Весна безумия - Нелли Ускова

— Давай я тебя у Лики впишу? Там никто не найдёт!

— Не надо! А потом адресок отцу скинешь, ты же обещал, — хмурилась я.

— Ян, тебя всё равно найдут. Ковалёв-старший всю Москву перероет, но тебя найдёт ради сыночка! А Инга врать не умеет. Это вопрос времени.

— Тим, просто уходи! Если бы никто не трепался, никто бы меня не нашёл, — прошептала я, не собираясь прощать предательство.

— И раньше надо было растрепать, а не доводить тебя до такого состояния! — Тим тоже нахмурился и кивнул на капельницу. — И пусть ты видишь во мне предателя, но уж лучше сдать тебя родителям живую, чем прятать непонятно у кого и довести до смерти!

И меня так разозлили его слова. Он оправдывал своё предательство заботой обо мне. Мне не нужна была его забота, мне бы хотелось, чтобы Тим просто был на моей стороне. Но он выбрал сторону лжи, сговорился с моими родителями. Захотелось прогнать, уязвить Тима, оттолкнуть:

— Я тебя не просила меня спасать! Уходи!

— Никуда я не уйду! Не надейся! И если человек хочет спрыгнуть с крыши, его не нужно в этом поддерживать, его нужно спасать! — Тим раздражался и сжал мою руку ещё крепче, потому что я отчаянно пыталась вытащить её из его ладоней.

— Ты! Мне вообще не нужен! Проваливай давай! — шёпот мой перешёл на крик.

— Не ори, а то медсестра придёт! — зашипел на меня Тим. — И так еле уломал её, чтобы разрешила остаться.

— Вот и хорошо, что придёт, избавит меня от тебя! — нарочно громко заговорила я.

Тим злился, сжал губы, нахмурился, но промолчал. Руку так и не выпустил. Зашла медсестра, отключила капельницу, вытащила иглу, заклеила пластырем руку:

— Сказали тебя до утра подержать в боксе, поспи там, а утром лечащий врач придёт, анализы посмотрит и решим, что делать. Пойдём со мной! Тимофей, на выход! — приказным тоном проговорила и посмотрела она уже на него.

— Можно мне в туалет? — я привстала, тело было будто деревянное, ещё и слабость в руках и ногах сохранялась. Я по-прежнему была в своём тигровом кигуруми, в которой спала у Артёма, а под ногами лежали салатовые сланцы Инги. Она когда-то давно написала лаком для ногтей на одном «Ин», а на другом «га», видимо, чтобы не путать.

— Я провожу, — Тим потянул меня на себя, помогая встать, обнял за талию, привалил к себе.

— По коридору и налево, там увидите, — нахмурилась медсестра. — Потом на пост чтобы вернулись!

Как только вышли из процедурного, я сразу попыталась отпихнуть от себя Тима, зашикала на него:

— Без тебя справлюсь!

— Не справишься! — он хмыкнул и крепче прижал к себе.

Наконец за углом показалась дверь женского туалета, я остановилась и вперила в Тима испепеляющий взгляд:

— И в туалет со мной пойдёшь?

— Здесь подожду, — наконец-то он выпустил меня.

Наверное, нужно было сбежать прямо из туалета. Всего второй этаж, в темноте казалось невысоко, но окна были закрыты намертво. Когда вышла, Тим тут же поймал меня и повёл к посту. Я встала у подоконника чуть дальше поста, а медсестра открыла окно позади себя и с какой-то обидой проговорила:

— Тимофей! Прошу! Как зашёл, так и выходи!

— Настя, — Тим расплылся в такой довольной улыбке, какой я у него в жизни не видела, и невинно захлопал ресницами, говорил заигрывающе. — А если я разобьюсь? Тебе меня не жалко? Ты же клятву Гиппократа давала, что не оставишь человека в беде. Настя, ты ведь такая добрая!

— Всё! Уходи! — в голосе медсестры просквозило кокетство. От её строгости не осталось и следа, она смущённо заулыбалась. — Увидел свою девочку, убедился, что очнулась, теперь уходи.

А я часто-часто поморгала, обалдевая от увиденной картины. Тим клеил медсестру, а она открыто с ним флиртовала на глазах у меня.

— И куда я пойду? Представляешь, ночь, а я так далеко живу... — Тим не переставал лукаво улыбаться. — А тут такая хорошая компания.

Нет! Я не могла это видеть и слышать! Меня охватила дикая злость и ревность. Потому что медсестричка поплыла, стояла и лыбилась Тиму.

— А вы всегда так заигрываете со школьниками? — подала голос я.

И они оба тут же уставились на меня. Улыбки одновременно пропали с их лиц.

— В смысле? — нахмурилась медсестра и перевела удивлённый взгляд на Тима. — Кто тут школьник?

— Ну, вам ему алкоголь не продавать, зачем паспорт спрашивать? — хмыкнула я.

— Тимофей, всё! Уходи, или я вызову охранников, — разочарованно проговорила медсестра и опустила глаза.

Тим поджал губы, прищурился и грустно глянул на меня. Ничего не сказал.

— Пока, Насть, и спасибо! — чуть улыбнулся на прощание медсестре и перелез через подоконник, исчез в темноте.

Настя резко глянула вниз, махнула Тиму рукой и закрыла окно. Посмотрела на меня:

— Пошли!

Привела меня в двухместную палату с отдельным туалетом, вторая койка была свободна. Ничего не сказала и ушла. Я огляделась, это был явно отдельный бокс, и дверь запиралась на ключ-карту, а внутри была лишь кнопка вызова медсестры. Выйти отсюда было невозможно. Я походила кругами, ужасно хотелось пить. Подошла к окну, второй этаж, вроде невысоко. Окно хоть и было с блокиратором, но сейчас он не работал, и я смогла раскрыть его настежь. И это был шанс. Высунулась, под окном были какие-то кусты и совсем рядом водосточная труба.

Возможно, я вдохновилась подвигами Тима, возможно, мне так не хотелось оставаться в больнице, но я была уверена, что смогу спуститься. А я очень хотела выбраться из этого места. Если родители узнали, где я, отец может не дождаться утра, приехать и среди ночи.

На улице было холодно, а я в сланцах и пижаме, и даже не представляла, что это за больница и где она находится. Может, удастся позвонить Инге от кого-нибудь, например, в круглосуточном магазине или заправке, и подруга меня заберёт.

Я всё думала, как лучше спуститься. Мне бы дотянуться до водосточной трубы, ухватиться за неё и слезть на подоконник первого этажа. А там можно развернуться и спрыгнуть в кусты.

Было страшно, я встала на подоконник, дотянулась до трубы, коснулась её, толкнула. Это была совсем новая, стальная и блестящая труба. Она крепко держалась и была обязана меня выдержать. Ещё раз взглянула вниз, выдохнула. И вцепившись пальцами в один из выступов, шагнула и обхватила ледяную трубу словно родную.

Вот только сил у меня хватило только на это отчаянное действие,