Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Вячеслав Науменко

Из Граца нас повезли через Венгрию, Румынию. В Плоешти перегрузили на широкую русскую колею.

В пути на станциях в вагоны врывались солдаты, отбирали более ценные вещи, оставшиеся после обысков в Граце, как-то: сапоги, верхнюю одежду, белье, давая взамен всякую дрянь. Кто противился — били беспощадно.

Кормили в вагонах очень плохо (жидкая похлебка-баланда, сырой черный хлеб и два раза воду для питья). Умываться не положено.

Все конвоировавшие солдаты имели деревянные молотки на длинных ручках, которыми через каждые полчаса стучали по стенам и крову вагона, не давая нам возможности задремать ни днем, ни ночью.

Утренние и вечерние поверки в вагонах производились следующим образом: в вагон входят три солдата с молотками, около вагона стоят солдаты с винтовками и автоматами. Старший, обычно сержант, сгоняет всех в один угол вагона и начинает считать. Каждого считанного перегоняет в противоположную сторону вагона ударом молотка куда попало, большей частью, по спине. Часто такие проверки делались и по ночам.

Везли нас через Москву, где стояли четыре дня, но видеть ничего не могли, так как вагоны были закрыты. Далее на Свердловск (Екатеринбург). В Свердловске нас выгрузили из вагонов и под конвоем водили в баню. Из Свердловска прямо в Новосибирск. После однодневной стоянки в Новосибирске — в Кемеровскую область.

Двенадцатого или 13 июля мы прибыли на станцию Зиньково. Здесь нас выгрузили и ввели в огороженный колючей проволокой лагерь, в котором было всего два барака, баня и кухня.

Выдали на двадцать человек одну лагерную палатку и приказали ставить и размещаться в них. Дня через два привезли лесной материал для нар. Никакой постельной принадлежности не дали. Все спали на голых нарах, не раздеваясь. Насекомые нас заедали. Питание в этом лагере было очень скверное: утром жиденький суп, заправленный овсяной или ячменной крупой, в обед так называемый борщ из прелой кислой капусты и жиденькая овсяная каша, на ужин то же, что и на завтрак; иногда давали соленую рыбу, часто ржавую, хлеба 400 граммов самого низкого качества.

Люди начали болеть, особенно немцы. Начались желудочные заболевания, главным образом, дизентерия — умирало по 15–20 человек в день.

В этом лагере произошел следующий случай: один военнопленный нацмен вышел из палатки с котелком, намереваясь умыться, подошел к проволочному заграждению шагов на пять. В этот момент раздалась очередь из автомата и бедный нацмен пал мертвым. Оказалось, что на вышку часового поднялся какой-то пьяный офицер и, взяв у часового автомат, убил, ради забавы, человека.

Дня через три по прибытии в этот лагерь, нас повели в баню, всех обрили, нигде не оставив ни одного волоска, что дало нам возможность освободиться от насекомых. Всю одежду дезинфицировали несколько раз.

Со мной в этом лагере произошел следующий случай: моя, еще не вполне зажившая нога от напряжения сильно опухла, покрылась багровыми пятнами, из-за чего я не мог носить обувь и ходил босой. Я обратился в амбулаторию. Начальник санчасти, девица лет 25-ти, посмотрев мою ногу, заявила, что опухоли она не видит, и никакой помощи мне не оказала. Я возмутился, стал протестовать, на что она мне ответила:

— Чем больше вас подохнет, тем больше я получу наград.

С такой ногой через несколько дней я шел в другой лагерь, причем палку, на которую я опирался, отобрали конвоиры.

Дней через 20–25 нас построили во дворе лагеря и вывели лиц не офицерского состава. Среди них оказалось несколько офицеров, скрывших свой чин.

Нас, офицеров, вывели за зону лагеря и под сильным конвоем повели через город Прокопьевск, расположенный в 15–20 километрах от Зинькова, в лагерь, носивший название «Тырганский уклон», где были каменноугольные шахты. Дотащившись с больной ногой до нового лагеря, где уже были военнопленные немцы, я обратился к врачу-немцу, работавшему в лазарете лагеря, и он меня вылечил, доставая тайным образом нужные медикаменты.

В лагере Тырганский уклон большая часть военнопленных работала в шахтах и на строительствах в Прокопьевске, а несколько бригад было послано в колхозы на полевые работы.

Профессор Филипп Иванович Беднягин работал в скотоводческом совхозе, агроном Лукинов работал агрономом в подсобном хозяйстве лагеря. Я и десятка два русских и немцев были отправлены в колхоз на уборку урожая. Работали от мрака до мрака. Через месяц нас вернули в лагерь и назначили на другие работы. Я попал в шахту имени Ворошилова в городе Прокопьевке, где работал около года.

В январе 1946 года всех бывших подсоветских подданных, служивших в германской армии и прибывших с нами, расконвоировали, выпустили из лагеря, дав им возможность жить в городе и работать по своему усмотрению, но каждую неделю являться на регистрацию в специальную комендатуру.

Таким образом, в лагере остались мы — старые эмигранты и военнопленные немцы, служившие в корпусе генерала фон Паннвица.

В октябре 1945 года, ввиду сильных морозов и невозможности жить в палатках, нас перевели в лагерь «Березовая роща» в городе Прокопьевске, где поместили в бараках довольно теплых, но неимоверно грязных. Клопы нас заедали. Никаких постельных принадлежностей не было, спали на голых нарах, не раздеваясь.

Все это отражалось на работе. Управление шахты решило из своих средств снабдить нас матрацами и одеялами. Топливо — уголь мы сами носили из шахты, хотя это и не разрешалось, но лагерное начальство смотрела на это сквозь пальцы, видя в этом экономию топлива.

Здесь, в Березовой роще, начались допросы приехавшими для этой цели специальными следователями. Все допросы велись исключительно ночью. Вызывали часов в семь-восемь вечера и держали до пяти часов утра, то есть до подъема. Возвратившись с допроса не ложишься спать, а завтракаешь и идешь на работу в шахту.

Так продолжалось всю зиму. Весной 1946 года нас снова вернули в лагерь Тырганский уклон, где мы работали до января 1947 года. За это время там, силами военнопленных построили несколько бараков.

В средних числах января 1947 года прибыл эшелон немцев из Германии (около 2500 человек), осужденных на разные сроки от 10 до 25 лет.

Наш контингент военнопленных целиком подняли, посадили в вагоны и повезли в местечко Абагур, расположенное в десяти километрах от Сталинска. Там работали на лесопильном заводе и разных строительствах.

В бытность мою в лагерях Зиньково, Тырганский уклон и Березовая роща, смертность среди военнопленных была очень велика. Ежедневно умирало по несколько десятков человек.

Хоронили покойников голыми. Людей, назначенных на похороны, поднимали в два часа ночи, снабжали лопатами, кирками и носилками, на которых несли замерзшие тела умерших. Нести надо было три-четыре километра по снегу при морозе 30–35 градусов, а иногда и больше. В пути мерзлые трупы падали с носилок. На каждые носилки клали по три трупа и несли их шесть человек, идя по колено в снегу. У каждого покойника на палец левой ноги привязана бирка с номером его личного дела. Начиная с середины 1947 года, стали хоронить в старом нижнем белье, а с 1951 года хоронили в гробах из обрезков досок.

Придя на кладбище (неогороженное место на горе), принимались за рытье могилы. Земля промерзлая почти на полтора-два метра — ни лом, ни кирка не берут. Сколько горьких, тяжелых испытаний мы перенесли, пока вырывали могилы в полметра глубины и несколько метров ширины! К трем-четырем часам кончали так называемые похороны и возвращались в лагерь для того, чтобы в два часа ночи снова идти на эту каторгу. Я в этой бригаде пробыл около двух месяцев.

В лагере Абагур я был назначен бухгалтером по производству (учет работ всего лагеря). Войсковой старшина Еременко был назначен инженером на лесопильный завод, где вел строительные работы.

В марте 1947 года нас пешим порядком перебросили в лагерь «Байдаевка», расположенный в двух километрах от большого села того же наименования на реке Томь. Здесь работали на шахтах, кирпичном заводе и на строительстве шахтстроя. И здесь я был назначен бухгалтером по учету работ, но, несмотря на это, меня часто отрывали от основной работы и посылали в шахту на погрузку и выгрузку угля и строительного материала, так что днем работал физически, а ночью часов до двух-трех в канцелярии.

Больных и инвалидов, часть из Прокопьевска, часть из Абагура, отправили на лечение в центральный лазарет возле города Сталинска. В числе их были полковник Гридасов, войсковые старшины Смычек и Волкорез Георгий Авксентьевич, сотник Акимов, поручик Попов Алексей, хорунжий Кузнецов Павел, войсковой старшина Плосский, есаул Захарьин В. А.

Много народу умерло в лагерях, начиная с Зиньково и кончая Байдаевкой, особенно большая смертность была в Зиньково и в Березовой роще. В Зиньково больные лежали на поляне без всякой медицинской помощи, в ужасных санитарных условиях, тут же и оправлялись. Здесь умерли сотник Бутенко, полковник Недбаевский и многие другие.