой хорошего вина. Моего вина, с моего виноградника.

Вышел и второй охранник. Мы остались втроем.

– Не имею чести быть знакомым, – вежливо сказал епископ Жерар Антуану.

– Соломон, торговец пряностями… – начал было Антуан, но на лице епископа появилась улыбка: будто скалу ущельем раскололо. – А, одиннадцать проклятых! – в сердцах воскликнул старик. – Антуан, граф Лионский!

– Это вы автор патента «Приспособление для защиты стекол кабины от замерзания»? – живо поинтересовался Жерар.

Антуан удивленно уставился на него. Буркнул:

– Да.

– Меня, помнится, удивило – как пришла вам в голову столь странная мысль? Поливать стекла спиртом?

– Мы базировались на севере. Выпивки все время не хватало, – коротко ответил Антуан.

Епископ Жерар Светоносный захохотал:

– А патент на новую систему сброса ракетных толкачей?

– Мой друг разбился насмерть, когда у него не отделился один толкач.

Жерар сразу же замолчал, склонил голову:

– Все мы в руках Божьих. И через нашу смерть он спасает новые жизни…

– Что вы собираетесь с нами делать, ваше святейшество? – резко спросил Антуан. – Я старый человек и с возрастом приобрел некоторую нетерпеливость.

– Я не знаю, – вроде бы искренне ответил Жерар. – Сейчас я хочу позавтракать, мы ехали всю ночь напролет, а дорога не позволяла даже разогреть чай. А еще я с удовольствием выпью с вами вина. Но что делать дальше – пока не знаю.

– Ваше преосвященство, как вы меня узнали? – позволил себе вопрос и я. – На чем я… прокололся?

Жерар развел руками:

– Ни на чем. Но когда-то, в дни своей грешной молодости… – Он сложил руки столбом, пробормотал что-то и продолжил: – Я подумал, что если счесть эти пейсы накладными, а форму носа измененной гримом, как делал вор Жерар Беспутный, то выйдет почти что портрет вора Ильмара.

Вернулся монах, который ходил к дилижансу объявить о нашем отказе продолжать путь. Молча выложил перед Антуаном деньги. По-моему, перепуганные возницы вернули полную плату, даже не вычитая за преодоленный участок пути.

Увидев, что в беседе наступил перерыв, из кухни торопливо засновали с подносами хозяин и его немолодая, дородная жена. Смазливую подавальщицу, вечно носившую юбку выше коленей, видно, спрятали от греха подальше… ну и зря, наверное. Не тот был человек Жерар Светоносный, некогда вор Жерар Беспутный, чтобы разражаться гневом при виде виляющей попки и лукавого взгляда.

Чем больше я смотрел на епископа, наверное, самого вольнодумного и странного епископа Державы, тем сильнее и сильнее загоралась в моей душе надежда. Безумная. Невозможная.

– Восемь, – сказал я неожиданно. Негромко, но Жерар меня услышал. Поглядел – с легким удивлением. И спросил:

– Уже восемь?

Да, епископская карета – любым дилижансам не чета. Доводилось мне уже в такой ездить… ох доводилось, с братом Руудом, несчастным паладином, что так и не смог свой подвиг совершить.

Мы с Антуаном сидели на одном диванчике, спиной к движению, епископ Жерар – напротив нас. Мягко ехала карета, на дорогих железных рессорах, на каучуковых шинах. Горела карбидная лампа под цветным абажуром, бросала блики на кожаную обивку. Окна были шторами задернуты, переговорная труба, к кучерам ведущая, плотно деревянной пробкой закрыта.

Роскошь. По чину положенная епископу, но все-таки…

– Мне кажется, Ильмар, что ты размышляешь, пристало ли призывающему к смирению епископу разъезжать в таком дорогом экипаже, – сказал Жерар.

Я кивнул.

– Не пристало, – спокойно подтвердил Жерар. – Я редко в нем выезжаю. Разве что в Урбис, или в Версаль, так по этикету положено.

– А почему бы епископу, который в каждой проповеди осуждает богатство, не приехать к Владетелю в простой карете или вовсе пешком от Собора до Версаля не пройтись? – дерзко спросил я.

– Потому, Ильмар, что тогда в глазах всего высшего света я стал бы шутом. Сумасшедшим епископом, что лицемерно от комфорта отказывается, – ответил Жерар. – А шуты что угодно говорить вправе, жалко лишь, что пользы от того немного. Как я живу, чем в повседневной жизни пользуюсь, это все знают. Но если я зван на бал, то не приду туда в рваном рубище или в грязной власянице, подчеркивая свое смирение. Если у меня есть крыша над головой – я не стану мокнуть под дождем. И не стану кормить плоть водой и хлебом, если любой умелый мастеровой имеет кусок мяса в супе. Аскеза не единственный путь к просветлению.

– Странно это слышать от епископа… – буркнул себе под нос Антуан.

– Встречали обратные примеры, граф? – поинтересовался Жерар. – Я знал людей, истязающих себе веригами, не мывшихся и не стригших ногтей – будто Искупитель нечистоплотность проповедовал, столпников и молчальников, живших в скитах и бичевавших себя дни и ночи напролет. Знал умелых мастеров исихии, что способны трое суток подряд творить молитву. Где их чудеса?

Вот тут он хорошо сказал. Всем было известно, что Жерар Светоносный прославился чудесными исцелениями, которые творил именами Сестры и Искупителя. Я склонил голову, соглашаясь, и Антуан тоже промолчал.

– Эта карета не принадлежит мне, – так же спокойно продолжал Жерар. – Все, что у меня есть, – виноградник, доставшийся от родителей. Я отдал его в управление бедной, но честной семье, которая теперь уже не такая бедная… и, боюсь, не такая уж и честная. Я получаю с него столько вина, сколько нужно мне самому и тем, кого я хочу угостить. И не считаю эту плату грехом. Денег я не беру. Моя одежда – церковная, положенная мне по сану. Когда я умру, меня похоронит Церковь. Так кто прав – я, не отвергающий радости жизни, но не берущий ничего сверх необходимого, или юродивый, что бродит по городам, покрытый соплями и язвами, разнося заразу, но крича повсюду о своей близости к Богу? Да любого аскета придется вначале скребком скоблить, прежде чем к Богу допустить!

Антуан фыркнул, будто и хотел поддержать вольнодумные речи епископа, но сдержался. Мы ехали вместе уже третий час. Я рассказал Жерару все… ну, или почти все, что думал о Маркусе и о его спутниках. Но что решил епископ и какова будет наша судьба – пока оставалось тайной.

– Меня всегда интересовала тайна Слова, – неожиданно сказал Жерар. Будто мысли прочитал. – Великий дар Господний, весь наш мир изменивший… как же так получилось, что мы не достигли еще железного века, не искоренили нищету и жестокость, разврат и невежество? Господь, в неизмеримой доброте, дал нам доказательство существования Своего, заботы о нас, позволил людям отличать праведников. Так говорит писание. Но почему так много людей, владеющих Словом, недостойны этого дара? И почему столь много добрых, хороших, праведных людей, которым Слово бы послужило поддержкой в великих делах, не имеют его?