Правила виноделов - Джон Ирвинг

«Береги Гомера, береги его сердце», – наставлял ее в письмах Уолли.

«А кто подумает о моем сердце? Да, я все еще сержусь», – отвечала ему Кенди, хотя Уолли не спрашивал о ее чувствах.

Сердилась на Уолли, но была ему верна, ждала и надеялась. Целовала Гомера при встречах и расставаниях, но никаких других вольностей.

– Мы просто друзья, – объясняла она отцу, хотя Рей ни о чем не спрашивал.

– Вижу, – отвечал Рей.

Работа в саду этой зимой была самая простая – главным образом обрезка крон. Все по очереди учили Гомера этому нехитрому искусству.

– Самые большие ветви отпиливают, когда температура падает ниже нуля, – объяснял Злюка Хайд.

– Дерево, если его обрезать в холод, не так кровит, – по-своему объяснял то же самое Вернон Линч, отсекая очередную ветку.

– Когда холодно, нет той опасности заразить дерево, – подытожил наставления Эрб Фаулер, который в зимние месяцы меньше забавлялся с презервативами, скорее всего, потому, что не хотелось снимать перчатки и лезть в карман.

Правда и то, что после вопроса Гомера о дырках в профилактических средствах прыть его заметно поубавилась.

– А разве в них есть дырки? – наигранно удивился он. – Значит, производственный брак! – Потом подошел к Гомеру вплотную и шепнул на ухо: – Дырки-то не во всех.

– А отличить можно, какие с дырками, какие нет? – спросил Гомер.

– Нельзя, – пожал плечами Эрб. – Просто одни целые, а другие с дырками. Производственный брак.

– Точно, – кивнул Гомер. Но заметил, что пестрые пакетики в рекламной упаковке стали редко летать в его сторону.

Жена Злюки Хайда Флоренс была опять беременна. И всю зиму Толстуха Дот с Айрин Титком подшучивали над счастливыми супругами.

– Сделай милость, держись от меня подальше, – начинала Толстуха Дот, обращаясь к Злюке. – И смотри не пей кофе из моей кружки. Тебе ведь стоит дохнуть на женщину, и она брюхата.

– Это самое он со мной и сделал! – подхватывала шутку сама Флоренс.

– Смотри, Злюка, не вздумай наших мужиков учить своим фокусам! – смеялась Айрин.

– Он меня всего только чмокнул в ушко, – гордо поглаживая живот, говорила Флоренс, – и вот пожалуйста.

– Одолжите, ради бога, ушные затычки, – подхватила Лиз-Пиз. – Или лыжную шапочку!

– А мне дюжину резинок Эрба! – смеялась Айрин Титком.

«Упаси тебя бог от этих резинок», – подумал Гомер. Так, наверное, Флоренс и забеременела. Он смотрел на сияющую жену Злюки Хайда: странно видеть женщину, радующуюся беременности.

– Ты что, Гомер, – спросила Толстуха Дот, – ни разу не видел бабу на сносях?

– Точно, не видел, – сказал Гомер и отвернулся.

Грейс Линч таращила на него глаза, он отвернулся и от нее.

– Будь я твоих лет, – сказал Гомеру Вернон Линч, когда они формировали кроны в саду Петушиный Гребень, – я бы пошел воевать. Как Уолли. Не сидел дома.

– Я не могу.

– Что, сирот в армию не берут?

– Дело не в этом, – ответил Гомер. – У меня порок сердца. Врожденный.

Вернон Линч сплетником не был, но с тех пор больше никто ни о чем Гомера не спрашивал. Ему не только простили, что он не в армии, но стали трогательно заботиться. Обращались с ним, как мечтал доктор Кедр.

– Я не хотел обидеть тебя, Гомер, – сказал ему Эрб Фаулер. – Ну, когда брякнул про производственный брак. Я бы никогда этого не сказал, если бы знал про твое сердце.

– Все в порядке, Эрб, не беспокойся, – ответил Гомер.

А ранней весной, когда стали готовить пчел к сезону цветения, Айра Титком подскочил к Гомеру, увидев, что тот пытается вытащить из улья особенно тяжелую раму.

– Ради бога, не поднимай один такие тяжести! – сказал он.

– Мне, Айра, не тяжело. Я сильнее тебя. – Гомер в первую минуту не понял беспокойства Айры.

– Я слыхал, у тебя барахлит сердце, – объяснил Айра.

В День матери Вернон Линч учил Гомера, как работать с распылителем. Стал опять показывать, как пользоваться респиратором.

– Главное, чтобы он был всегда чистый. Тебе респиратор нужен как никому.

– Как никому, – эхом откликнулся Гомер.

Даже Дебра Петтигрю простила ему непонятную дружбу с Кенди. Когда потеплело, они опять стали ездить в фургоне на побережье. А как-то весь вечер целовались в летнем домике Дебры на Питьевом озере. Запах холодного, всю зиму не топленного помещения напомнил ему первые дни работы в доме сидра. Когда его поцелуи охладевали, Дебра хмурилась; когда становились слишком пылкими, она говорила: «Успокойся, тебе нельзя волноваться». Он был истинно благородный юноша, иначе попытался бы доказать Дебре, что его сердце способно вынести самые дерзкие вольности.

Наступила весна. Уолли служил в Келли-Филд, вблизи Сан-Антонио, что в штате Техас, проходил летный курс в авиационном училище (отряд 2, эскадрилья «С»). А Мелони опять собралась в путь.

– Ты сумасшедшая, – сказала ей Лорна. – Смотри, сколько хорошей работы. Теперь из-за этой войны на верфи можно здорово заработать: стране нужна военная продукция, а не какие-то яблоки.

– Плевать мне на страну, – сказала Мелони. – Я ищу Гомера, и я найду его.

– А к зиме обратно вернешься? – спросила Лорна подругу.

– Если не найду «Океанских далей» и Гомера.

– Значит, зимой опять будем вместе, – сказала Лорна. – Надо же, из-за парня превратиться в такую жопу.

– Я как раз его и ищу, чтобы не превратиться.

Пальто миссис Гроган совсем истрепалось, но узелок с пожитками, затянутый ремнем Чарли, значительно пополнился. Мелони хорошо заработала на верфи, купила добротную мужскую спецовку, Даже пару крепких ботинок. На прощание Лорна вручила ей подарок – детскую варежку на левую руку, слишком маленькую для Мелони, но веселенькой расцветки.

– Это я сама связала, – сказала Лорна. – Для моего ребеночка, но он у меня не родился, я была замужем без году неделя. Даже не успела связать вторую, на правую руку.

Мелони взвесила варежку на ладони, Лорна зашила в нее горсть стальных шариков, которыми разжилась в цехе, получилось отличное оружие.

– На всякий случай, – сказала Лорна. – Вдруг на кого нарвешься посильнее тебя.

У Мелони на глаза навернулись слезы, женщины обнялись, и Мелони отправилась странствовать. Она не простилась с Мэри Агнес, готовой пойти на все, лишь бы угодить грозной приятельнице. Кого только она не спрашивала про «Океанские дали» – одноклассников в школе, любителей антиквариата, посещавших магазин Теда и Петти Каллахан; вдруг она найдет эту ферму, тогда они непременно подружатся. И Мэри Агнес продолжала расспросы. Только после ухода подруги Лорна поняла, как сильно они сблизились. Она очень скучала по Мелони и неожиданно поймала себя на том, что спрашивает всех подряд про «Океанские дали». Варежка как оружие самозащиты – неплохой подарок. Но дружба обязывает ко многому. Теперь уже Гомера искали трое.

Тем летом Уолли перевели из Сан-Антонио в Коулман (тоже штат Техас). В письме Гомеру он жаловался: «Ну хоть бы кто объявил войну Техасу, тогда бы мы не зря здесь парились». Уолли писал, что летают они «в трусах и носках, иначе этот палящий зной не вынести».

– А куда, он думает, его пошлют? Он что, ожидает курортных условий? Его пошлют воевать, – причитала Кенди, сидя напротив Гомера на пирсе Рея Кендела; эти их вечерние бдения заметно влияли на сокращение популяции местных береговичков.

На холодном цементном полу класса Гомер часто раскладывал карту мира; летом в кейп-кеннетскую среднюю школу редко кто заглядывал, а школьный сторож знал географию еще меньше, чем Гомер. И он один разыскивал на карте места, куда, как он предполагал, могли послать Уолли.

Однажды его за этим занятием застал мистер Гуд. Может, он заглянул в свою старую классную комнату в приступе ностальгии, а может, пришел заказать партию кроликов для нового учебного года.

– Ты, наверное, готовишься идти в армию? – спросил мистер Гуд.

– Нет, сэр, – ответил Гомер. – У меня порок сердца – стеноз клапана легочной артерии.

Мистер Гуд устремил взгляд на грудь Гомера, который знал, что учитель и с анатомией кролика не совсем в ладах.

– У тебя шумы в сердце с рождения? – спросил мистер Гуд.

– Да, сэр.

– Они и сейчас слышны?

– Сейчас нет. Почти нет.

– Ну, значит, у тебя не такое уж плохое сердце.

Этим замечанием мистер Гуд хотел ободрить Гомера. Но он не был для Гомера медицинским авторитетом. Надо же, перепутать матку овцы с маткой кролика!

Даже сборщики яблок в том году были другие – старики или почти дети, все остальные были призваны на войну. Кроме мистера Роза.

– Некому в этом году собирать урожай, – сказал он Олив. – Сколько же развелось дураков. Война им важнее яблок!

– Да, знаю, – ответила Олив, – мне можно об этом не говорить.

С сезонниками приехала женщина, которую Роз звал «мама», хотя по возрасту она вряд ли могла быть чьей-то матерью. Она подчинялась только Розу. Собирала яблоки, если хотела или если он ее посылал. Иногда готовила, но не для всех. Вечерами сидела на крыше, но только вместе с Розом. Женщина была молодая, высокая, крупная, с плавными, медлительными движениями, в чем она явно подражала Розу. И всегда улыбалась; улыбка у нее была немного деланая и чуть лукавая, тоже как у Роза.