Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

действиях? Если у нас есть возможность подвергнуть их пристальному рассмотрению, не ограничиваясь одними статистическими данными, и обратиться к ситуационным процессам, то окажется, что эти действия совершаются в рамках социальных механизмов, а не изолированными вспыльчивыми индивидами. Сколь бы коротким ни был их «фитиль», данные действия проявляются именно в тех социальных ситуациях и отношениях, которые были описаны выше. Из всего этого также следует, что подобные люди не будут исключением из преобладающего типа конфронтационной напряженности/страха, трусости и некомпетентности в вопросах насилия, а следовательно, они должны уметь выбирать слабых жертв для нападения, если хотят, чтобы это нападение было успешным. Лица с генетической предрасположенностью к вспыльчивости (сколь бы много их ни было) – это не просто ходячие бомбы замедленного действия: им в любом случае, как и всем остальным, придется обучаться приемам взаимодействия с другими. Парадокс заключается в том, что если их «фитиль» слишком короткий, то они могут так и не освоить достаточно приемов, чтобы успешно совершать насилие. Возможно, из этого следует, что лучше усваивать эти техники способны гораздо более нормальные люди.

Лица, совершающие успешные нападения на слабых – те, кто занимается домашним насилием, задиры и жестокие грабители, – усвоили, что слабость представляет собой не просто физическое состояние и не просто связана с тем, что одни люди уступают другим по комплекции или имеют меньше мускулов. Как правило, для жертв характерна слабость в социальном смысле – они постоянно выступают в качестве лиц с низким статусом, изолированных в социуме, смирившихся со своим унижением и приспособившихся к своим мучителям либо дающих им безрезультатный отпор, лишь провоцирующий, а не останавливающий мучителя. В конкретных ситуациях конфронтации жертвы обладают ситуационной слабостью: кто-то другой внезапно набрасывается на них, манипулирует их ощущением реальности, лишает их инициативы и подчиняет их внешнему эмоциональному вовлечению.

Общим знаменателем для всех этих паттернов и случаев виктимности является утрата эмоциональной энергии. Сохранение описанных условий помещает жертв в группу лиц, обладающих незначительным ее объемом, и делает их очевидными мишенями для тех, кто черпает основную часть своей эмоциональной энергии в насилии или угрозе его совершения и ищет легких жертв, на которых можно поживиться. В ситуациях, разворачивающихся мгновенно, жертвой также становится тот, кто внезапно лишается эмоциональной энергии. Здесь, возможно, отсутствует какая-либо устойчивая модель – кто-то может просто оказаться не в том месте и не в то время, столкнувшись с человеком, который освоил приемы внезапного ситуационного нападения и применяет свои навыки на практике. Так или иначе, хищники наживаются на страхе, наживаются на тех, чья эмоциональная энергия находится на низком уровне. Те, кто совершает насилие, чем-то напоминают легендарных вампиров, которым придает поддержку кровь их жертв. Однако вампир от насилия получает кровь, необходимую ему для того, чтобы остаться в живых не потому, что его жертвы – здоровые существа. Он проникает в их вены именно потому, что они являются социально слабыми. Эта метафора одновременно является и шокирующей, и неточной. Перед нами интеракционный симбиоз: тот, кто стал специалистом по насилию, обнаруживает нишу, где наживу может приносить чья-то слабость во взаимодействии.

Часть II

Тщательно упорядоченное и постановочное насилие

Глава 6

Постановка честных поединков

Для начала приведем эпизод, описанный в работе Уилла Филлипса:

Днем пятницы по школе ходили слухи о предстоящей драке. Поединок, в котором два всем известных старшеклассника, Доусон и Рашад, должны были выяснить, кто из них круче, был назначен на три часа в парке неподалеку. Толпа человек в сто собралась за 15 минут до установленного времени, предвкушая удовольствие. Еще через пять минут появился Доусон. Он ритмично расхаживал из стороны в сторону, и толпа не могла сохранять спокойствие. Один из очевидцев говорил, что у него затряслись руки, когда он понял, что вот-вот увидит настоящий бой.

Затем в дальнем конце парка появился Рашад в сопровождении двоих приятелей – они быстро приближались к месту. Рашад выглядел спокойнее Доусона – вместо злости он демонстрировал целеустремленность и решительность. Доусон тем временем возбужденно подпрыгивал. Вступая в напоминавший подкову круг зрителей, Рашад не сбавлял свой бодрый шаг и не отрывал взгляда от цели. Когда их взгляды встретились, уже упоминавшийся очевидец уловил, что в глазах Доусона промелькнул страх и он как будто замер. Рашад подошел к нему вплотную и нанес удар в челюсть, не встретив сопротивления.

Затихшая было толпа всколыхнулась; находившиеся в ней – в основном они были помладше и помельче, чем Доусон и Рашад, – расталкивали друг друга, чтобы оказаться поближе к происходящему. Одни молчали, другие вопили – и каждый смотрел на поединок во все глаза. Рашад наносил один удар за другим, а Доусон, пошатываясь, отступал назад. Когда он упал на спину, Рашад сел на него верхом и стал бить по лицу в одном и том же ритме. Толпа образовала вокруг Рашада и Доусона плотный круг, а головы зрителей покачивались в такт действу – все тот же наблюдатель утверждал, что и он, и другие как будто находились в трансе.

Наконец кто-то из посторонних ворвался в круг и оторвал Рашада от Доусона. Толпа вышла из транса – одни закрыли лица руками, других рвало, а несколько человек плакали. Доусон лежал в крови и со следами побоев. Затем он встал, и оба пожали друг другу руки, а Доусон похлопал Рашада по спине, признав свое поражение [Phillips 2002].

Эмоциональной инициативой в этом эпизоде по всем статьям владеет Рашад. Сначала он более удачно появляется на месте поединка: он прибывает последним, пока его ждут остальные, причем, в отличие от соперника, который приходит один, Рашада сопровождают его спутники, хотя они неукоснительно держатся в стороне от драки. Еще когда приближающийся Рашад находится на некотором отдалении от места поединка, он уже задает ритм и навязывает его своему возбужденному, но дерганому противнику, устанавливает свое превосходство с того самого момента, когда они встречаются глазами. Доусон так и не смог нанести ни одного удара, причем он даже не пытается результативно парировать удары Рашада. В итоге оказывается, что Доусон может похвастаться лишь тем, что просто участвовал в этом поединке, а в его заключительной части он с радостью признает себя сродни победителю – ведь это он с ним дрался! Вовлеченности толпы способствует сначала один участник драки, а потом другой: сперва толпа нервничает и дергается вместе с Доусоном в предвкушении боя, а затем ее завораживают ритмичные шаги Рашада и удары, которые он